Без слов, без единого взгляда, говорящего о чем-нибудь, они начали окружать меня, набрасывая ранящие глубоко лассо. Еще мгновение, и я почувствовал, что падаю, что прельщение меня одолевает, а магия моя — не действует. Тут выстрелы разрезали спящий воздух, я помню, они раздались сзади и чуть справа, и отдались во мне еще большей болью — будто стреляли в меня.

Выстрелов было три. Три тела лежали, картинно раскинув руки, а сзади приближался воинственный Амаль. В таком пятнистом камуфляже он смахивал на ближневосточного диктатора.

— Ты убил их, Амаль?

— Да, брат Люцифер. Простыми пулями «дум-дум».

— А зачем?

— Иначе они убили бы тебя.

— Я ничего не соображаю… Не знаю, что было бы лучше. Может, я хотел…

— Ты устал. Спи — и пусть приснятся тебе твои сказочные феи.

— Спасибо. Хочешь сказать, что больше я вам всем даром не нужен?

— Я же спас тебя.

— Опять же — спасибо. Я пойду, Амаль.

Никто больше не встретился мне, а Кэт ждала дома — как будто ушел я только вчера. Ни словом она не обмолвилась о моих делах — я, верно, был для нее тем, кем был раньше. А я уже чувствовал не так — я победил свою обреченность, их же обреченность оттого стала еще необратимей. Аминь, ты так хотел.

Кэтти, моя милая и драгоценная, стоит ли говорить, как ты нужна мне… Странно, там, под Владимиром, мне пристало было вглядываться в небо, а я был равнодушен, но о тебе — вспоминал.

Да, Даэмон, но я не верю больше в свою звезду. Я рада видеть тебя, свет мой, но ты — не обычный человек, никогда ты им не был. И мне не стать тебе под стать — никогда.

Зачем я был бы нужен тебе тогда?

Не знаю. А ты… зачем ты выбрал меня?

Ты красивая и верная.

А там, в Англии, у тебя была женщина, я знаю.

Не скрываю. И не только там. И что же?

Только ведь…

Зачем ты смеешься, моя девочка?

Ты не устал?

Это к обеду или к смерти?

Не говори так. Это, конечно, к обеду. Тебе не быть побежденным и не погибнуть.

Никогда не погибнуть. Я мертв, милая. Ты ль не знала?

Удивленные глаза ее, чуть отстраненное движение, не назад, а ввысь; она встала.

Да мне все равно, любовь моя. Но все же почему — мертв?

Другая любовь убила меня. Не люди, и даже не феи. Помнишь, румынские девицы влюблялись в звезды утренние и чахли от тоски, небывалой тоски, ведь не подняться им в небо в котором их любовь…

В котором любовь?

Пробуждение всегда кошмар, Кэт. Возвращение в мир, что отвратен и пуст. Я пытаюсь найти следы, и чувствую их иногда, но дорога все время выводит меня на черный перекресток — собственные силы держат меня здесь. И я сижу в огромном зале, где зеркала и сплошные белые занавески, за ними — силуэты. Но подойдешь к ним — и они тают. Невозвратимо. Все тает, к чему я бегу. Они прельстили меня, прелестные духи, но не взяли с собой, сказали круши все здесь, докажи, что ты можешь многое. И не вернулись, не вернулись, не вернулись!!!

И лживый бог — враг на моем пути. Ненастоящий, фантомный, белой медузой, испуганной медузой перебегающий мне дорогу. Он ведь боится. Я напугал его, милая, но знаю — больше меня его напугал настоящий Господь, спустившийся в мир на мгновение — выкурить сигарету.

George?

…А я, милая, крушу здесь стропила бытия, убиваю его прихвостней, самозванных ангелов. Но ежели есть есть там наверху ненастоящий бог, то следует быть и ненастоящему дьяволу. И он мучает меня в моих снах — стоит за окном, его не видно, но я знаю — он в моей свите. А еще: в огромном зале почти сгоревшие свечи отражаются в бессчетных зеркалах и в полумраке чуть более светлое возвышение, и все одна и та же, одна и та же необыкновенная обреченность. Белый рыцарь в древнем одеянии держит меч, и большие капли алой крови стекают с него на зеркальный пол… Поодаль стоит одинокий в темно-синем одеянии. У него нет меча, его уста произносят молитву, его глаза подняты к небу. Их только двое, но вокруг бесконечные отражения зеркал, такие разные, такие непохожие. Необъятное пространство пронизывают тени и миражи… А в следующий миг — первый из них поднимет меч, но вместо ожидаемого внезапно раскалывает зеркало.

— Я здесь… — тихо произносит издалека темный, — приготовься найти меня не в зеркале.

И первый начинает тупо крушить все зеркала подряд, а голос раздается ему все ближе:

— Не в зеркале…

Белый рыцарь кричит какое-то заклинание и из стен выходят его псы, готовые по запаху найти след. Они кидаются в самый неожиданный угол… ну да, конечно же — он там. И вот уже глаза странного монаха наполняются такой прелестной печалью и он делает рукою вот так… И тогда псы ложатся у его ног, виновато скуля. А на лбу белого рыцаря вырастает прекрасная роза, поранив его в кровь. А потом еще что-то происходит, но я просыпаюсь. Кэт, как думаешь, что дальше?

— Темного убивают.

— Неожиданно. Но ты права. Действительно, громила с розой на челе все-таки опускает меч. Кадр отснят. Спасибо всем участникам, каждому приз — гнилое яблоко. И так…

В тот день треснуло небо, просто улетело, как сорванный безжалостным ветром тент. Я видел с балкона новые небывало ясные созвездия, видимые даже в пять вечера, когда еще совсем светло. Кэт, встав на колени, протянула мне бокал шампанского, а я не мог оторваться от такой невиданной красоты. Потом посмотрел на нее — она тоже была красива. Сны оживают… И я громко закричал в небо его настоящее имя, последнюю тайну, ведомую мне по страшному моему посвящению.

И он встал на противоположной стороне балкона, глядя прямо мне в глаза, и молчал. Голова моя безумно закружилась, изо всех сил хотел я выдержать этот взгляд.

— Тебе не страшно? — спросил он наконец.

— Ничего, — ответил я, и в тот же миг грохнулся на пол.

— Здравствуй, Катя, — сказал Джордж, входя в балконную дверь в белом одеянии и с венком Диониса на голове — безумно, убийственно красивый — там на балконе твой кавалер без чувств валяется.

Даэмон лежал, раскинув руки как кукла. Я попыталась поднять его, но он, наверное, спал. К тому же бормотал что-то в беспамятстве: его одолевал внезапный жар.

— Это из-за тебя, Джордж?

— Да. Сейчас очнется, не бойся.

Я посмотрела на него: почти не изменился, только приоделся во что-то прекрасное и небывалое, и еще немного приосанился. Я помнила его томным юным из безымянного бара, но сейчас он не оставлял мне даже сомнений, кто он есть.

Удивительно. Он даже не опустился мне помочь, оставался в углу, смотрел куда-то в непонятную сторону.

— У тебя есть алкоголь, Кэт? — спросил он наконец. Я молча указала ему на холодильник.

Через несколько секунд он вернулся с двумя бокалами шампанского, протянул один из них мне:

— Пей, возлюбленная летающей нечисти. За встречу…

Я неуверенно очень взяла то, что он протягивал и отпила глоток.

— Почему ты ушел тогда?

Не отвечая, он допил и швырнул стакан в окно. Даэмон вздрогнул от звона разбитого стекла и застонал, почти закричал. На каком языке, что это?..

— Уйди, — резко сказал мне Джордж и склонился над его распростертым телом, опускаясь ниже и целуя его в глаза. Через мгновение Даэмон очнулся с ясным взором и засмеялся, немного истерически.

Джордж не ответил, а просто начертил розу в окружающем пространстве и протянул ее мне. Словно из его руки она упала, алая, в слезах совсем нездешнего утра.

— Она родилась слегка увядшая. Я такие люблю. А это тебе, — он протянул Даэмону платок, кажется, шелковый, — завязывать глаза, когда станет страшно.

— А еще станет? — улыбнулся Даэмон.

— Еще бы.

— Все, что вокруг — вернется?

Он покачал головой:

— И это не сон и не глюк. Мы выпрыгнули из очень странного окна, задев ненароком мир, и он полетел вслед за нами. Считай так. Сейчас с неба спускаются белые призраки и еще через полчаса с твоими ребятами будет покончено. Так что если сохранил остатки совести — иди к ним.