— И о чем ты думаешь, тоже знаю.

— Неужто? Сам научил?

— Опять ха-ха? Зачем?

— Ты сам понимаешь, что выглядишь смешно.

Елизарий устал от меня. Он поднялся быстро, как воздушный шар, и направился к дверям. Там обернулся и попытался исправить положение, напоминающее падающее:

— Я тебе все сказал. Он покрывает плащом: так и ты, смейся и издевайся, но ты — под Его защитой. Знай это. И благородный обязан ответить, так что не сиди себе обзервером. Презерватив нерешительный! Чао.

Он удалялся. Его шаги звучали приближением рассвета.

Мы подошли с сотней верных, что увязались за мной под обстрел, к маленькой часовне. Оттуда вышел старый дед, удивленно взирающий на солнце. На солнце и на силуэт в темно-зеленом плаще прямо по линии света. Я, должно быть, зловеще получился; потом махнул своим рукой, они и удалились в кусты.

Медленными шагами я приближался к церковному человеку.

— Кто ты? — спросил он. Плащ мой подобно парусу вдохнул воздуха и опал.

— Надо ли объяснять? Церковный муж, говорили мне, мудр и видит.

— Вижу, — сказал он, — и вижу, ты пришел ко мне не с добром.

— Неправда. Ничего я против тебя не держу, недоумеваю только на вас на всех.

— Я видел тебя во сне. И голос сказал мне: не бойся его, он лишь полуночный мрак, что пройдет неслышно. Да, да, на землю опускается тень ночи, он идет. Но он пройдет мимо тебя. Ибо блажен, кто увидал лик Дьявола. Значит, скоро тому пасть.

— Мне — пасть? Почтенный, я совсем и не думал куда-то запрыгивать. Я очень даже внизу, ползаю тут по вашим лесам, обхожу охотников, что ищут моих следов — небывало настойчиво, заметим. Падать мне никак не след, и некуда.

— Не глумись. Зачем ты пришел ко мне?

— Сказывают, ты человек святой.

— Ты пришел ко мне — значит, это так.

— Почтенный, а от кого твоя власть говорить так громко? Я недоумеваю…

— От кого может быть власть? Господь дает мне испытание, в нем мне и сила.

— Error, как говорит иногда компьютер. Это неверно. Власть дает иллюзия, будто чувствуешь звезду в руках. Так обретаешь невидимое в сердце по истине. Это ведомо даже маленьким моим ученикам, и никакой бог здесь не при чем. Вообрази только, как говорил покойный Джон Леннон, когда еще был живым. Я-то знаю, от кого твоя власть — настолько большая, что и богу твоему липовому не снилась. Власть, которую признаю даже я. Потому я пришел к тебе. Ты не боишься, и это славно, не гонишь меня, и это славно вдвойне. Поэтому я буду говорить с тобой.

Старик был теперь совсем рядом и я поклонился, как приличествует гостю.

— Хочешь, расскажу, откуда твоя сила? Не поверишь — знаю. Просто любопытно ведь будет, тем более тож сны всякие смотришь…

Он не ответил.

— Это место — священное, сумрачный мой. Здесь издревле был храм, когда ни о христианствах, ни о дьяволах еще не слыхали. И ты — часть его силы, ведь те, кто ставили здесь часовню, наитием были ведомы, не иначе. И служишь ты в этом храме не тому, кому думаешь.

— Ты хочешь сказать — тебе?

— О нет, — я опустился на деревянную скамейку, приглашая его сесть рядом, — богам древним и расчудесным. Мне остается только преклонить голову и мечтать увидеть такую красоту хоть во сне. Впрочем, вру: я ее видел. Но что тебе с того?

Он молчал, чем вызывал уважение; я ожидал, что будет благочестивый визг.

— Я пришел не совращать тебя. Будь с тем, что дает мир твоему сердцу. И душа твоя мне ни к чему. Почему вы говорите, что я прихожу за душами? Это не так.

— Ты говорлив, демон.

— Каюсь. Ты прав. Знаешь, сколько я по-русски не разговаривал, все аглицким изъяснялся? Снизойди до моей надобности и не оскорбляйся. Скоро уйду и будешь дальше поклоны бить.

— В какой-то мере ты — от Бога, — сказал он тихо-тихо.

— В какой-то мере и ты — от него. Только не переусердствуй в ненужной радости, поверив мне. Времени у меня мало, я над ним не властен (пока). Меня ищут, я уже сказал тебе. Потому буду краток подобно оргазму. Мне тут у тебя кое-чего надо, и желательно, чтобы это отдал мне ты сам. В подвале твоей часовни некий сюрприз для меня припрятан, что он мой — могу доказать, назвав тебе его. Более того — покажу, как им пользоваться. Не взыщи — если упрешься, подобно ослу, возьму сам. И ты это знаешь.

— Что тебе нужно?

Я рассмеялся, вполне искренне:

— Назовем объект «волшебная палочка», идет?

Тут начался давно ожидаемый благочестивый визг, отчего мне стало сразу не по себе. Из кустов на причитания старца повыскакивали мои орлы, но я сердито посмотрел на них, чтобы поостыли:

— Вы очумели? Трогать святого человека — забудьте. Я на него морок нашлю, через пять минут оклемается, уверен еще будет, что прельщение бесовское одолел.

— Отойди от меня, Сатана, — завизжал старец фальцетом, вздумав наложить на меня крестное знамение.

А вот это бьет, и здорово. Они знают это и пользуются. Всякий деревенский поп может сделать мне больно, и всякий не преминет. За что? Я ведь и испепелить могу, но ведь не буду. Черные воины вздумали было схватить его за руки, но я закрыл глаза и уткнулся головой в колени. Старец уже безмолвствовал, опрокинувшись в налетевшем наваждении. Я встал и качаясь пошел к церкви.

— Вам помочь? — спросили они, получив ответ скоропалительным матом.

Войдя же внутрь, я снова почувствовал, как меня выталкивает совершенно определенная сила, закрепившаяся едва ли не в моих владениях, что печально. Мне пришлось сесть на пол и прислониться к стене.

— Мой Лорд, как мне плохо! — прошептал я.

Пол открылся сам собой, или я прошел сквозь, не помню. Оставленный древними жрецами скипетр ждал меня, пыльный и пахнущий увядающей осенью. Взяв его в руки, я почувствовал себя приличнее, и быстро — наверх.

— Монсеньер, на вас лица нет, — сказал мне безымянный юнец из отряда.

— Это как так? — пошутил я, — ладно, схлопываемся, сейчас он придет в себя, а я хотел бы оставить его уверенным, что он меня отогнал.

С холма, что мы проходили, показался город вдалеке.

— Kymre, — сказал я громко.

Вокруг словно что-то ожило.

Нет слов, задумчивость моя и болезненная заторможенность навряд ли соответствовали торжественности переживаемого момента. Вызвать на себя поток тех самых, загнать их в ускоритель частиц — кажется, надо думать об этом. Но совсем не хочется.

Возведенный втайне, объект ждал меня целый год, и здесь все должно было произойти. Или не произойти. Но что бы то ни было — решительно окончательно. Сейчас они явятся и будет спектакль. Ловля предмирных сущностей (вонючками я их называю) на Даэмона.

Здесь было бесшумно, еще пока. Снова осень, год как я начал игру. Было весело и бесшабашно, я показал язык непонятно кому и сказал первое заклинание. Орлы мои отбежали от чудища на километр (по моему приказу, разумеется, а так — многие жаждали остаться, не то из преданности, не то из любопытства, но я кратко описал им незавидную перспективу полной телесно-эфирно-спиритуальной аннигиляции и они почли за должное удалиться с поспешностью ненароком разбуженного енота. А снились ему сумасшедшие кошмары).

— Aeremm tharre faayem grendo… — начал я, и того немногого оказалось достаточно. Бог мой, какая быстрота. Они свалились с неба, почуяв мою кровь. Древнее древности, дальше дали, о, какие прыткие ребята!

— Fuck you up, — не удержался я вставить в заклинание непристойность.

Они летели прямо по нужному курсу, прямо в тоннель.

— Друзья мои! — сказал я торжественно, — сейчас вам будет наглядно продемонстрирован урок диалектического материализма.

И достал волшебную палочку.

Язык непристойностей бессилен описать, что они сказали мне, это по определению — за гранью всякости. Бессилен также всякий язык описать, как захлопнулись ворота мышеловки, как загудела земля и загорелся чахлый лес вокруг. Даэмон, ты тут уничтожая высокие суперсубстанции всю районную милицию на ноги поднимешь. Заодно с пожарной охраной. Уничтожать леса — это не по кельтски, и я начал быстро просить прощения у деревьев, а те горели, то ли плакали, то ли благословляли меня.