Пасвольский обещал представить к следующему заседанию список стран, которые в последнее время участвовали в конференциях, организованных Объединенными Нациями. Этот список, как он полагает, покажет, что имеются 35 Объединенных Наций и 9 наций, присоединившихся к ним.

Кадоган спросил, имеют ли в виду американцы приложить этот список к совместным рекомендациям как список стран-учредителей? Стеттиниус ответил отрицательно.

— Но тогда, — возразил Кадоган, — нас будут спрашивать, о каких же странах идет речь?

Данн сказал, что американское правительство пользовалось фразой: «Объединенные Нации и нации, присоединившиеся к ним в ведении войны». Эта формула не включает страны, лишь разорвавшие отношения. Она предусматривает оказание помощи в ведении войны. Джебб заметил, что, как он полагает, Турцию можно считать «присоединившейся» в той же мере, как и Эквадор. Данн возразил против этого, заметив, что Эквадор фактически предоставляет базы и оказывает другие услуги.

Видя, что дело осложняется, Кадоган предложил следующую формулу: «Первоначальными членами Организации станут Объединенные Нации и те другие страны, которые будут упомянуты в основном документе (Уставе)».

Данн сказал, что предложение Кадогана не решает вопроса о том, на какой основе будут отбираться страны для участия в конференции, которая выработает и примет основной документ организации. После этого Кадоган высказал мнение, что данный вопрос не удастся решить в ходе конференции в Думбартон-Оксе.

Пасвольский предложил пока ограничиться формулой, представленной Редакционным подкомитетом, позднее ее можно будет обсудить. Все с этим согласились, причем Громыко снова подчеркнул, что в любом случае следует точно определить смысл формулы «присоединившиеся нации».

На следующем заседании Руководящего комитета Пасвольский представил список стран, участвовавших в конференциях в Хот-Спрингсе и в Бреттон-Вудсе. Он разъяснил, что, когда говорится «Объединенные Нации и нации или власти, присоединившиеся к Объединенным Нациям», имеются в виду в первом случае страны, которые объявили войну державам оси, а во втором случае — во-первых, власти, например Французский комитет национального освобождения, и, во-вторых, власти других стран, которые активно помогали ведению войны, формально войны не объявляя. Все согласились, что один лишь разрыв отношений с державами оси не означает, что страна, предпринявшая такой шаг, автоматически попадает в категорию «присоединившихся наций».

Громыко сказал, что, как он понимает, Редакционный подкомитет должен рассматривать предложенный список как дополнительную информацию, но что на этой стадии переговоров не будет делаться попытка определить окончательный перечень членов предполагаемой организации. Вообще, по его мнению, настоящее совещание не должно заниматься составлением окончательного списка, а обязательно выработать лишь общую формулу.

В конечном счете было сформулировано общее положение относительно принятия государств, которые не являются членами-инициаторами. В соответствии с этим членами организации могут стать Объединенные Нации и все миролюбивые государства. Членами — учредителями организации должны быть Объединенные Нации и нации, присоединившиеся к ним. Государства, которые не являются членами — учредителями организации, могут быть приняты в индивидуальном порядке после утверждения устава организации и в соответствии с положениями, изложенными в уставе.

30 августа первая половина дня была свободна. Мы с генералом Славиным приехали в Думбартон-Окс примерно за час до начала заседания Подкомитета военных представителей. День был жаркий и душный, и мы решили поплавать в расположенном в парке бассейне. Спустившись по аллее, окаймленной цветущими олеандрами, мы увидели около бассейна английских делегатов Гледвина Джебба и профессора Чарльза Вебстера. С ними была рыжеволосая пышная мисс Элизабет, сотрудница американского секретариата. Они уже надели купальные костюмы, и мы, забежав в беседку переодеться, присоединились к ним.

Вода немного пахла хлоркой, но была очень приятна своей освежающей прохладой. Джебб вскоре покинул нашу компанию, сказав, что его ждут дела. Поплавав вдоволь, мы с Чарльзом Вебстером отправились в беседку отдохнуть. До начала заседания еще оставалось много времени.

Славин и рыжеволосая мисс Лиз плескались на мелководье у противоположного края бассейна, а мы с профессором, взяв по бутылке с апельсиновым соком, уселись в плетеные кресла. Потягивая через соломинку оранжевый напиток, обменивались незначительными фразами. Внимание профессора Вебстера привлек фирменный знак на моих плавках: прыгающая с трамплина фигурка.

— Где вы их купили, — поинтересовался он. — Не в Германии ли?

Я ответил утвердительно, пояснив, что накануне войны работал в Берлине в советском посольстве.

— Очень любопытно, — протянул профессор. — Мне перед войной приходилось не раз бывать в Германии.

Потом спросил:

— Как вам там работалось?

Выслушав мои замечания по поводу специфичности обстановки в нацистском «рейхе», профессор немного помолчал, потянул из соломинки и тоном размышляющего вслух человека произнес:

— Много лет я изучал Германию, имел там немало друзей, всегда считал немцев высококультурной нацией, а потом никак не мог взять в толк, что же с ними произошло. Откуда эти фанатизм, жестокость, маниакальная вера в авантюриста-фюрера? Как ему удалось им внушить такие дикие идеи?..

Я заметил, что нацистская пропаганда на протяжении многих лет обрабатывала немцев.

— Все дело в том, — продолжал английский профессор, — что он нашел у них в душе какую-то струнку, которая отозвалась. Видимо, тут сыграла роль нелепая ницшеанская идея о превосходстве германской расы и о неполноценности других народов. А к тому же он наобещал, что немцы тысячу лет будут господствовать в мире. Первоначальные успехи Гитлера вскружили всем им головы, и многие, видимо, всерьез поверили, что они — избранный народ. Такие вещи бывали в истории, но казалось, что в наше время такое не может повториться. При всем прогрессе науки, техники, при всех тех обширных знаниях, которыми люди располагают, это просто дико…

— И тем не менее это так, — заметил я.

Профессор ничего не ответил, снова поднес соломинку к губам, потянул прохладную жидкость. Сквозь толстые стекла, очков устремил взор в пространство. Потом сказал:

— Вы знаете, о чем я думаю? Мне кажется, подобная ситуация может все-таки снова повториться… Я вопросительно посмотрел на него.

— Видите ли, мой молодой друг, — продолжал профессор, — говоря между нами, мне не нравятся некоторые настроения и тенденции в этой стране. Возможно, вы не знаете, что в Соединенных Штатах очень силен национализм особого толка, национализм так называемых «настоящих» американцев, отсчитывающих свою родословную от первых поселенцев. Тут черпает соки и распространенный здесь антисемитизм, и пренебрежение к выходцам из славянских стран, не говоря уж об отношении к черным. Все это питательная почва для тех же идей о превосходстве одной группы людей над другой, о неполноценности тех, кто не принадлежит к избранной касте…

Меня заинтересовали рассуждения английского профессора.

— Да, да, — продолжал он, — все это любопытно, однако и опасно. Сейчас, возможно, неуместно заводить об этом, разговор. Но раз уж мы коснулись этой темы, то скажу еще кое-что. Вы вот летели сюда через Аляску. Вероятно, видели, какое там на базах идет гигантское строительство?

— Видел, — подтвердил я и рассказал о своих наблюдениях.

— Так вот, зачем все это, как вы думаете? — и проф. Вебстер многозначительно хмыкнул. — Может быть, для войны с Японией? Сомневаюсь. Победа на Тихом океане — дело решенное, хотя она и потребует еще немалых усилий. Дело в том, что кое-кто в этой стране готовит позиции на будущее. У нас, англичан, конечно, есть свои амбиции, свои планы. Имеет свои интересы и ваша страна. Но если попытаться заглянуть подальше вперед, то можно предположить, что некоторые претензии Соединенных Штатов на решающую роль на нашей планете в сочетании с распространенными здесь идеями превосходства, о чем я уже говорил, могут осложнить ситуацию и доставить много неприятностей и нам и вам…