См. также: Павел Басинский, “Угрюм-река-2. Новый роман Алексея Иванова свалился на головы как прошлогодний снег” — “Российская газета”, 2005, 3 октября <http://www.rg.ru>.

См. также: Дмитрий Быков, “Сплавщик душу вынул, или В лесах других возможностей” — “Новый мир”, 2006, № 1.

Вячеслав Куприянов. Всемирная отзывчивость авангарда. — “Топос”, 2005, 14 октября <http://www.topos.ru>.

“<…> суть в том, что время не друг, а враг культуры. Время, как все временное, скорее всего союзник авангардистов. Почва культуры тонка, и если говорить о почвенниках языком культуры земледелия, то их задача не дать почве истощиться в труде по воспроизводству жизни. <…> Культура рушится ежедневно, как ежедневно истощается живой организм. Так было и так будет”.

Это — по поводу дискуссии Вальдемара Вебера и Д. А. Пригова (“Иностранная литература”, 2005, № 7 <http://magazines.russ.ru/inostran/2005/7> ).

Олег Куприянов. Ловушка управляемости. — “Апология”, 2005, № 5, июль.

“<…> существует устойчивое мнение, что создание на телевидении псевдодействительности, управление ею, регулирование народных сновидений есть необходимое условие эффективного управления страной для любой действующей власти в России. И потому возникает вопрос: обязателен ли жесткий контроль над телевидением для успешного управления страной или в стратегическом плане лучше иметь максимально объективное информационное вещание? Думается, что оба варианта по разным причинам нехороши”.

Виталий Куренной. Война и медиа. — “Апология”, 2005, № 6, август.

“Первая „война в прессе” возникает лишь во второй половине XIX века и имеет непосредственное отношение к России. Речь идет о Крымской войне. Армию союзников, воевавших с Россией, сопровождали английские и французские корреспонденты, подробно освещавшие в первую очередь осаду и взятие Севастополя. Наиболее известным из них был Вильям Говард Рассел, сотрудник лондонской „Times”, которого часто называют также первым военным корреспондентом. Критические репортажи Рассела вызвали яростные протесты военных, обвинивших его, в частности, в нарушении военной тайны при освещении осады Севастополя. Описывая в своих сообщениях численность и местоположение войск осаждающих, он якобы сослужил хорошую службу Николаю I. В связи с этим в Англии разгорелась общественная дискуссия, в которой победили военные. В конце войны, 25 февраля 1856 года, была введена военная цензура. Это создало прецедент, определивший логику отношений СМИ и военных структур на все последующее столетие. Остается добавить, что газета „Times” во время Крымской войны увеличила свой тираж почти на треть, что продемонстрировало вполне очевидный экономический смысл медиатизации военной темы”.

См. здесь же: Андрей Виноградов, “Отчуждение медиа”.

Андрей Левкин. Границы медиавлияния: фаст-мифы. — “Апология”, 2005, № 5, июль.

“Фактически все медийные ресурсы уходят на то, чтобы снова, с каждым очередным выпуском, воспроизвести свою референтную группу. Все силы СМИ уходят на то, чтобы подтверждать факт своего существования”.

Эдуард Лимонов. Я готов хоть с дьяволом идти против власти! — “Дело”, Санкт-Петербург, 2005, 24 октября.

“Лозунг — это всегда преувеличение. Когда-то мы выходили с известным лозунгом: „Завершим реформы так: Сталин, Берия, ГУЛАГ!”, за который нам прожужжали все уши. Но я даже не знаю, кто его придумал. Это была реакция озлобления, реакция отталкивания от того, что было сделано в 1992 году...”

“А сам Кремль мне не нравится. Я считаю, что это паук, стоящий на холме. Я предлагаю его срыть к чертовой матери!..”

Литературный цирк. Участники Биеннале поэтов о себе, о стихах и прочих излишествах. Опрашивал Александр Вознесенский. — “НГ Ex libris”, 2005, № 36, 29 сентября.

Говорит Наталья Горбаневская (Париж): “Вы знаете, я думаю, что поэтам можно сбиваться в стаи, когда они еще очень молоды и нуждаются во взаимной поддержке, когда они еще не разошлись в своих вкусах, направлениях, а ищут отчасти вместе, как это было в нашей молодости: сидим, может быть и десять человек, и начинается чтение по кругу. И мы слышим друг друга и слышим себя! Но в таком состоянии долго держаться не полезно. Потом поэты расходятся, начинают жить в одиночку, ну могут как-то дружить... Но когда поэт уже встал на ноги, ему снова не опасно время от времени (конечно, не постоянно) сбиться в такую стаю, и опять — не только себя показать и на других поглядеть, но и поглядеть на себя чужими глазами, глазами людей, которые, может быть, его считают соперником или он их считает соперниками. Погляди на себя: ты стоишь в толпе, а может, ты вообще никто? Потому что я, например, всегда сомневаюсь — кто я или никто? Но сегодня странным образом почувствовала себя немножко „кто”. И даже не когда я на эстраде была, а когда ко мне потом люди подходили. Что же касается этого конкретного московского фестиваля, мы видим, что, несмотря на толпу поэтов (а толпа поэтов это все-таки место, где поэзия должна погибнуть), русская поэзия жива и живет! У меня, правда, на этот счет есть теория, я считаю, что в этом виноват русский язык, который продолжает порождать поэзию, столько в нем возможностей нового, новизны, новаторства, новшества или, как теперь говорят в России, новаций (что самое последнее и, по-моему, самое неудачное из употребленных мною слов!)”.

Аня Логвинова. Стихи. — “Новый берег”, 2005, № 8 <http://magazines.russ.ru/bereg>.

Утром сделал мостик.

Завязал мне хвостик.

А потом ушел.

Как же так ушел?

А потом пришел.

Так и так, пришел.

В вафельном стаканчике

сливочный пломбир.

Это мостик Аничков.

Я здесь командир.

Борис Любимов. “Отщепенчество от государства”. — “Главная тема”, 2005, № 6, июль — август.

“Дорогие дамы, просто приятные и дамы приятые во всех отношениях, за 10 лет страданий слабеющей России вы набили руку и кошелек. А может, пришло время, как это вам уже и приходилось делать в жизни не раз, повернуться. Ну, не сразу на 180 градусов, но хотя бы градусов на 30. Идей у вас никаких. Принципов тоже. Писать вам все равно о чем. А вдруг помочь крепнущей России окажется выгоднее? Ведь вы, сидя на ваших теплых местах, прекрасно понимаете, что теплые они от вашего страха, что либо этих мест в ближайшее время не будет, либо на них будете сидеть не вы…”

Вячеслав Лютый. О языке Андрея Платонова. — “Подъем”, Воронеж, 2005, № 9.

“На рубеже 30-х годов ХХ века можно увидеть две литературные попытки превозмочь нормативность ради обретения нового смысла, по видимости скованного правильностью прежней речи и ускользающего от своего адекватного языкового выражения. Интуиция и чувство подсказывали смутный образ этих смыслов: одни из них явились в мир как новые, прежде не бывшие, другие — внезапно открылись в уже существующем мире. Первые связаны с именем Михаила Зощенко, вторые — с именем Андрея Платонова”.

Игорь Манцов. Занимательная кулинария. — “Взгляд”, 23 сентября <http://www.vz.ru>.

“В анекдоты уплотнена не народная мудрость, а социальное воображаемое, которое бывает разным. Глупым в том числе. Но даже будучи „глупым”, воображаемое не становится менее влиятельным. Не следует преувеличивать значимость рационального метода. По большей части человечество живет аффектами и страстями, а не умом. Анекдоты состоят из базовых вещей, из первоэлементов. <…> Анекдоты не проще и не абсурднее так называемой жизни. Сейчас я покажу, как лучшая картина Андрея Тарковского — „Сталкер” сводится к двум-трем первоэлементам и как ее подлинный смысл выводится из анекдотов”.