Это чрезвычайно важное признание — учение об удовлетворении априорно истолкованию учения Священного Писания об искуплении[811]. Поэтому вполне естественно, что основу для «юридического» понимания искупления остается искать в понятиях жертвы и выкупа, в понятиях вражды Бога, гнева и проклятия Богом грешника.
Святоотеческое правило для истолкования подобных выражений Священного Писания устанавливает необходимость «слова и имена в отношении к Богу, взятые из бытия дольнего, прелагать в значение высшее, горнее»[812].
То же не отрицается и сторонниками «юридического» толкования, когда об этом говорится не в трактатах об искуплении, а в других частях догматической системы: «Если в Слове Божием говорится о гневе, недовольстве, раскаянии Божием, то это высказано лишь применительно к нашим человеческим понятиям: в воле Божией нет места никаким изменениям»[813]. Но в изложении учения об искуплении эти выражения понимаются буквально, ибо иначе нельзя отыскать в них «юридическое» значение.
Точно так же не следует «исключать из системы христианского вероучения понятие «цены» или «выкупа»», как думает профессор Будрин, но необходимо дать этому понятию, как и понятию «жертвы», правильное истолкование.
Буквальное понимание слова «выкуп» и истолкование значения «жертвы» применительно даже не к ветхозаветному, а языческому ритуалу и пониманию смысла жертвоприношений неизбежно приводит к вопросу: кому принесена Кровь Христова? Известны попытки ответа на этот вопрос в древней Церкви и рассуждение об этих попытках святителя Григория Богослова, указавшего на действие этой жертвы не на Божество в смысле Его умилостивления или удовлетворения, а на человека, как очищение и освящение.
В стремлении найти «юридическое» понимание искупления в Священном Писании сторонники этого понимания не ограничиваются истолкованием по буквальному смыслу отдельных слов и выражений, но, уже отступая от буквального смысла, вкладывают в отдельные тексты то содержание, которого в них не имеется.
В «юридическом» истолковании искупления большее значение усваивается понятиям «клятвы, или проклятия», наложенных на род человеческий после грехопадения, и на снятие их после удовлетворения правде Божией. «Осуждение, или клятва, является актом, посредствующим между грехом… и бедствиями»[814], — говорит митрополит Елевферий и сам же задает вопрос: «В чем же, в каких словах выразилось Божие осуждение прародителей? Не в чем ином, как в райской заповеди: в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь (Быт 2, 17). Осуждение Божие на смерть, проклятие Божие implicite[815], но условно было в приведенных словах Творца Промыслителя»[816].
«Эти грозные слова, — рассуждает и архимандрит Серафим, — Божественного правосудия содержали в себе проклятие для людей в случае нарушения ими данного для них Божественного закона»[817].
Следует предположить, что без априорного допущения необходимости «посредствующего акта» в виде проклятия, вражды и тому подобного (выражения для обозначения изменения отношений Бога к человеку)[818] нельзя было бы отыскать проклятия Божия в приведенных словах implicite.
Точно такое априорное предположение послужило причиной искажения смысла в Рим 6, 33 греческого oij/cdvux: по–славянски оброцы (плата) греха смерть в «возмездие за грех — смерть»; а в таком смысле этот текст цитируется и на него делаются ссылки почти во всех рассматриваемых произведениях[819].
Те же предпосылки заставляют видеть понятие о «примирении Бога» с человеком в Рим 5, 10; 2 Кор 5, 19; Еф 2, 16 и др., где говорится о «примирении человека» и мире с Богом.
Точно так же и с «юридическим» смыслом понятия «оправдание». «Нельзя все значение понятия оправдания сводить только к его филологическому словопроизводству, игнорируя его существенное значение, — говорит архиепископ Серафим. — Это понятие, помимо филологического, имеет существенный догматический смысл в связи с целостным воззрением Божественного Откровения на дело нашего спасения»[820]. То есть для правильного понимания этого термина сперва следует иметь «целостное воззрение на дело нашего спасения» (по мысли архиепископа Серафима, — «юридическое»).
Нельзя также согласиться, что понятие «заслуги» равнозначно с понятием «благодать» и т. д.[821]
Исследование самих текстов Священного Писания, приводимых в обоснование «юридической» теории искупления, и принципов их истолкования показывает, что, по выражению П. Аевитова, «первое основание» «юридической» теории является недостаточно твердым.
Исследование это также показывает незнакомство авторов рассматриваемых статей с произведениями профессора Мышцына, профессора Глубоковского и др. по истолкованию спорных текстов Священного Писания, показывает их неосведомленность в «библейском богословии».
Считая «юридическую» теорию искупления правильно выражающей церковное учение, защитники ее полагали, что она в такой же степени, как и Священным Писанием, обоснована и церковным Преданием[822].
Авторы рассматриваемых статей неоднократно высказывали свое уважение к святоотеческим творениям, полагая, что и здесь имеется обоснование для «юридической» теории. Но следует заметить, что признаков самостоятельного изучения творений святых отцов в этих статьях не имеется. Наибольшее количество ссылок на святых отцов имеется в письмах митрополита Елевферия, но здесь они даются в виде отдельных цитат и заимствованы (автор сам указывает это) из системы митрополита Макария[823].
Прочие авторы хотя и часто утверждают, что «юридическая» теория является святоотеческой, но обосновывают это утверждение довольно своеобразно.
Профессор Будрин приписывает Василию Великому и Иоанну Златоусту следующие слова, заключая их в кавычки и даже не указывая, которому из них они принадлежат: «Крестная жертва Христова не только есть полнейшее и совершеннейшее удовлетворение правосудию Божию за все человеческие грехи, не только равноценна ценности всех человеческих душ, но имеет бесконечно высшую цену так, как бесконечно выше человека Тот, Кто принес за человека искупительную жертву на Кресте». После чего делает следующую сноску: «В. В. толк, на Пс. 18, Злат. на Поел, к Рим.»[824].
Едва ли такой способ цитации можно признать научным, тем более что если отдельные выражения из второй половины этой «цитаты» имеются в других, а не в указанном толковании Василия Великого на псалом, то первой половины ее не имеется вовсе в творениях обоих святителей.
Архиепископ Серафим полагает, что «критерием истины были для нее (Церкви) святые отцы — их благодатное толкование Священного Писания», но сам избегает ссылок на их творения и заменяет их ссылками на толкование епископа Феофана (Говорова), так как «это толкование, будучи основанным на учении святых отцов Церкви, является святоотеческим»[825]. При всем уважении к личности епископа Феофана с таким категорическим утверждением позволительно и не соглашаться.
Отдельные цитаты приводятся архиепископом Серафимом отрывочно, большей частью из вторых рук, и довольно странно комментируются[826].
