Наконец, в защиту «юридической» теории П. Левитов приводит еще один, совершенно особенный аргумент: «Надобно заметить, — говорит он, — что «юридическая» теория в чистом виде (курсив у Левитова. — Примеч. авт.) никогда не высказывалась ни одним богословом. Даже митрополит Макарий говорит об усвоении нами крестных заслуг Христовых при посредстве не только благодати Божией, но и наших личных подвигов: свободной веры и добрых дел. Но только об этом участии человека в устроении своего спасения богословы «юридического» типа говорят не в отделе об искуплении, а в отделе об освящении (по существу дела, это, конечно, все равно), сосредотачивают на нем сравнительно мало внимания, оставляя его как бы в тени и выдвигая на первый план заслуги Спасителя»[851].

П. Левитов ошибается, так как в чистом виде «юридическая» теория высказывалась на Западе католическим и протестантским «богословием». Невозможность же для православного богословия высказать ее «в чистом виде» является доказательством ее внутренней несостоятельности — невозможности обосновать ею необходимость человеческих усилий для достижения спасения.

В этом отношении защитник «юридической» теории только подтвердил то, на что указывали в качестве признака ее несостоятельности патриарх Сергий и профессор Несмелое[852].

Совершенно без возражения оставлены во всех рассмотренных произведениях замечания архиепископа Илариона (Троицкого)[853] о крайнем умалении при «юридическом» понимании искупления значения воплощения и воскресения Христова в домостроительстве спасения человека.

К числу недостатков большинства рассмотренных произведений следует отнести еще какое‑то отсутствие культуры речи, неудовлетворительность самого изложения, влекущую к противоречиям, странным выражениям и утверждениям.

«Содержание печатаемых писем не претендует на церковную в точном смысле верность, это мои богословские суждения», — говорит в предисловии к своей книге митрополит Елевферий. И через несколько строк продолжает: «Но едва ли кто‑либо будет отрицать в них, что они… подтверждаемы церковным Преданием»[854].

Архиепископ Серафим говорит о свойствах Божиих, что «они идут рука об руку»[855].

По П. Нечаеву, удовлетворение «выступает на сцену», «Бог от вечности держал, так сказать, наготове Мессию Иисуса Христа»[856].

Вместе с такими выражениями допускаются ошибки более значительные.

Митрополит Елевферий не всегда понимает мысли митрополита Антония (об исправлении митрополитом Петром (Могилой) католических катехизисов) и возражает не по существу; полагает, что термин «сатисфакция» имеется в исповедании Петра (Могилы) и т. д.[857] Он же допустил чисто несторианское понятие «человеческого сознания» Иисуса: в гефсиманском молении «Божество, озарявшее все Его существо, сокрылось»[858] (то есть Богочеловек имел человеческое сознание, лишь озаряемое Божеством?).

Архиепископ Серафим, возражая митрополиту Антонию (Храповицкому) на его мысль о существенном единстве верующих между собой и Христом по Его человеческому естеству, высказал взгляды, граничащие уже с монофизитством[859].

В статьях митрополита Макария (Оксиюка), митрополита Елевферия, П. Нечаева допущены выражения о «правде Отца», Которому Сын приносит удовлетворение, о «жертве Отцу», о «желании Бога Отца доказать Свою Божественную правду» и т. д., которые едва ли согласуются с православным учением о единстве воли и действий Святой Троицы[860].

Наконец, последний защитник «юридической» теории, бывший миссионер И. Айвазов, возражая автору настоящего труда на приведенное им[861] положение патриарха Сергия, что Христос является восстановителем падшего человеческого естества, заявил, что Христос «принес новое, другое естество»[862]. В эпоху Вселенских Соборов его признали бы начальником новой ереси «аллофистов», но в настоящее время можно ограничиться лишь замечанием об уровне богословских познаний автора такого высказывания.

Рассмотрение произведений, написанных в защиту «юридической» теории, показывает не только недостаточное научное достоинство этой защиты, не только неосведомленность в разбираемых вопросах и незнакомство с современной богословской литературой. Рассмотрение их выявило большее — защитники «юридической» теории ничего не могли сказать такого, что бы изменило выводы, сделанные ее критиками, и лишь подтвердили все эти выводы, начиная от учения о Боге и заканчивая заимствованностью от средневекового схоластического богословия Запада.

События 1917—1918 годов составляют тот исторический рубеж, за которым резко изменяются условия жизни Российского государства и Русской Православной Церкви.

Эти изменения не могли пройти бесследно и для тесно связанной с жизнью Церкви богословской науки. Прекращение деятельности духовных академий, сокращение издания богословской литературы и церковный раскол не могли благоприятствовать ее дальнейшему развитию[863].

Но все же это развитие не прекращается. И хотя среди изданий духовно–богословской литературы (большей частью только справочного и полемического характера) исследований, касающихся догмата искупления, не было, некоторые из них, оставшиеся в рукописях, должны быть отмечены в настоящем обзоре.

Также не могут остаться без рассмотрения труды отдельных авторов, по разным причинам оказавшихся вне пределов своей родины и там издавших свои произведения[864].

Но предварительно следует сделать некоторые выводы, без чего это рассмотрение было бы затруднительным.

Большинство трудов и исследований, относящихся к первой половине изучаемого периода, иногда сближающихся, иногда расходящихся в понимании отдельных сторон догмата искупления, объединяются одинаковым критическим отношением к «юридической» теории искупления.

Это критическое отношение оказывалось характерным не только для трудов, имеющих непосредственной задачей изучение догмата искупления. Исследования по изучению Священного Писания, творений святых отцов и церковного Предания показали необоснованность «юридического» понимания этого догмата в основных источниках богословского ведения.

Менее многочисленные произведения направления противоположного — в защиту «юридической» теории — выявили неудовлетворительность этой защиты и особую тенденциозность аргументации вместе с недостаточной научной осведомленностью их авторов.

Отрицание «юридического» понимания искупления становится общим местом в русской богословской науке. Но одни критические высказывания никогда не разрешают положительной задачи, а таковой для русской богословской науки являлось положительное изложение учения об искуплении, свободное от его «юридического» истодкования. Выполнение же этой задачи оказалось достаточно трудным.

В предшествующих главах настоящего обзора рассмотрен ряд попыток такого изложения. И если рассматривать каждую из них в отдельности, то большую часть их следовало бы признать неудачными. Но это не лишает их определенной ценности и богословской значимости. Они дают богатый материал для уразумения отдельных сторон догмата искупления и, что еще более важно, указывают на необходимость непосредственного обращения к источникам Предания Православной Церкви и сокровищам ее многовекового духовного опыта — творениям святых отцов и богослужению.