- Всего-навсего второй. В последний раз вытаскивать приходилось Стаса. И потом, это у милиции надо спросить, за что нас сажают.

- Ладно, ладно, не заводись. Спросим с кого надо. А сейчас давай коротко о том, что с тобой стряслось.

Харитонов вкратце и по-деловому описал все, что с ним произошло за последние сутки. Санин молча слушал, но, как показалось Дмитрию, не очень-то внимательно, - его явно волновали какие-то другие мысли. Когда рассказ был закончен, он встал и прошелся по кабинету. Затем повернулся к Дмитрию и заговорил:

- Все верно. История отвратительная, но… Видишь ли, у нас тут другой расклад намечается - и тоже достаточно серьезный. Словом, требуются надежные люди, вот я и вспомнил о вас… Сегодня утром я встречался с одним человеком, которому абсолютно доверяю, и он сообщил мне очень важную и проверенную информацию, что в самое ближайшее время местных мусульман подтолкнут на провокации. Этим я и хотел попросить вас заняться.

- Нас?

- Именно вас. Лосев должен вот-вот подойти, хотя суть дела он в общих чертах представляет. Ну а пока он не подошел… - Хозяин кабинета вновь оглядел гостя и нажал клавишу селектора. - Катюша, организуй-ка нам что-нибудь поесть, а также чайку с печеньем.

- Мне бы еще одежонку какую-нибудь, - подсказал Харитонов.

Валерий Аркадьевич вздохнул:

- И вот еще что, Катюш! Прихвати там попутно из моего шкафчика спортивный костюм. Ну да, тот, что с серебристыми лампасами.

Дмитрий откинулся в кресле. Переговоры, начинающиеся с чая и подарков, ему положительно нравились. Во всяком случае, с недавним приемом, который ему устроили в СИЗО, сравнивать было сложно.

Приключение у колодца разволновало сердобольную старушку. Антонина Васильевна при виде дрожащей Натальи, которая куталась в собственные руки и выбивала зубами отчетливую дробь, сначала запричитала, а потом принялась действовать: принесла полотенце, натащила из сеней тулупов и, порывшись в шкафу, извлекла на свет бутыль деревенской самогонки, которую решительно поставила на стол.

- Мне хватит и чайку. - С этими словами Стас щедро плеснул себе из бутыли в чашку. - А вот ей действительно не помешает, - добавил он, наливая самогон в рюмочку.

- В баньку вам надо. Особливо ей…

Зимин посмотрел на Наталью и согласно кивнул головой. Вовсю закипела работа. Пока Наталья, накрытая тулупами, боролась с ознобом, Стас под руководством хозяйки растопил печь в бане, в несколько заходов наносил из злополучного колодца воды. Петька, заменивший порванную веревку, приветствовал его как старого знакомого:

- Как там твоя утопленница? Отогрелась?

- Да вот баню для нее готовим.

- Самое оно… Я вот тоже своего пацана решил того… пропарить. А то губы-то синие-пресиние… Как бы воспаление какое не схватил.

- Кости-то целы?

- То-то и оно, что целые. Считай, в рубашке родились. Это в такую-то глубь упасть и живым остаться. - Петро заглянул в сруб, невольно передернул плечом. - Главное - ты тут вовремя подоспел. Кто ж его знает, как бы оно вышло. В общем, это… спасибо. - Он протянул широкую ладонь и с чувством пожал Зимину руку. - Если что, заходи. Всегда будем рады.

- Непременно… - Стас водрузил коромысло на плечи и двинулся к дому.

В бане между тем уже вовсю хозяйничала бабулька: подмела предбанничек, наскоро вымыла полы и полки.

- Ты уж ее хорошенько пропарь, - напутствовала она. - Холод - штука такая, женским хворобам очень даже способствует. Сегодня, может, и обойдется, а потом вдруг выяснится, что рожать не сможет, или почки начнут барахлить. Уж я-то знаю, сама по молодости настудилась.

- Все сделаем в лучшем виде, - пообещал Стас.

Захмелевшую от выпитого Наталью он занес в баню, осторожно раздев, уложил на полку. Скинул одежду и сам. Размочив пихтовый и березовый веники, плеснул на камни водой. Те с готовностью зашипели, температура в крохотной баньке немедленно подскочила.

- Для начала перевернись на живот, - скомандовал Стас.

Наталья покорно подчинилась. Тело ее в свете одинокой тусклой лампочки казалось смуглым, матово отсвечивающим. Руки она подложила под голову, глаза испуганно зажмурила. Но дремать ей Стас не позволил. Взмахнул мокрыми веничками над камнями и под сердитое шипение воды колдовскими движениями загулял зелеными опахалами над лежащей. Взмешивая воздух, легко, но чувствительно начал оглаживать кожу Натальи. Она тут же заохала, заахала. А Стас, вдоволь наигравшись вениками, отложил их в сторону и голыми руками принялся растирать и тискать податливое тело девушки.

- Больно, - пожаловалась она.

- Терпи! Боль на то и придумана природой, чтобы быстрее выздоравливать… - Стас все-таки чуть умерил пыл. Пятаков, подобно Тимофею, он не гнул, но о том, что женская кожа вдвое чувствительнее мужской, знал из своего богатого любовного опыта. А уж в бане - в пару и неге - использовать силу следовало и вовсе осторожно.

- Уши жжет, - пожаловалась Наталья.

- Мне тоже. - Стас мельком подумал, что у него помимо ушей неприятно пощипывает и обожженное лицо. Хорошо хоть, глазам не досталось.

- Ты со мной прямо как с маленькой.

- А ты и есть маленькая. - Щипками промассировав всю спину от затылка до поясницы, Стас звучно шлепнул Наталью по ягодицам. - Ну-с, а теперь, сударушка, развернись еще разок. Ко мне передом, ко всему прочему миру задом.

Наталья повернулась, но, встретившись с ним взглядом, тут же отвела глаза. Никогда не стеснявшаяся его раньше, она вдруг почему-то засмущалась, попыталась прикрыться руками.

- А вот этого, малыш, не нужно.

Стас склонился над ней, ласково обнял - и впрямь как ребенка. Сердце Натальи стучало загнанно и как-то неровно. Стас даже не слышал его, а чувствовал. Собственной грудью, руками, каким-то внутренним чутьем. И с удивлением ощутил в себе щемящую жалость. Пожалуй, впервые в жизни. Конечно, жалеть женщин ему приходилось и раньше, но как-то отстраненно: больше умом, чем сердцем. Сейчас же было нечто особенное, похожее на чувство отцовства.

Наталья была воробышком, подобранным на улице, и только теперь Стас в полной мере ощутил ответственность за эту хрупкую, притягивающую к себе несчастья девчушку. Гладя Наташку по спине, по волосам, он мягкими поцелуями покрывал ее лицо, шептал разную ласковую ерунду.

Кто сказал, что жалость унижает? Стас, наверное, не мог бы с ним грамотно поспорить, но с удовольствием съездил бы автору сомнительной истины по физиономии. Здесь, в крохотной старой баньке, он внезапно понял, что любовь и жалость произрастают из одного корня. И то непривычное умиление, которое он испытывал, лаская Наталью, удивительным образом размягчило его душу. Такого с ним никогда еще не случалось, хотя в жизни он встречал разных женщин: страстных и холодных, веселых и грустных, умных и не очень… Наталья же вопреки всему оставалась ребенком - доверчивым, девственно чистым, подобно цветку, распускающему лепестки при первых лучиках тепла.

Поглаживая ее тело, Стас описал несколько кругов по мягкому животу, коснувшись пушистого треугольника, погрузился пальцами в жаркую глубь. Как будто проник меж раковинных створок моллюска, и подобно моллюску невидимые мышцы трепетно вздрогнули, стиснув и вновь выпустив его осторожные пальцы. Наталья шумно задышала, прижалась теснее. А Стас продолжал ее ласкать, с удовольствием отмечая, как оживает ее плоть, отвечая на его движения. И в который раз он подивился, каким неведомым образом сочетается в женщинах внутренняя мягкость с пробуждающейся сексуальной энергией. Крохотный холмик в устье ее разбухших, исходящих соком половых губ окончательно отвердел. И сама Наталья, в какие-то секунды завершив превращение из ребенка в женщину, требовательно потянула его к себе. Упрашивать Стаса не пришлось, и очень скоро на смену пальцам пришло более естественное и проворное орудие.

На какое-то время они позабыли обо всем - о недавнем приключении, о шипящих где-то рядом камнях, о том, как их занесло в эту далекую деревеньку. Возможно, где-то в подсознании Стас все-таки продолжал об этом помнить, поэтому и успел трижды довести Наталью до обморочных вскриков.