Не лишена интереса оценка, которую в своей последней книге дает Гарриман И. В. Сталину как государственному деятелю и дипломату. Не упуская, разумеется, случая подчеркнуть известные отрицательные стороны его характера, Гарриман вместе с тем признает его «глубокие знания, фантастическую способность вникать в детали, живость ума и поразительно тонкое понимание человеческого характера… Я нашел, что он лучше информирован, чем Рузвельт, более реалистичен, чем Черчилль, и в определенном смысле наиболее эффективный из военных лидеров».

Уже в декабре 1943 года союзники предприняли некоторые практические шаги по претворению в жизнь тегеранских решений.

7 декабря Аверелл Гарриман посетил В. М. Молотова, чтобы передать срочное послание президента Рузвельта. Гарримана сопровождал Ч. Болен в качестве переводчика, а я выполнял ту же функцию с советской стороны. Телеграмма президента была краткой, но содержала важное сообщение. В ней говорилось, что «решено немедленно назначить генерала Эйзенхауэра командующим операциями по форсированию Канала».

Послу хотелось поскорее узнать реакцию Сталина, тем более что у американцев сложилось впечатление, что в Москве отдавали предпочтение генералу Маршаллу, которого Сталин знал лично. Когда Молотов ознакомился с содержанием телеграммы, Гарриман спросил:

— Как скоро можно рассчитывать на получение мнения маршала Сталина по этому поводу?

— Я сейчас же ему позвоню, — с готовностью ответил Молотов.

Он встал из-за длинного стола, за которым все мы сидели, подошел к телефонному столику, немного постоял перед зеленым аппаратом, непосредственно связанным с кабинетом Сталина, набрал номер.

— Н… н… не оторвал? — он заикался больше обычного, когда бывал взволнован, а разговор со Сталиным всегда вызывал эмоции, хотя оба они близко знали друг друга не один десяток лет. — Господин Гарриман сейчас у меня, он доставил адресованное Вам послание президента. Командующим операциями по высадке в Северной Франции назначен генерал Эйзенхауэр…

Он плотно прижал трубку, слушая Сталина.

— Ясно, — сказал Молотов, подождал, пока на другом конце провода щелкнул рычаг и, осторожно положив трубку, вернулся к длинному столу.

— Маршал Сталин, — обратился он к американскому послу, — удовлетворен этим решением. Он считает Эйзенхауэра опытным генералом, особенно хорошо знающим вопросы управления крупными силами при десантных операциях.

Гарриман остался доволен. Ему вообще, видимо, было приятно сообщить о назначении командующего, что после неоднократных оттяжек в прошлом подтверждало, наконец, серьезность намерений западных союзников в отношении открытия второго фронта.

Когда этот вопрос обсуждался в Тегеране и представители Англии и США уверяли, что подготовка к высадке идет полным ходом, Сталин неожиданно спросил, назначен ли уже командующий этой операцией. Оказалось, что не назначен.

7 декабря в Кремле было получено еще одно секретное послание, подписанное Рузвельтом и Черчиллем. Оно касалось ряда мер, связанных с подготовкой англо-американской операции в Западной Европе, а также других операций против гитлеровской Германии. В целях дезорганизации германской военной, экономической и промышленной системы, говорилось в послании, уничтожения германских военно-воздушных сил и подготовки к операции по форсированию Ла-Манша наибольший стратегический приоритет будет предоставлен бомбардировочному наступлению против Германии. В послании указывалось далее, что в соответствии с тегеранской договоренностью размеры операций, планируемых в Бенгальском заливе на март, были сокращены, чтобы дать возможность усилить десантные средства для операций в Северной Франции. Сообщалось также о намерении расширить производство десантных средств в Соединенных Штатах Америки и Великобритании с тем, чтобы усилить предстоящую операцию.

С советской стороны была выражена благодарность за эту информацию. И. В. Сталин написал Рузвельту, что он приветствует назначение генерала Эйзенхауэра и желает ему «успеха в деле подготовки и осуществления предстоящих решающих операций».

Итак, западные союзники наконец-то взялись всерьез за подготовку вторжения в Северную Францию.

Что касается Советского Союза, то он продолжал вносить свой вклад в реализацию тегеранских решений практическими делами на фронте. Несмотря на ожесточенное сопротивление гитлеровцев, советские войска неуклонно продвигались на запад, очищая от захватчиков все новые территории и неотвратимо приближаясь к государственной границе нашей Родины. Особенно успешно шли операции на Украине и на северо-западных участках фронта.

Победы Красной Армии находили признание западных союзников. В совместном послании главе Советского правительства от 18 апреля 1944 г. Рузвельт и Черчилль отмечали: «Со времени Тегерана ваши армии одержали ряд замечательных побед для общего дела. Даже в тот месяц, когда Вы думали, что они не будут действовать активно, они одержали эти великие победы. Мы шлем Вам наши самые лучшие пожелания и верим, что ваши и наши армии, действуя единодушно в соответствии с нашим тегеранским соглашением, сокрушат гитлеровцев». В этом же послании руководители США и Англии сообщали, что согласно тегеранской договоренности «переправа через море» произойдет в условленное время и будет предпринята «максимальными силами». Одновременно намечалось «наступление максимальными силами на материке Италии».

На это сообщение глава Советского правительства ответил 22 апреля телеграммой, направленной одновременно в Вашингтон и Лондон. В ней говорилось: «Советское Правительство удовлетворено Вашим сообщением, что в соответствии с тегеранским соглашением переправа через море произойдет в намеченный срок… и что Вы будете действовать максимальными силами. Выражаю уверенность в успехе намеченной операции. Я надеюсь также на успешность предпринимаемой Вами операции в Италии.

Как мы договорились в Тегеране, Красная Армия предпримет к тому же сроку свое новое наступление, чтобы оказать максимальную поддержку англо-американским операциям».

Таким образом, выполнению тегеранских решений был дан неплохой старт. Но имели место и серьезные трудности, вызванные в немалой степени закулисными маневрами лондонских политиков. Британский премьер, нехотя согласившись с тегеранскими решениями, в последовавшие за встречей «большой тройки» месяцы не переставал интриговать, пытаясь затруднить реализацию достигнутых договоренностей, а то и вообще уклониться от их выполнения. Даже по такому кардинальному вопросу, как дата открытия второго фронта, по которому, казалось бы, западные союзники полностью исчерпали все предлоги для оттяжек, Черчилль, покинув Тегеран, не постеснялся затеять сомнительную возню.

По пути из Тегерана домой, будучи в Каире, Черчилль заболел воспалением легких и несколько недель пролежал в постели. Затем его переправили в Маракеш для дальнейшего выздоровления. Но и прикованный к постели, премьер-министр не ослабил своих усилий по саботажу только что принятых тремя лидерами совместных решений. Впоследствии в своих мемуарах Черчилль отмечал, что, несмотря на достигнутую договоренность об открытии второго фронта в Северной Франции, он был по-прежнему «гораздо более склонен» к альтернативе, заключающейся в продвижении «вначале от Италии, через Истрию и Триест, с конечной целью достижения Вены через Люблянский проход». Иными словами, даже в декабре 1943 года Черчилль все еще не отказался от планов выйти через Австрию и Балканы в Юго-Восточную Европу наперерез советским армиям. Он надеялся, что гитлеровцы дадут себя вытеснить из этого региона и, оставаясь непотревоженными в Западной Европе, смогут бросить все силы против наступающей Красной Армии.

Тогда же Черчилль прикидывал различные варианты политических последствий того или иного образа действий западных союзников. И делал это так, будто никаких взаимных обязательств — причем вполне конкретных — и вовсе не существовало в природе.