Не менее показательно и письмо, направленное в те дни Рузвельту адмиралом Леги, который длительное время являлся ближайшим советником президента. Это письмо показывает, как: представляли себе некоторые круги Соединенных Штатов послевоенный мир и характер отношений между великими державами.
«Совершенно очевидно, — говорилось в этом письме, — что в будущем нельзя себе представить мировую войну и вообще крупную войну, в которой не участвовали бы одна или несколько великих держав на той или иной стороне. После окончания, нынешней войны на протяжении обозримого будущего останутся только три такие державы: Соединенные Штаты, Великобритания и Россия. Любой мировой конфликт будет происходить в условиях, когда Великобритания и Россия окажутся в противоположных лагерях. Россия продемонстрировала свои огромные военные и экономические ресурсы. Что же касается Англии, то похоже, что она выйдет из этой войны значительно ослабленной. Следовательно, в конфликте между этими двумя державами, учитывая неравенство сил и военных возможностей, даже мы вряд ли сможем что-либо сделать, выступив на стороне Великобритании. Имея в виду военные факторы, в частности экономические и людские ресурсы, географические факторы и особенно наши возможности переброски войск через океан, мы, конечно, сможем довольно успешно оборонять Англию, но мы не сможем при существующих условиях победить Россию. Иными словами, мы окажемся втянутыми в войну, которую мы не сможем выиграть».
Аналогичные соображения высказывал и глава правительства Южно-Африканского Союза фельдмаршал Смэтс. 20 сентября 1944 г. он направил своему давнишнему другу премьер-министру Уинстону Черчиллю послание, в котором высказался в пользу принципа единогласия в Совете Безопасности. При всей своей архиреакционной сущности престарелый фельдмаршал понимал, какие опасности грозят человечеству в случае столкновения великих держав. Он подчеркивал важность того, чтобы великие державы оставались едины в вопросах послевоенного устройства.
«Советская позиция, — писал Смэтс, — связана с вопросами чести и положения России среди союзников. Она сейчас как бы задает вопрос — верят ли ей и относятся ли к ней как к равной? Или же ее продолжают рассматривать как парию и второстепенную державу или какого-то отщепенца. Отказ от принципа единогласия может привести к тому, что Советский Союз не будет в такой организации участвовать. Если мировая организация будет создана без России, то последняя станет центром притяжения какой-то другой группы, и тогда мы прямо окажемся на пути к третьей мировой войне».
Таков был сложный и противоречивый политический фон, на котором происходили дебаты в Думбартон-Оксе. Вопросу процедуры голосования в Совете Безопасности было посвящено еще несколько заседаний Руководящего комитета. Поскольку прийти к соглашению не удалось, Стеттиниус высказал мнение, что в создавшихся условиях могут быть три варианта заключительного совместного заявления.
Первый вариант: переговоры могут закончиться сообщением, что три группы не смогли прийти к соглашению. По мнению американской делегации, это немыслимо. Ведь будущее мира зависит от способности трех держав стоять плечом к плечу как в войне, так и в мире. Следовательно, надо найти путь к сближению позиций, чтобы можно было созвать международную конференцию для создания организации.
Второй вариант: опубликовать согласованный текст и представить его конференции Объединенных Наций, оставив открытым вопрос о голосовании в совете.
Третий вариант: после окончания переговоров в Думбартон-Оксе каждая группа представит доклад своему правительству, Соответствующие правительства изучат результаты работы, после чего будет созвано следующее совещание, наподобие конференции в Думбартон-Оксе.
— Как к этому относятся мои коллеги? — спросил Стеттиниус.
Кадоган сказал, что его правительство вряд ли примет первый вариант, означающий признание провала совещания. Ведь по многим вопросам соглашение достигнуто. Что касается второго варианта, то Кадоган полагает, что и он не подходит, поскольку неразумно созывать большую конференцию, не имея предварительного согласия трех держав. Пожалуй, лучше всего третий вариант. Тут можно было бы сказать, что конференция достигла соглашения, но не по всем вопросам и разногласия передаются на рассмотрение соответствующим правительствам.
— Но может быть и еще один вариант, — заключил Кадоган, — закончить конференцию, не делая никакого заявления…
Пасвольский сказал, что такой вариант не дал бы общественности правильного представления о работе нынешней конференции, поскольку фактически в Думбартон-Оксе проделано немало.
— При том значении, которое придают народы продолжению сотрудничества трех держав, — вмешался Стеттиниус, — все мое существо подсказывает мне, что надо найти какой-то выход и прийти к соглашению…
Громыко также отметил, что нельзя говорить о несогласии делегаций. Следует сказать, что участники переговоров пришли к соглашению по большому кругу вопросов, но что рассмотрение некоторых проблем еще не закончено. Можно было бы также сказать, что три правительства будут продолжать обсуждение этих вопросов.
Стеттиниус поддержал эту идею и предложил, чтобы в разделе о голосовании в Совете Безопасности было сказано, что процедура в этом отношении еще рассматривается.
В конечном счете это предложение и нашло отражение в документе, опубликованном после конференции в Думбартон-Оксе.
Предвыборная речь Рузвельта
Вечером в субботу 23 сентября, вернувшись из Думбартон-Окса в гостиницу, я заметил в холле необычное оживление. Какие-то люди группами и в одиночку проходили через вертящуюся дверь «Статлера» и поднимались на второй этаж, где находились банкетные залы с раздвижными стенами. В вестибюле фланировали молодые люди с оттопыривающимися пиджаками — несомненно детективы, обычно прячущие пистолет под мышкой. Подойдя к портье, я спросил, что тут происходит. Протягивая ключ от моего номера, портье ответил, понизив голос:
— Сегодня здесь выступает президент с первой предвыборной речью…
Я подошел к лифту, который обслуживала миловидная стройная негритянка.
— Вверх, — произнесла она машинально, глядя в пространство своими большими глазами.
— Пятый этаж, — сказал я.
Поднимаясь, я думал, как бы мне попасть на это собрание. А почему бы в самом деле не попытаться? Мы остановились на пятом этаже, но я не вышел, а попросил лифтершу спустить меня на второй. Девушка удивленно подняла брови, раскрыв еще шире глаза-сливы, однако ничего не сказала и нажала кнопку.
Выйдя из лифта, я сразу же наткнулся на высокого молодого человека, который любезно, но настойчиво поинтересовался, с кем имеет дело. Я показал карточку участника конференции в Думбартон-Оксе.
— Вы, случайно, не ошиблись, вам нужно именно сюда? — спросил молодой человек.
— Я хотел бы послушать выступление президента, если это возможно…
— Подождите минутку.
Молодой человек исчез, а я отошел в сторону. Мимо меня проходили все новые гости. У каждого на лацкане была приколота карточка с какой-то надписью — она служила пропуском.
— Пожалуйста, — сказал внезапно вынырнувший молодой человек. — Можете пройти…
Следуя за группой американцев, я вошел в длинный зал, уставленный стульями, и сел в последнем ряду. Впереди возвышался помост, на котором стоял полированный стол с несколькими микрофонами. Значительная часть зала была заполнена, но публика все прибывала. С шумом рассаживались. На сцену вышел грузный человек и нажал кнопку звонка, поблескивавшего на столе. Воцарилась тишина. Драпировка позади помоста зашевелилась, и из-за складок появился президент Рузвельт. Сразу же раздались аплодисменты. Рузвельт сидел в коляске, подняв правую руку в приветствии и широко улыбаясь. Коляску подкатили к столу, закрепили тормоз. На помост поднялись еще трое. Они разместились по обе стороны коляски президента. Один из них объявил собрание профсоюза шоферов открытым и передал слово Рузвельту.
