Меценат отчаянно возопил:
— Но ведь я же говорил это в переносном смысле! В фигуральном!
— А я понимал всё в прямом смысле! — дерзко ответил ему Це-Фон.
Глаза Мецената вспыхнули огнём, и он, насупив брови, грозно закричал:
— Отвечай мне: ты идёшь туда завтра или не идёшь?
Це-Фон досадливо поморщился.
— Конечно, пойду. Мне без наследства оставаться не по кайфу.
— Ну, вот так-то! — Меценат расплылся в довольной улыбке. — Он у меня самый умный из всех моих правнуков, но есть и двое других, которых я держу на всякий случай про запас.
— Оба они дураки, — пробурчал Це-Фон. — Зар-Нук даже и таблицы умножения до сих пор не смог выучить, а Туан-Ан клянчит у охранников сигареты и курит. Я самый умный!
Меценат ласково погладил правнука по голове:
— Я это знаю, мой дорогой. Ты мой единственный наследник, кому я доверю всё своё состояние, нажитое таким тяжёлым трудом. Поэтому именно ты завтра и пойдёшь к этим милым детям. — Повернувшись к Вальтеру и Терезе, он сказал: — Точнее: его привезут к вам мои люди. Естественно, местность будет оцеплена, повсюду будет выставлена охрана, а с неба вертолёт будем просматривать всю ситуацию, но иначе для детей такого масштаба нельзя, вы меня поймите правильно.
— Мы понимаем, — согласилась Тереза.
Вальтер только рассмеялся и ничего не сказал в ответ.
Расстались они вполне по-дружески, но, когда Вальтер с Терезой и Эйриком оторвались на значительное расстояние от таверны, которую уже стали окружать репортёры и любопытствующие, то в наступившей тишине всё стало восприниматься как-то по-другому.
— Не знаю почему, но не нравится мне всё это, — задумчиво сказал Вальтер своей жене.
— Почему? — спросила та.
— Да врёт он всё. Кривляется, словно бы какой-то дешёвый клоун, и врёт. Ему что-то нужно от меня, и я даже легко понимаю, что именно.
— И что же?
— Он человек примитивный и мысли у него примитивные. Он до сих пор не верит, что у меня в доме нет золотой статуэтки той самой крылатой нимфы, которую он так жаждет переплавить по своему вкусу во что-нибудь другое…
В скором времени они уже подходили к Старому Маяку.
На поляне их поджидал Бьёрн — сосед Вальтера и отец Бианта.
— Моё вам почтение! — сказал тот, отвешивая поклон. — Мне надо поговорить с вами, господин Вальтер. — Дело есть.
— Всегда готов, — ответил Вальтер.
Глава двадцать седьмая. Ответственные решения
Когда они остались одни, Бьёрн предложил провести беседу на стволе повалившегося после недавней бури толстого дерева.
— Красивое было дерево, — с досадой сказал Вальтер. — Теперь, после бури, только и остаётся, что распилить его, да на дрова.
Бьёрн нежно провёл рукою по гладкой тёмно-бордовой коре и возразил:
— Я не так сделаю. Это ведь красный эвкалипт — редкий сорт. Отпилю и вырежу всё лишнее, и из того, что останется, получился отличная скамейка. И тут поместятся обе наши семьи, да ещё и гости, если придут.
— Ну что ж, неплохая идея! — согласился Вальтер. — Я бы с удовольствием помог, но у меня, к сожалению, руки не приучены к дереву.
— А как же ваш знаменитый плот? Вы разве его не собственными руками делали?
— Собственными, — подтвердил Вальтер. — Но там много ума не надо было: выбрали в лесу нужные деревья, срубили, обтесали, плотно связали…
— И затем всего-навсего переплыли океан! — рассмеялся Бьёрн. — Да, вы настоящий художник, но по совершенно другой части! А скамейку я сделаю сам лично. У меня набор инструментов — уникальный. Многие из них я специально заказывал, и они существуют на свете в единственном экземпляре!
Оба соседа уселись на стволе, и Бьёрн сказал:
— Я теперь, как вы знаете, отдохновение души нахожу в своём мастерстве. Дерево — это как наркотик. Затягивает! Околдовывает! Из него можно бесконечно создавать и создавать что-то новое. Это увлекает так, что порою забываешь обо всём на свете. А у меня, тем временем, странные дела стали происходить с моими детьми: они уходят куда-то в горы и уходят. И ничего не рассказывают. Но я сегодня припёр к стенке своего сына Бианта, а он у меня парень, хоть и шаловливый, но очень честный, и он мне во всём признался.
— И в чём же он вам признался? — спросил Вальтер.
— Если бы я понял в чём! Я и сам ничего не понял. Клянётся, что всё это правда, а рассказывает ерунду какую-то! Врать-то у он у меня не способен — я и жена — мы так воспитали наших детей, что они никогда не станут нас обманывать… Но что происходит на самом деле — сам не пойму…
И Бьёрн рассказал Вальтеру о том, как Биант и его старшая сестра Сигруна, по их словам, куда-то там проникали, с кем-то там встречались и что-то там такое видели…
Вальтер спокойно возразил:
— Они были, судя по вашему рассказу, в каком-то сухопутном посёлке в средних районах острова. Это мог быть либо Лебяжий перешеек, либо Безветренная долина. Я там бывал пару раз и всегда удивлялся: люди живут там всего лишь в нескольких километрах от моря, но, такое впечатление, как будто море от них за тысячу километров, и они его никогда не видели.
— На перешейке и в долине бывал и я, — сказал Бьёрн. — Ничего интересного там нет: какие-то дурацкие гейзеры и, куда ни глянь, везде водопады. Дети же описывают что-то совершенно невообразимое.
— Дети на то и дети, — возразил Вальтер. — Это у них, должно быть, игра такая. Наверное, играли в путешественников или в первопроходцев. Я своему Эйрику недавно давал почитать книгу про первых венетских первопроходцев, которые прошли сначала через Великий лес, а потом, когда вышли к берегам Спокойного океана, они на этом не остановились и добрались вот до этих самых островов и здесь встретились с последними остатками эйнов, и эта встреча была дружественная… Может быть, и ваши дети чего-нибудь подобного начитались, эти ведь книги ни для кого не секрет, и они свободно издаются. Есть у вас в домашней библиотеке что-то подобное?
— Есть, конечно, но только я не замечал, чтобы они у меня так уж усердно читали книги… Кстати, мой сын мне признался, что в одном из походов с ним был и ваш пасынок Эйрик. Ничего не знаете об этом?
— Ничего не знаю. Он мне не рассказывал. А давайте мы его сейчас позовём и спросим? — предложил Вальтер.
Так и сделали. Вальтер позвал Эйрика, и вскоре тот уже стоял перед двумя мужчинами, сидящими на стволе громадного поваленного дерева, и рассказывал им всё, как было. Мужчины выглядели устрашающе, и Эйрик ожидал, что его будут ругать, но Вальтер только сказал ему:
— Пока иди. Будешь нужен, я тебя ещё позову.
И Эйрик ушёл, пристыженный тем, что он завёл какие-то тайны, а никому из взрослых ничего не рассказывал.
— Что бы это всё значило, как вы думаете? — спросил Бьёрн.
— Сам ничего не понимаю, — сказал Вальтер. — Если это всё игра их воображения, то оно как-то очень уж странно преобразуется у них в действительность.
— Это примерно то же самое, что рассказывал мне мой сын, — подтвердил Бьёрн. — Ваш мальчик смотрит телевизор?
— Нет, никогда, — сказал Вальтер. — Я объяснил ему, что смотреть телевизор — это очень плохо. Только дочка одна смотрит, но переубедить её я не в состоянии. После смерти мамы она стала какая-то неуправляемая.
— Замуж её пора выдавать — вот что, — сказал Бьёрн.
Вальтер задумчиво кивнул и пробормотал:
— Знать бы только, за кого!
Неторопливо поговорили о кандидатах в мужья, которые могут быть на этом острове, а потом вернулись к прерванной теме. Бьёрн сказал:
— Моя дочка Сигруна тоже строптивая, но телевизора она не смотрит. Жена только иногда торчит у телевизора или маленький сынишка Ник, но и того увлекают только одни мультики из Нифонии — драконы всякие и какие-то люди с неподвижными лицами, у которых только рты раскрываются и закрываются да иногда глаза моргают. Интересуюсь иногда тем, что смотрит мой малыш, и самому аж не по себе делается.
Вальтер согласился:
