Но «резкое противоположение взглядов Ансельма раннейшей богословской традиции не представляется основательным, поскольку почти все те элементы (понятия), из каких слагается сатисфакционная теория искупления, уже имелись в западной церковно–богословской жизни предшествовавшего ей времени[460], однако Ансельм по праву называется отцом ее, так как он первый связал ее отрывочные элементы в стройную и законченную систему, которая составила собою эпоху в истории западной сотериологии и в своих существенных чертах до сих пор господствует в католическом богословии»[461].
Сотериодогической теории Анседьма часто, хотя и не всегда справедливо, противопоставляется «нравственнопсихологическая» теория его ученика Петра Абеляра, отдельные тезисы которой были осуждены на Соборе в Сане в 1141 году[462].
Для установления времени происхождения «юридической» сотериологии важно не то, что взгляды Абеляра были отвергнуты, но то, что еще в XII веке на Западе могли иметь место сотериологические споры. Только с этого времени учение о сатисфакции как сущности искупления становится твердо установленным учением Западной Церкви[463].
Таким образом, эта система, выработанная на Западе в сравнительно поздний период, уже после разделения Церквей, и являясь «типическим выражением именно западного, католического религиозного гения»[464], не может быть выражением древнего учения Вселенской Церкви.
Попытка установления пути, по которому эта западная «юридическая» теория проникла в богословские системы Русской Церкви, имеется в книге иеромонаха Тарасия (Курганского)[465].
Тарасий устанавливает, что еще в XVI веке направление русской богословской мысли значительно отличалось от того, которое она приняла в последующее время.
«Перелом в древнерусском богословии»[466] происходит в XVII веке и состоит в прямом заимствовании у Запада готовых систем и методов богословствования.
Анализируя творения Иосифа Волоцкого, Зиновия Отенского и Максима Грека — московских богословов XVI века, автор заключает не только о соответствии содержания святоотеческим творениям, но и о их полном проникновении духом древнецерковного Предания. Как он выразился, не в одних творениях отцов, но и в богослужении и аскетическом делании «наше богословие в XVI веке носило строго созерцательный характер»[467].
Иначе характеризует он богословие киевское: утратив в силу ряда исторических условий «источник собственного учительства, западнорусские иерархи решили бороться с ересью (католичеством) ее же оружием, решили усвоить латинское богословие, откинув, разумеется, все вероисповедные особенности, указанные приснопамятным обличителем Запада блаженным вселенским патриархом Фотием. Таким образом, рационалистическая схоластика была пересажена на западнорусскую почву и легла в основу богословской науки, потому что великий патриарх Фотий не имел случая и побуждения осуждать самую схоластику и писать что‑либо об источниках и способах церковного ведения»[468].
По этой заимствованной с Запада системе были написаны «замечательные произведения»: «Большой катехизис» Лаврентия Зизания и «Православное исповедание» Петра Могилы.
Это было началом: с этого времени системы западного богословия все глубже и глубже проникали в Россию и с XVII века до настоящего времени остаются «господствующими» в русском «школьном» богословии.
«Если святоотеческое направление не исчезло в России совсем, то оно всегда представляло что‑то совсем отдельное от богословской науки. Оно проявлялось главным образом в устной проповеди, частной переписке и даже частных беседах наших наиболее просвещенных духовно иерархов»[469].
Эти свои основные мысли иеромонах Тарасий доказывает, сравнивая учение о воплощении, искуплении и Таинствах у московских богословов XVI века и киевских XVII века.
В отношении изложения догмата искупления автор устанавливает, что в творениях московских богословов XVI века, как и у восточных отцов, нет понятия удовлетворения правде Божией как сущности искупления и других признаков «юридического» понимания догмата.
Проникновение его в русское богословие в последующий период вызывается прямым заимствованием его из готовых догматических систем Запада: «В XVII столетии оно перешло через творения киевских богословов в русскую богословскую науку»[470].
«Основные мысли, выраженные иеромонахом Тарасием в его исследовании, если не вполне, то в значительной мере приложимы и к современному «школьному» богословию — в этом состоит своевременное значение его работы»[471], а также и причина того, что в настоящее время, спустя сорок лет после выхода этой книги и смерти автора, ее подверг суровой критике преосвященный Серафим (Соболев) в своем исследовании[472].
Но сама работа иеромонаха Тарасия, «школьная» по своему характеру, как кандидатское сочинение, представляет собой только «сжатый конспект громадного исследования»[473], в котором неизбежны отдельные неясные и даже неудачные выражения, незаконченность мысли, необоснованность некоторых положений и другие недостатки.
Их умело использовал архиепископ Серафим для того, чтобы обнаружить «зловредные мысли» и назвать иеромонаха Тарасия «модернистом», а взгляды его «еретическими и нелепыми» (в отношении мнения о числе Таинств, недостаточности человеческого слова для выражения Божественной истины и др.)[474].
Но даже если и признать обоснованными эти замечания, они не могут устранить вполне доказанного вывода из книги иеромонаха Тарасия, наиболее интересного для настоящего исследования, о том, что понятие удовлетворения Божественного правосудия как сущности искупления проникло в русскую богословскую литературу с Запада только в XVII веке.
5. УЧЕНИЕ О СПАСЕНИИ В ПРАВОСЛАВНОМ БОГОСЛУЖЕНИИ
Церковное Предание заключено не только в творениях отцов Церкви, и для проверки того или иного догматического учения важно определять его отношение к другому источнику, хранящему это Предание, — православному богослужению.
В православном богослужении выражается голос Церкви при самом важном проявлении церковной жизни — «богослужении» по преимуществу[475]. Текст молитв и песнопений, употребляемых за богослужением, принят Церковью, а потому чистота заключенного в нем догматического учения не должна подлежать сомнению[476].
В «Послании восточных патриархов» имеется следующее указание на чистоту догматического учения, находящегося в богослужебных книгах Православной Церкви: «Все сии книги содержат здравое и истинное богословие и состоят из песней или выбранных из Священного Писания, или составленных по внушению Духа, так что в наших песнопениях только слова другие, нежели в Писании, а собственно мы поем то же, что в Писании, только другими словами»[477].
При такой высокой оценке текста богослужебных книг было бы естественно, если бы они широко использовались как источник при изложении церковного вероучения[478]. Однако обращает на себя внимание не только недостаточное использование этого источника богословами–систематиками, но и различие в понимании отдельных догматов учения, заключенного в тексте молитв и песнопений, употребляемых за богослужением.
