так сложила, и он, опечаленный, снял с себя одно из одеяний и послал ей.
127
Та же Хигаки-но го, в управе Дайни[345], когда предложено было воспеть осенние красные листья клена, сложила:
Сика-но нэ ва
Икура бакари-но
Курэнави дзо
Фуридзуру кара-ни
Яма-но сомураму
В крике оленя
Сколько же
Алого?
Когда он кричит,
Горы окрашиваются [красным]
[346].
128
Говорили люди, что Хигаки-но го умело слагает танка. И вот как-то собрались любители изящного, стали сочинять окончания к стихам, к каким трудно конец сложить, и прочитали так:
Ватацуми-но
Нака-ни дзо татэру
Са-во сика ва
В просторе моря
Стоящий
Олень… —
и предложили ей докончить, тогда она:
Аки-но ямабэ я
Соко-ни миюраму
так закончила она танка.
129
Дама, жившая в Цукуси, послала возлюбленному в столицу:
Хито-во мацу
Ядо ва кураку дзо
Нариникэру
Тигириси цуки-но
Ути-ни миэнэба
Жилище,
Где возлюбленного жду, как темно
В нем стало!
Клявшейся луны
так гласило послание.
130
И это написала та дама из Цукуси:
Акикадзэ-но
Кокоро я цураки
Ханасусуки
Фукикуру ката-во
Мадзу сомукураму
Осеннего ветра
Сердце жестоко, видно,
Трава сусуки
Туда, куда ветер дует,
Не спешит склониться
[349].
131
Во времена прежнего императора было как-то дано августейшее повеление в первый день четвертой луны слагать стихи о том, что соловей не поет, и Кимутада:
Хару ва тада
Кинофу бакари-во
Угухису-но
Кагирэру гото мо
Накану кэфу кана
Весна лишь
Вчера [кончилась],
Но соловей,
[Видно, решив], что только весной надо петь,
так он сложил.
132
Во времена того же императора это было. Призвал он как-то к себе Мицунэ, и вечером, когда месяц был особенно красив, предавались они всяческим развлечениям. Император соизволил сказать: «Если месяц назвать натянутым луком, что это может значить? Объясни суть этого в стихах», и Мицунэ, стоя внизу лестницы:
Тэру цуки-во
Юми хари то си мо
Ифу кото ва
Ямабэ-во саситэ
Ирэба нарикэри
Когда светящий месяц
«Натянутым луком»
Называют — значит это,
Что в горные гряды он
Получив в награду расшитое одеяние оутиги, он снова произнес:
Сиракумо-но
Коно ката ни си мо
Оривиру ва
Амацу кадзэ косо
Фукитэ кицураси
Белое облако
На плечи мои
Опустилось.
Это, верно, небесный ветер
Подул прямо на меня
[352].
133
Тот же император однажды вечером, когда луна была красива, соизволил совершать тайный обход покоев фрейлин. Спутником ему служил Кимутада. Из одних покоев, что там были, вышла красивая дама, одетая в ярко-алые одежды, она безудержно рыдала. Император послал Кимутада подойти и узнать, в чем дело, но она лишь закрывала лицо распущенными волосами и рыдала без удержу. «Отчего вы так плачете?» — спрашивал [Кимутада], но ответа не было. Император тоже был весьма неприятно поражен. Тогда Кимутада:
Омофураму
Кокоро-но ути ва
Сиранэдомо
Наку-во миру косо
Вабисикарикэри
О чем думаете
В глубине души,
Неведомо,
Но уже оттого, что вижу я, как вы плачете,
так сложил, и император несказанно хвалил его.
134
Во времена прежнего императора в одних покоях дворца жила молоденькая девушка, которая была недурна собой. Император как-то увидел ее и тайно призвал к себе. И с тех пор, скрывая от людей, он время от времени призывал ее. И вот однажды он изволил сказать:
Акадэ номи
Мирэба нарубэси
Авану ё мо
Афу ё мо хито-во
Аварэ-то дзо омофу
Никак не могу
Наглядеться на тебя
И в ночь,
Когда мы не встречаемся,
О тебе с любовью думаю —
так он сказал. Девушка была счастлива беспредельно и не таясь рассказала подруге: вот что он изволил сказать. Об этом узнала главная фрейлина и выгнала девушку [из дворца]. Очень прискорбно!
135
Дочь покойного Сандзё-но удайдзина, правого министра третьего ранга, завязала сердечные отношения с Цуцуми-но тюнагоном. В то время он занимал еще и должность кура-но сукэ[354] и нес службы во дворце. А дама, то ли у нее не было особого настроения видеться с ним, но она не слишком к нему стремилась. Однако, когда ему пришлось часто бывать во дворце и он не мог постоянно навещать ее, дама: