Сторонний наблюдатель — был ли он или нет, об этом можно было лишь гадать, а вот то, что сам Вальтер частенько задумывался об этом, это точно. В самом деле: из шести планет, вращающихся на этой орбите вокруг солнца, две не имели воды вовсе, две имели избыточную воду, покрывающую их толщею во многие десятки километров. Одна планета была устроена идеально для жизни, и именно на ней кипела жизнь и обитали герои нашей истории, а про то, что было на шестой планете, пока что никто ничего не знал. Само её существование было открыто лишь относительно недавно, а космические исследования были по какой-то непонятной причине приостановлены Всепланетным Советом.

Это решение всегда было непонятно Вальтеру. Он думал: «Создаётся впечатление, что они, там, знают некую тайну, о которой нам не считают нужным сообщать. Так, что ли?»

От мыслей планетарного масштаба Вальтер соскользнул к мыслям земным: на остров обрушился сильнейший ливень — совершенно незапланированный никакими законами природы. Остров-то выдержит — ему-то — что от этого сделается? Дома здесь тоже очень крепкие — все строились именно с учётом сейсмоактивности и прочих катаклизмов.

А вот люди? Например, те, которые сейчас оказались в лесу?

Вальтер позвонил начальнику полиции Лаэрту и получил от него подтверждение своим самым худшим предположениям: на глазах у Лаэрта перевернулся катер, в котором находились те самые трое иностранцев, которые возвращались со стороны Остроконечных рифов. По словам Лаэрта, они все погибли.

— Странно, — сказал Вальтер, — ведь их было четверо. Вы уверены, что в катере было только трое?

— Абсолютно уверен, — ответил начальник полиции.

Вальтер коротко рассказал ему, как четверо иностранцев из Авдации увязались за ним, когда он отправился к рифам для своих обычных океанологических исследований, как он не мог от них избавиться и как он отправился назад, оставив их на рифах.

Лаэрт выслушал Вальтера и сказал:

— Тогда нам остаётся предположить только одно: они отправились назад на берег, но одного человека оставили на том островке.

— Остаться там в такую бурю — означает погибнуть, — сказал Вальтер.

— О плохом думать не хочется, — сказал Лаэрт. — В любом случае до окончания бури нечего и думать, о том, чтобы докопаться до истины.

— Подождём, — согласился Вальтер. — Если моя помощь понадобится, я готов.

— Я учту ваше предложение о помощи, — сказал Лаэрт.

Начальник здешней полиции был одним из немногих людей, с которыми Вальтер сумел сдружиться. Это был здоровяк, почти квадратного телосложения. Он был из военных моряков: перешёл из береговой охраны в полицию, которая на острове выполняла почти те же самые функции, что и береговая охрана. На самом острове редко, когда творились безобразия, нуждавшиеся во вмешательстве полиции. А если таковые и случались, то, как правило, они исходили от иностранных моряков да туристов, приезжающих сюда поглазеть на красоты природы, на океанариум и на музей Мецената, которые и в самом деле представляли собою нечто из ряда вон выходящее. Лаэрт отличался честностью и неподкупностью и, если делал что-либо, то всегда обстоятельно и дотошно. Если он сказал, что займётся каким-либо расследованием, то это означало, что он не шутит.

Вальтер досадливо поморщился: у него было столько разных дел, а тут ещё на него навалилась ответственность за четвёртого человека. Поиски затерявшегося иностранца — это было то, от чего отвертеться он никак не мог. С другой стороны: разве он их не предупреждал? Сами виноваты!

Он представил себе того, человека, которого, видимо, оставили на том островке. Разве можно остаться в живых на этом каменистом выступе, когда отовсюду наваливаются такие огромные волны и перекатываются по островку?

Ответ на этот вопрос получился отрицательным.

Затем он представил, что он сам оказался бы в этом же положении и задал себе этот же вопрос.

Ответ получился положительным.

Вальтер подумал: «Я бы выжил. Укромные местечки на островке всё же есть. Если парень сделает те же самые открытия, которые сделал когда-то я, то он спасётся. Впрочем, это вряд ли…»

Эйрик скучал в своей комнате. За окном бушевал такой страшной силы ливень, что ему казалось: это буйство природы никогда не кончится. Погода окончательно испортилась, и уже до самого начала учебного года она не изменится к лучшему. Вальтер говорил, что здесь тепло даже и осенью, и можно свободно купаться в море, но всё равно: лето проходит-проходит и вскоре ведь совсем пройдёт. А лучше лета не бывает никакого времени года. Он вспомнил, как они когда-то жили с мамой в огромном городе посреди континента. В городе томилось тридцать миллионов человек, и там почти не было деревьев, но зато там были надземные и подземные виды рельсового транспорта, которые с грохотом проносили куда-то своих пассажиров… И теперь это всё осталось в далёком прошлом. Словно бы во сне. Или в плохом кинофильме. Можно вспомнить усилием воли, то, что однажды ты увидел, но потом это воспоминание снова начнёт угасать-угасать, да так и угаснет…

Сейчас как раз у Эйрика была вспышка воспоминаний.

Жили Эйрик и Тереза на двадцать восьмом этаже в тесной двухкомнатной квартирке. И такая квартирка ещё считалась счастьем! Она находилась в так называемом престижном районе города. То есть большинство жителей этого мегаполиса не могли даже и помышлять о таком счастье, чтобы жить там, ибо все остальные районы были намного хуже. Очень намного! Выйти погулять можно было только на маленькую площадку перед домом, где обычно сидели старики на скамеечках и лишь изредка появлялись дети, которых в этом городе было очень мало — намного меньше, чем стариков. Старики страшно не любили, когда дети шумели и называли это баловством. Они беседовали между собою или читали газеты, некоторые играли в какие-то игры на своих мобильных телефонах. У них это называлось «подышать свежим воздухом»… А дети почти все болели. Сохранить крепкое здоровье в таком городе было очень трудно. «Сохранить» — это, если ты родился с ним, с этим самым здоровьем. А если и сам родился от ослабленных родителей, то что тогда? Эйрик и сам видел: многие его одноклассники были просто слабоумными, у многих были серьёзные отклонения в психике — чрезмерное буйство или чрезмерная замкнутость. Существовали целые школы для умственно неполноценных детей, и этих школ не хватало. В школах для относительно здоровых детей приходилось организовывать отдельные классы для туповатых и для совсем слабоумных…

Эйрику повезло: его родители были крепкими людьми. Оба всю жизнь занимались спортом очень основательно. Вот, правда, потом они развелись…

Впрочем, отец Эйрика после развода с женою со временем забросил спорт и стал очень пьющим человеком. Он работал санитаром в морге, и когда Эйрик изредка навещал его на работе, то он заставал отца в халате, иногда с носилками на фоне неприятного трупного запаха. Люди умирали в городе в огромном количестве. Очень часто это были безымянные трупы, найденные на улице — замёрзшие зимою, или отравившиеся наркотиками, или погибшие от беспробудного пьянства, или задавленные машинами, или убитые в перестрелке…

— Папа, а почему ты здесь работаешь? — спросил однажды Эйрик своего отца. — Ведь здесь так неприятно!

— Другой работы нету, — ответил тот. — А мне тут платят более-менее прилично.

— А почему другие люди работают на других работах, а ты здесь? Тебе разве здесь нравится?

— Другим людям повезло в жизни, а мне — нет, — ответил отец, разводя руками.

— А почему другим повезло, а тебе нет? — допытывался Эйрик.

Отец Эйрика ответил как-то неопределённо:

— А вот сам поживёшь, тогда и узнаешь.

— Но я не хочу, чтобы мне не повезло!

— Да и я ж не хочу. Но — на всё воля божья.

Совсем уже старые родители отца очень огорчались такому образу жизни их непутёвого сына. Сами они были вполне почтенные, умные люди. В прошлом они были известными спортсменами, а после ухода из Большого Спорта занимали ответственные должности. И вот сейчас пребывали на заслуженной пенсии.