Обоз Семена оказался невелик. Пять подвод с хлебом, двое сопровождающих ‑ конных боевых холопов, и сам помещик. У меня вообще только две заводных, да Савва. Может, конечно, попытаться "выбрать свободу", но оставлять самого активного из холопов в усадьбе ‑ тоже риск. Еще в Туле я приодел парня, не в шелка конечно, и выделил немного денег "на погулять". Товарищ меня порадовал ‑ хмельным, конечно, от него попахивало, но несильно. Как отказалось, он прикупил бисера в подарок одной из двух девок, нанятых помогать по хозяйству. Выяснив это в разговоре по дороге, раскрутить на который не слишком хитрого парня было нетрудно, намекнул ему, что верные и честные люди у меня в обиде не будут, не важно, холопы или нет. Что лучше в сытости за мной числиться, да зная, случись что ‑ о твоей семье позаботятся, не дадут сгинуть, чем искать непонятно какой доли в бегах. Вроде бы, парень призадумался. Посмотрим, не побежит сейчас ‑ поговорю Фроськиным отцом. Савва ‑ не старый еще, видный собой мужик, закрепить его женитьбой в поместье, да не насиловать отработкой ‑ будет еще один человек, кому без особой опаски можно спину доверить.

Двухнедельная зимняя дорога прошла без особых происшествий. Один раз, правда, наткнулись на свежий, не замело еще, труп. Похоже, отчаянный купчишка‑коробейник, офеня по‑местному, попался разбойникам. Так пошалить могли, кстати, и казаки. Эту разбойничью вольницу на стороне Москвы удерживала в основном, помощь хлебом и возможность безопасного сбыта добычи. Украинские казачки, насколько я помню, и туркам служить не гнушались. Вспомнил, как фанаты "древнего украинского государства" растопыривали пальчики, мол, "наши казаки". О том, что казачки к украинским крестьянам относились почти как польские паны, а голубой мечтой их старшины было уравняться в правах и отсутствии обязанностей с польскими панами, да обзавестись поместьями с крепостными‑рабами, как‑то не вспоминали. То ли не соответствовало светлому облику, то ли не знали ‑ с историей у наци всегда было... не хорошо, как и с головой. Что австрийский ефрейтор, выводивший германцев от древних греков, что доморощенные балбесы ‑ с логикой дружили редко, по крайней мере, в пропаганде.

‑ По три рубля за семью. Доставим в лучшем виде, прям в поместье. Сивый и, прямо скажем, сизый от выпитого казачина торгуется, как новгородец.

‑ По рублю за семью, и не надо доводить до поместья, сами в оговоренном месте примем. Оговорим, и примем.

‑ Большой это грех, христиан холопить. Татарских пленников, и то по два рубля отдал бы.

‑ Татар мне и с приплатой не надо. Хочешь, сам поруби, хочешь, полякам продай, или немцам. Рубль, да три пуда хлеба сразу. И что там, с перепою кто башкой в доски лупит? Гул такой...

‑ Ладно, рубль и восемь пудов хлеба.

‑ Если восемь, то пять сразу, три через год.

‑ Через год я могу на галере турецкой веслом ворочать. Ты хлеб туда привезешь? Шесть сразу.

‑ Ладно. Но вывозишь с усадьбы сам. По рукам?

‑ По рукам. А что ты за шум спрашивал ‑ то Никита‑новгородец в доски колотит, войско веселит. Хошь поглядеть?

М‑да. Вообще, такие фокусы любили показывать на всяких соревнованиях по карате. Ломали кирпичи и доски, особо умелые ‑ стопками. Здесь же, здоровенный бугай, тот самый Никита‑новгородец, влет буквально дробил наколотые плахи. Лихой товарищ ‑ незакрепленную доску сломать ударом кулака, очень резкий удар нужен. Особое уважение вызвала именно мощная комплекция ‑ разогнать тяжелую лапищу до скорости пролома незакрепленной доски, это нужно действительно серьёзно тренироваться.

‑ И часто он так?

‑ А вот как с бабой своей из‑за татарки какой поругается, так и отводит душу, чтоб жену не зацепить. Надо же, товарищ еще и агрессивность свою контролирует. ‑ Что, боярин, попробовать хочешь?

‑ Не, так мне не суметь. А вот... Лука, у тебя тряпка какая найдется, чтобы не просвечивала, да на голову повязать хватило? Полупьяный мой "контрагент" уматывает в дом, заодно парой невнятных воплей оповещая собравшихся зрителей о намечающемся новом развлечении.

Теперь бы еще мишени добыть. Обломки набитых Никитой досок крупноваты, да и с деревом ‑ не так зрелищно. Но вроде бы были черные медные монеты ‑ прикупил у одного азиатскую "валюту", в кузне пригодится. И сейчас пригодится.

‑ Чалма тебе подойдет, Олег Тимофеич? Здоровенный, скажу вам, кусок неплохой ткани. Складываю вчетверо.

‑ Погляди, Лука, не просвечивает? Да другим покажи.

Лука обстоятельно завязывает мне глаза. Хорошо выделанная ткань приятно гладит кожу, как Катька почти... Какой там просвечивает ‑ весит тряпочка ненамного легче моего шлема. Понятно, почему настоящие мусульмане столь горды, наработанные поколениями мышцы просто не позволяют гнуть шею. Теперь еще выгнать расползшийся по крови алкоголь...

Черный ворон, черный ворон,

Что ты вьешься надо мной...

Давление поднимается скачком. Голова ясная, но кровь, кажется, готова вскипеть. Теперь ‑ темп!

... я не твой!

Левая рука подбрасывает назад пять немаленьких медных монет, не чета советским пятикопеечным.

Лука, на своем веку, видел всякое. Отчаянных татарских лучников, лихих литовских рубак, чья смертоносная стальная вязь, казалось, была столь плотна ‑ стрела не пролетит. Да тот же Никита был принят за своего сразу почему? А потому что положить оглоблей троих татар, выломавшись или вырвавшись из привязи к телеге, да раненому, может только настоящий умелец. Когда выяснилось, что бежавший от долгов новгородец ‑ сирота, и дома его никто не ждет, кроме кредиторов, решение казаков было простым и быстрым ‑ свой. Саблей махать многие могут, остаться в живых, встав против троих с саблями ‑ умение надо. А вот встать, да выжить ‑ дух воинский. Несгибаемый.

Насчет духа Лука не уверен был, а вот умелым воем боярин себя показал. Пять ровненько напополам разрубленных медных монет, невысоко подброшенных... Если этот Олег и стрелец такой же, то польских и литовских беженцев можно к нему спокойно везти. Вольными или холопами, а не пропадут, сумеет боярин их от рабства татарского защитить. Торг торгом, а совесть у Луки имелась, и гнать крестьян к слабому помещику он не хотел. Лучше деньги потерять, проводить просто до московских земель, да отпустить с миром, чем татарам будущих рабов поставлять.

Который день мы топчем разнотравье лесостепи? Вроде бы, солнце поднимается уже высоко, даже в парилке Evergreen‑а я так себя не чувствовал. Сейчас бы в их же бассейн под открытым небом.[4]  Да смыть вездесущую эту пыль в нормальном душе. Да пивка... мечта несбыточная. Хорошо, что мой шлем ограничивает обзор ‑ есть повод снять его, подставить голову прохладному воздуху. Едущие за мной Семен и Стефан завистливо косятся ‑ у них нормальные русские шлемы, с открытым лицом. Хороший обзор, замечательная кастрюлька для мозга. Впрочем, доспехи у всех раскалены так, что и открытая голова не слишком помогает. Кажется, я полностью осознал смысл выражения "вареный". Не заработать бы тепловой удар.

‑ След. Десяток конных прошел. Недавно.

Десяток, это плохо. Это не казаки, не беженцы. Может оказаться, что это такой же разъезд ‑ но участки границы поделены достаточно точно, на чужой нормальные люди не поедут. Тут бы свой объехать. Так что это, скорее всего, передовой дозор "вероятного противника". Или банда небольшая, тоже бывает. Но рассчитывать нужно именно на дозор, для банды маловата численность. А так хочется надеяться.

‑ Проверим?

Теоретически, мы сильнее. У одного Семена десяток холопов, да Стефан, да мы с Саввой. Дюжина, да еще двое ‑ вполне можно справиться с десятком татар. Принесла их нелегкая, непонятно с какого перепоя. Трава уже начинает выгорать, золотое время для набега вслед за молодой зеленью прошло. Сейчас только если полон назад гнать, и то вдоль ручьёв и рек. Но если это действительно ногаи в набег пошли, вырезанная разведка ничего не решит. Ядовитая сеть людоловов раскинется по русским землям, загорятся сигнальные стога, сядут в осаду поместья. Выдержит ли мое? Куда побегут смерды ‑ в крепость или в леса? Часы, в лучшем случае ‑ дни, и мы узнаем правду. Если живы будем.