– Всего лишь! – иронично всплеснул руками Фример. – Самая малость!

– Не волнуйтесь, дядя, – Александр подобрался и азартно потер ладони одна о другую. – Думать – мое дело. Тем более сыскался шикарный компаньон, тоже не дурак чего-нибудь придумать. Клянусь: не успеет сесть солнце, как мы представим вам на рассмотрение парочку каверзных планов. Верно ведь, Ральф?

– Ну, по меньшей мере мы попытаемся…

– Не попытаемся, – с улыбкой возразил принц, – а представим. Пытаются пусть неудачники. А мы станем свершать и воплощать все, что придумаем. И тогда пусть недруги восплачут!

Александр погрозил горизонту кулаком. Он улыбался и в общем-то дурачился, это было заметно. И вместе с тем он был совершенно серьезен – в плане намерений. По-видимому, этот человек все на свете привык делать весело и надежно, хоть это на первый взгляд не очень вязалось.

– Ну и ну! – покачал головой впечатленный Фример. – Глядя на вас, Александр, и не скажешь, что вы половину жизни просидели в библиотеке.

Сказав это, капитан развернулся и ушел назад, за тринькетину.

– Вот и пойми его, – буркнул поскучневший Александр. – Издевается или так сказанул, не подумав.

Ральф счел за благо промолчать.

– Он прав, конечно, – вздохнул принц. – Я действительно полжизни просидел в башне. Но неужели все вокруг считают, что это меня абсолютно ничему не научило?

Ральф вторично счел за благо промолчать.

А Александр вдруг взглянул на него – хитро, с подтекстом.

– Если обо мне так думает родной дядя, – сказал он, – то представляете, каким болваном я кажусь Назиму Сократесу?

И в третий раз промолчал Ральф Зимородок. Но теперь по совсем другой причине…

– Если все время думать о деле, – сообщил Александр, ловко очищая яблоко маленьким серебряным ножичком, – можно сойти с ума. Это вредно – все время думать об одном и том же. Голове нужен отдых, Ральф, и это, клянусь, не пустые слова! Если сушить мозги с утра до вечера – результата скорее всего не добьешься. А если с утра час-другой поразмыслить, потом отвлечься на что-нибудь и вернуться к размышлениям вечером…

– А у меня, признаться, не идут преследователи из головы, – сообщил Зимородок. В руке он тоже держал яблоко, но в отличие от принца чистить его не стал, потер о рукав и принялся грызть прямо с кожурой.

– Кстати, они действительно нас не догоняют, держатся на самом горизонте. Вы были правы, дружище Ральф. Но все, хватит! Я хотел вас расспросить совсем не об этом.

Зимородок дожевал яблоко и выбросил огрызок за борт, на радость вечно голодным рыбам.

– Спрашивайте!

Александр отхватывал небольшие кусочки от очищенного яблока и неторопливо их подъедал, прямо с ножа.

– Я несколько раз замечал, что вы считаете не десятками, а восьмерками, – сказал он. – Это что, тоже местный обычай?

– Да, действительно. – Ральф утвердительно кивнул. – Собственно, имперская десятичная система тоже в ходу, но и старая все еще живет. Вообще-то восьмерки живут только в устном варианте, а письменный счет десятичный. Зато календарь сохранился старый, альбионских названий месяцев никто толком и не знает. По крайней мере в Тавриде.

– Странно. – Александр отрезал очередной кусочек и отправил его в рот. – Вкусное яблоко! У нас такие не растут… Так вот, странно и нелогично в письменности пользоваться десятичной системой, а устно – восьмеричной. Разве нет?

Ральф развел руками:

– Не менее странно во всем пользоваться десятичной системой счета, а время измерять дюжиной. Не находите?

– Хм. – Александр на мгновение задумался. – А ведь действительно!

– Наш календарь жестко привязан к астрономическому времени, – сказал Ральф. – Моряк должен ориентироваться очень точно, поэтому наш календарь выверен и учитывает несколько поправок.

– Каких поправок? И что значит – ваш календарь? Он что, отличается от общепринятого?

– От имперского? Конечно, отличается!

– И чем же он отличается? – немедленно полюбопытствовал принц.

– Ну, – принялся объяснять Ральф, – начнем с того, что в местном календаре насчитывается только восемь месяцев.

– Восемь? – восхитился Александр. – Какая прелесть! И по сколько дней в месяцах?

– По сорок пять.

– В каждом?

– Ага, без исключений. Плюс пять ничьих дней.

– Ничьих?

– Да. Дней, которые не относятся ни к одному месяцу.

– А-а… Э-э… – Принц явно впал в замешательство, но вместе с тем было видно, что ему безумно интересно.

– Сейчас поясню, – поспешил прийти на помощь Ральф. – Каждый сезон длится два месяца, то бишь девяносто дней, и отделяется от следующего ничьим днем. Между весной и летом есть день лета, между летом и осенью – день осени. И так далее. Ничей день носит название вновь наступающего сезона. Кроме того, заканчивается год тоже ничьим днем, который так и называется – день года. То есть новый год наступает в ночь со дня года на день весны. Потом начинается первый весенний месяц. Собственно, вы уже видели наш календарь, Алекс. Помните квадратик на палубе, который я выкладывал из монеток? Когда мы учили названия сторон света?

– Конечно, помню!

– Это и есть календарь. Наши месяцы называются так же, как стороны света, просто вообразите, что время движется по этому квадратику против часовой стрелки древних. Первый весенний месяц – поненте. Второй – сирокко. Лето – остро и либеккио. Осень – леванте и грекале. И зима, трамонтане и мистрале. Все просто.

– Хм, – оценил Александр. – А ведь действительно просто! И очень наглядно! Но… откуда взялось это совпадение? Честно говоря, даже представить не мог такого – совмещения компаса с календарем…

Ральф пожал плечами:

– Наши предки были сплошь моряками, Алекс. А моряки народ весьма прагматичный. Вы, главное, не забывайте, что если кто-то на берегах Эвксины говорит «месяц», имеется в виду наш месяц, который в полтора раза дольше альбионского.

– Странно, странно… Отступить от лунного цикла…

– Лунный цикл очень неточен. В смысле не кратен астрономическому году. А наш календарь точен почти абсолютно, потому что он привязан к звездам, а не к Луне.

– То есть? Кстати, да, а проблема високосного года как решается?

– Очень просто: раз в четыре года после дня года добавляется дополнительный день, день неба. После дня неба наступает новый год и следует опять же день весны, а потом месяц поненте.

– Но, насколько я помню, сидерический год составляет триста шестьдесят пять дней и не ровных шесть часов, а шесть часов и девять минут с секундами… Значит, со временем все равно накопится погрешность, – уверенно сказал Александр.

– Вы совершенно правы, погрешность будет, но в случае с сидерическим годом она будет обратная. Мы используем не сидерический год, а тропический, который несколько короче – триста шестьдесят пять дней, пять часов и сорок восемь минут с секундами. Именно поэтому раз в сто двадцать восемь лет високосный год как бы отменяется и получается, что целых семь лет подряд годы содержат по триста шестьдесят пять дней ровно. Собственно, на этот счет существует старая легенда, довольно поэтичная. Хотите расскажу?

– Конечно! Вы еще спрашиваете! – фыркнул принц, скармливая остатки своего яблока эвксинской забортной живности.

Ральф промочил горло разбавленным вином и начал:

– Случилось все, разумеется, невероятно давно, во времена, когда воды были мокрее, трава зеленее, небо чище… ну, вы понимаете. И было тогда в каждом году ровно триста шестьдесят пять дней, а в каждом дне – ровно двадцать четыре часа. Секунда в секунду. Жил-был где-то тут, на берегах Эвксины, пылкий юноша по имени Ингул. И жила девушка по имени, только не смейтесь, Альмея.

– Альмея? – недоверчиво переспросил принц.

– Угу, Альмея. К счастью, не Сократес, в легендах фамилии как-то не в ходу, все больше имена.

– Простите, Ральф… – усомнился Александр. – А вы не сочиняете, а? Прямо вот так вот, на ходу?