И только то истолкование искупления можно признать имеющим научно–богословское значение, которое не только не отрицает названных истин, но и не бросает тень на правильное учение о Боге.
Поэтому «юридическая» теория искупления, как не удовлетворяющая этому основному условию, может иметь значение только историческое, наравне с давно оставленной в богословии теорией выкупа от диавола и т. д.
Но, по общему мнению святых отцов (особенно Григория Богослова и Григория Нисского), правильно рассуждать о Боге не просто, а трудно, и нужно глубокое проникновение в Слово Божие и святоотеческое его разумение, чтобы избежать неверных — антропоморфических — представлений о Божестве.
Большинство же верующих склонно понимать Бога антропоморфически. В самом Священном Писании имеются выражения, дающие для этого известное основание. «Бог употребляет подобные выражения, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — чтобы подействовать на людей более грубых. Он, когда говорил, заботился не о Своем достоинстве, но о пользе слушающих… Неужели ты хотел бы, чтобы Он, беседуя с иудеями, говорил, что Он не гневается и не ненавидит злых, так как ненависть есть страсть; что Он не взирает на дела человеческие, так как зрение свойственно телам; что Он и не слышит, так как и слух принадлежит плоти? Но отсюда вывели бы другое нечестивое учение, будто все совершается без Промысла. Избегая подобных выражений о Боге, многие тогда совершенно не знали бы, что есть Бог; а если бы не знали этого, то все погибли бы»[1125].
И «юридическая» теория с ее подбором цитат из Священного Писания, хотя часто и искаженных, но имеющихся в распространенных переводах, начиная с Вульгаты, вполне соответствует такому несовершенному представлению о Боге как о грозном Судии, оскорбляющемся грехами человека, гневающемся и во гневе карающем грешника.
Такому понятию о Боге и соответствует стремление находить «посредствующий акт»[1126] между грехом и гибелью грешника в виде оскорбления Бога, Его гнева и наказания за грех; между искуплением и очищением от греха в виде удовлетворения за грех и изменения гнева Божия на милость.
«Господь положил, — говорит преподобный Марк Подвижник, — чтобы за каждым делом, добрым и злым, приличное ему воздаяние следовало естественно, а не по особенному назначению, как думают некоторые, не знающие духовного закона»[1127].
«Не понимая, почему грех ведет к смерти и проч., себялюбец объясняет это себе только внешне — тем, что Бог прогневан, и потому наказывает. Поэтому и спасение он понимает только как перемену гнева Божия на милость, представляет себе в виде действия, совершающегося только в Божественном сознании и не касающемся души человека»[1128].
К сожалению, именно по этой схеме патриарха Сергия строятся рассуждения многих истолкователей догмата искупления[1129].
Но недостаточное знание духовного закона, несовершенные представления о Боге не всегда являются препятствием для спасения людей простых и неученых, и «юридическая» теория, основанная на таком приспособленном к разумению людей грубых понятии о Боге, «принимаемая в качестве общей схемы, всегда разграничивающей православное понимание от «юридического», возражений не встречает, и православный, который живет и спасается по–православному, может пользоваться этой схемой, не чувствуя неудобства»[1130]. Поэтому следует продолжить вышеприведенное рассуждение святителя Иоанна Златоуста: «Кто убежден, что есть Бог, тот, хотя имеет и ненадлежащее о Нем понятие и полагает в Нем нечто чувственное, то со временем убедится, что в Боге нет ничего такого»[1131].
Но если составные части этой схемы — приспособительные выражения о гневе Божием, оскорблении, вражде и др. — переносят в богословие в качестве основы для истолкования теологической или объективной стороны искупления, не желая убедиться, что «в Боге нет ничего такого», то получается «богословие людей грубых»[1132].
И сетования сторонников «юридической» теории часто напоминают слезы простеца–монаха пятого века, которому объяснили, что Бога нельзя понимать антропоморфически, а он отвечал: «Вы отняли у меня моего Бога…»
Святые отцы, навсегда отлучая таких простецов от Церкви, называли антропоморфизм «ересью безрассудною и глупейшею»[1133].
3. ОТНОШЕНИЕ К БОГОСЛОВИЮ ИНОСЛАВНОМУ
Указывать на зависимость русского «школьного» богословия XVIII и XIX веков от богословия западного значило бы повторить много гневных обличений и горьких признаний. Стремление к освобождению от этой зависимости, охватившее русское богословие в конце XIX века, нигде так полно не проявляется, как в области сотериологии.
Здесь освобождение от чуждого Православию «юридического» истолкования догмата искупления является в одинаковой степени преодолением влияния инославного западного богословия. Но это заключение иногда оспаривается, и критическое отношение к «юридической» теории определяется как переход от подчинения влиянию богословия католического к зависимости от богословия либерального протестантского.
Подобные мнения высказывались как защитниками «юридической» теории в России[1134], так и католическими богословами в специальных обзорах русской богословской литературы, где проявляется определенная тенденциозность.
Важность свидетельства Восточной Церкви для доказательства всеобщности и древности какого‑либо учения или предания никогда не подвергалась сомнению на Западе. И начиная с конца XVI века на это свидетельство постоянно ссылались католические богословы в полемике с протестантами[1135].
Отдельные католические богословы стремятся насколько возможно преуменьшить различие в вероучении между Западной и Восточной Церковью, сводя его лишь к двум пунктам — о папском примате и Filioque[1136]. Поэтому вполне понятна тенденция этих богословов опорочить направление русского богословия, отвергающее основное начало западного латинского христианства — «правовое понимание спасения и всей вообще религиозной жизни»[1137].
Но, помимо этой тенденции, в суждениях о подчинении русского богословия изучаемого периода влиянию либерального протестантизма проявляется недооценка, если не прямое непонимание, положительного содержания рассмотренных опытов истолкования догмата искупления.
Единственным общим признаком между этими опытами и либеральным протестантским богословием является критическое отношение к «юридической» теории. Но если эту теорию можно признавать существенным признаком, определяющим сотериологию католическую, то отрицание ее ничуть не определяет сотериологии и всего содержания протестантского либерального богословия[1138] в целом. И если русское богословие сближается с протестантским по признаку критического отношения к «юридической» теории, то оно не менее сближается и с богословием католическим по признаку такого же критического отношения к либеральной сотериологии протестантизма. Наконец, само отрицание «юридического» понимания в богословии православном и богословии протестантском имеет существенно различные основания[1139].
В западном богословии в области сотериологии можно определить два основных направления: первое — «юридическое» истолкование сущности искупления, связанное в католическом богословии обязательной терминологией («удовлетворение» и «заслуги»), включая различные попытки смягчения, и второе — отрицание всякого объективного значения искупления — «моральные» и «психологические» теории богословия протестантского.
