— Ну, почему не я или мои люди? Почему мои сыновья и внуки не могут делать то же самое, что и вы? Почему вы?! — он опять застонал. — Я же вижу, что у вас есть контакт с Океаном, которого нет ни у кого больше, и это причиняет мне невыносимые страдания! А ведь настоящий друг Океана — именно я, а не вы! Посмотрите, какой океанариум я у себя воздвиг! Где вы такое ещё увидите!

Он замолчал, медленно приходя в себя. Вытер платком пот, выступивший на лбу. Тихо продолжил:

— За что вам такая честь — вот, что мне непонятно. Почему не мне? Ведь даже прекрасная молодая женщина полюбила почему-то вас, а не меня! А ведь я тоже достоин любви прекрасной женщины! И даже не «я тоже», а именно я! Я один! — он снова перешёл на крик, но сдержавшись, тихо продолжил: — Так почему же всё самое лучшее достаётся вам, а не моим детям, внукам, правнукам? Ведь это мы избранники Судьбы, мы, а не вы?

— Да с чего вы взяли, что избранники именно вы? Нифонцы мне говорили про самих себя то же самое.

— Нифонцы — ничтожные шуты и кривляки! Никогда не упоминайте при мне об этих проходимцах!

— Да я и не хотел. Просто к слову пришлось.

— Если мы так богаты, то Судьба любит именно нас! Так почему же вам выпала такая честь: вы делаете то, чего мы не можем?

— Не знаю, — равнодушно ответил Вальтер. — Впрочем, я вернусь к тому, ради чего я к вам пришёл.

— Не надо! — закричал Меценат. — Я ничего не хочу знать и слышать!

Вальтер невозмутимо продолжал:

— Меня давно мучает вопрос о том, куда вы деваете то золото, которое я вам приношу? В вашем музее изящных искусств я видел лишь небольшую часть добытых мною сокровищ. А где всё остальное?

Меценат улыбнулся.

— Ах, вот вы о чём… — сказал он, облегчённо переводя дух, — я думал, что вы сейчас что-нибудь скажете о своей молодой и прекрасной жене… Мой дорогой, ну, зачем же я должен открыто признаваться в том, что я храню у себя так много золота? Моему богатству и так все завидуют, а если я покажу истинные размеры своей коллекции, то тогда завистников станет ещё больше. То, что вы добываете золото в нейтральных водах — в этом нет ничего противозаконного. И то, что я покупаю его у вас — тоже вполне естественно. Но зачем же это выставлять напоказ? Вы ведь почему-то никому не говорите о том, что наделены особым даром доставать морские сокровища. А почему бы вам не рассказать об этом всему свету?

— Я просто не хотел бы привлекать к себе внимания со стороны преступного мира.

— Ну, вот и я — точно так же, — успокоил его Меценат.

— Кого вы можете бояться, если на вас работает целый штат охраны? Вас и ваш музей охраняют днём и ночью!

— А всё равно страшно, — сказал Меценат. — На свете всегда найдутся люди, ещё более богатые и могущественные, чем я. Вот им-то и может приглянуться моё золото. А вот теперь вы мне ответьте на один прямо и честно поставленный вопрос!

— Я вас слушаю.

— Почему вы так медленно достаёте эти сокровища? Ну, допустим, там где-то на дне лежит затонувший корабль и вы, чтобы никому не выдавать тайны его расположения, вынуждены спускаться к нему в одиночку. Вам никто не помогает, вам трудно и хлопотно, ну и всё такое прочее… Я всё понимаю: бизнес есть бизнес, и незачем вовлекать в него других людей, а иначе — прощай коммерческая тайна, и они всё разворуют. Но ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос: почему вы после каждого погружения возвращаетесь только с одним предметом? Ну и взяли бы с собою два-три. Погрузились бы несколько раз и взяли бы десять или двадцать. Вам эти золотые изделия выдают на дне морском из специального окошка по одному в сутки? По разнарядке, по лимиту?

Вальтер усмехнулся.

— Я прекрасно знаю или догадываюсь, где, что и сколько там всего лежит. Там ещё очень много золотых предметов. Они лежат в разных помещениях затонувшего корабля — в каютах и трюмах. И даже в машинном отделении. Об умерших нельзя говорить плохо, но такое впечатление, что весь экипаж состоял из одних прохвостов. Матросы всех рангов хватали золото, которое принадлежало их хозяевам, и прятали у себя в каютах — под матрасами, в личных вещах, запихивали его в подушки, дверцы, под пол… Кочегары тоже воровали золото у своих хозяев и закапывали его в уголь. Это я ещё к углю по-настоящему не прикасался.

— Так в чём же дело? Прикоснитесь к углю! Пройдитесь по всем этим каютам и наберите с собою столько золота, сколько унесёте! А я вам за всё это заплачу!

— Жадность — это то, чего не любит Океан. Я не хочу выглядеть перед ним хапугой. И вам не советую.

Меценат спросил мрачно:

— Вы думаете, он всё видит и всё знает? Но ведь это невероятно!

Вальтер ответил:

— То, что я продаю вам, должно быть в музее, под стеклом, на виду у людей, а вы это где-то прячете. Зачем? Это несправедливо, и Океан вас за это накажет!

— Опять вы за старое! Вы говорите об этом вашем дурацком Океане так, как будто он живой! Но я его таковым не признаю и не собираюсь отсчитываться перед ним в своих поступках. Я плевал на него! Я храню своё золото там, где хочу, и ваш Океан мне не указ!

Вальтер сказал:

— Я повторяю: я бы не чувствовал себя нарушителем закона, если бы видел всё добытое мною в музее — пусть даже и в частном, а не в государственном — какая разница? Люди бы приходили и смотрели на то, какие сокровища оставила нам вымершая ныне цивилизация эйнов, и я был бы счастлив от этого.

Меценат усмехнулся:

— И чего вы так печётесь о людях? Вы думаете, они вам спасибо за это скажут? И вообще: ну, кто такие люди? Людишки! Есть отдельные выдающиеся личности — я или, допустим, вы. Вот это и есть самое важное, а понятие «люди» — это что-то очень растяжимое. Не расстраивайте меня так больше. Люди — это то, от чего мне делается тошно.

Вальтер не стал больше углубляться в этот вопрос. Распрощался и ушёл.

На следующий день Вальтер, как обычно, собрал своё снаряжение и уже хотел было отправиться в своё обычное плавание, как вдруг его остановила Тереза.

— Я давно хотела тебя попросить, — сказала она, — чтобы ты взял когда-нибудь меня и Эйрика с собою. Мы ведь ещё ни разу не выходили с тобою в море.

Вальтер с сомнением покачал головою:

— Сегодня на море погодка сомнительная. Не поймёшь, чего от неё и ждать. А отправляюсь я к Остроконечным рифам, — он показал рукою вдаль, в сторону горизонта, — туда, где под водою покоится кладбище затонувших кораблей. — Как видишь, это довольно далеко отсюда. Если мы попадём в шторм, то нам всем не поздоровится.

— Но, если есть опасность, то почему же тогда ты сам отправляешься туда?

— Потому что я не боюсь и потому что мне можно.

— А почему ты не боишься и почему тебе можно?

Вальтер усмехнулся:

— Океан любит меня и никогда меня не обидит. Я с ним дружу. А он со мною.

— Ты говоришь так, как будто он живой.

— Меня всё время в этом упрекают — в том, что я так говорю о нём, — сказал Вальтер. — Скажу тебе по секрету: живой и есть. Он всё понимает.

Тереза рассмеялась:

— Тебе бы всё только шутить.

— Я не шучу.

— Вот и я не шучу и говорю серьёзно. А коли всё так и обстоит, как ты сказал, то тогда твой Океан и меня с Эйриком не должен обидеть! Мы — твои друзья, а ты друг Океана, а друзья моего друга — мои друзья, Океан так должен рассудить.

Вальтер с сомнением покачал головою:

— Кто его знает, что у него на уме и как он рассудит!

Тереза вздохнула:

— Мы с Эйриком жили в самой середине континента и видели море очень редко, и нам так хочется посмотреть, какое оно, когда плывёшь по нему, а не смотришь с берега. Возьми нас сегодня с собою. Если Океан к тебе хорошо относится, то он и к нам тоже должен относиться так же.

Вальтер покачал головою:

— Запомни, — сказал он. — Океан никому и ничего не должен. Это мы ему кругом должны. Жизнь на нашей планете зародилась миллиарды лет тому назад именно из Океана, и все мы его дети. И в его власти сделать с нами всё, что он пожелает.