– Чушь! Мы владеем Тарелском! Мы уничтожили вас и этих дармоедов на Мареске. У нас хватит ресурсов, чтобы Тарелск мог жить сам по себе. Покончим с вами и наведем новый порядок.

Потом изображение задрожало и исчезло. Фам не знал, то ли оно было отключено намеренно, то ли система связи сломалась.

Но это не играло роли. Разговор длился достаточно долго, чтобы определить промежуточные узлы. У сил Фама Нювена были аппаратура и программы, о которых не слыхали в системе Намчена. При этом – и с помощью местного населения – сумасшедшему правительству осталось жить не более нескольких килосекунд.

Когда его не стало, началась самая трудная часть Спасения.

Великое Собрание Кенг Хо началось через 20 Мсек после этого. Солнечная система Намчена стала зоной катастрофы. Алчин почти опустел, его население жило в лагерях на Намчене, но не голодало. Мареск, меньшая луна, был радиоактивным пожарищем; его восстановление будет работой столетий. Там погиб почти миллиард. Но последние грузы продовольствия были спасены, автоматика внешних агротехнических систем восстановлена, и это уже было хорошо для двух миллиардов уцелевших на Тарелске. Автоматика Намчена грохнулась и работала в пределах разве что десяти процентов от своей эффективности до катастрофы. Те обитатели системы Намчена, которые до этого момента дожили, ее восстановят. Не будет вымирания, не будет темных веков. Внуки уцелевших будут дивиться ужасам того времени.

Но цивилизованного места для Великого Собрания все равно не было. Фам и Сура придерживались прежнего решения. Собрание пройдет у разлома Брисго, самого пустынного места в середине системы. По крайней мере, там не придется ни смотреть на разрушения, ни решать местные проблемы. От разлома Брисго планета Намчен и ее три луны смотрелись только зелено-голубоватым диском и тремя точками света.

Сура Винж потратила последние ресурсы своего астероида на строительство временной базы для Собрания. Фам надеялся, что успех Кенг Хо произвел впечатление на Суру.

– Мы спасли цивилизацию, Сура. Теперь-то ты мне веришь? Мы не обязаны быть всего лишь жуликоватыми торговцами!

Но Сура Винж была уже очень стара. На рассвете цивилизации медицинская наука обещала бессмертие. В первые тысячелетия прогресс шел семимильными шагами. Достигли рубежа двухсот лет жизни, даже трехсот. Дальше прогресс пошел не так быстро и куда дороже. И постепенно человечество рассталось с еще одной наивной мечтой. Анабиоз может отложить смерть на тысячи лет, но даже при лучшей медицинской поддержке нельзя ожидать более пятисот лет реальной жизни. Это был последний предел, достигнутый человеком. И добраться до него было ох как не дешево.

Самоходное кресло Суры было больше похоже на передвижной госпиталь, чем на мебель. Руки ее дрожали, слабые даже в невесомости.

– Нет, Фам, – ответила она. Глаза ее были так же ясны и зелены, как раньше – наверняка пересаженные или искусственные. Голос был более чем наверняка синтетическим, но Фам слышал в нем прежнюю улыбку. – Это же должно решить Великое Собрание, помнишь? Мы никогда не могли с тобой согласиться о твоих планах. Смысл Собрания в том, чтобы поставить вопрос на голосование.

Это Сура повторяла с первых столетий, когда поняла, что Фам никогда не откажется от своей мечты.

Сура, я не хочу тебя огорчать, но если моя точка зрения должна явно возобладать над твоей, то да будет так.

База, построенная Сурой у разлома Брисго, была огромной даже по стандартам до катастрофы. Возле нее могли пришвартоваться звездолеты всех существующих флотов, и Сура обеспечила систему безопасности в радиусе более двух миллионов километров за пределами Разлома.

Центральным помещением базы был зал заседаний с нулевой гравитацией. Наверное, он был самым большим в истории, куда больше, чем требовали бы любые практические нужды. За несколько мегасекунд до самого Собрания шли знакомства, самые большие встречи торговцев из тех, что были, может быть, самые большие из всех, что еще будут. Фам выкраивал для участия в них каждую килосекунду из расписания спасательных работ. Каждый день он завязывал новые контакты, разговаривал с людьми больше, чем за столетие своей прежней жизни. Как-то он должен был обратить сомневающихся. А их было так много! Достойные в принципе люди, но такие осторожные, такие разумные! И многие из них – его потомки. Их восхищение – даже любование им – казалось искренним, но он так и не знал, скольких же он все-таки убедил. Фам понял, что действует резче, чем когда-либо в бою, чем даже в трудной торговле. Неважно, напомнил он себе. Он ждал этого всю жизнь. Неудивительно, что за мегасекунды до последнего испытания он нервничает.

Последние мегасекунды перед Собранием прошли в лихорадочных изменениях расписания. В солнечной системе Намчена все еще не хватало приличной автоматики. Еще не одно десятилетие будет необходима внешняя помощь, чтобы не дать соскользнуть назад, чтобы убедиться, что снова не всплыли никакие оппортунисты. Но Фам хотел иметь на Собрании своих людей. И Сура не стала играть на этом его желании. Они вместе составили схему, по которой все люди Фама оказывались на базе и при этом новое руководство Намчена не подвергалось риску.

И наконец наступило время Фама. Единственная величайшая возможность сделать все так, как должно быть. Он глядел мимо занавеса главного входа, на простор зала. Сура только что представила Фама и сходила с ораторской трибуны. Со всех сторон грянули аплодисменты.

– Боже мой… – пробормотал Фам себе под нос.

– Нервничаете, сэр? – спросил сзади Сэмми Парк.

– Чертовски верно замечено.

На самом деле только раз в жизни он испытал такой страх. Когда мальчишкой взошел на мостик звездолета и встретился лицом к лицу с Торговцами из Кенг Хо.

Фам повернулся к своему флаг-капитану. Сэмми улыбался. После спасения Тарелска он был счастлив, как никогда. Плохо. Может, он больше не будет летать, во всяком случае, во флоте Фама. Спасенные его командой люди действительно были его родственниками. И еще эта его симпатичная пра-пра-правнучатая племянница. Джан хорошая девочка, но у нее свое понятие о том, как должен Сэмми строить свою жизнь.

Сэмми протянул руку:

– Удачи, сэр!

И Фам прошел сквозь занавес. По дороге к трибуне он прошел мимо Суры. Ни говорить, ни слушать времени не было. Ее увядшая рука погладила его по щеке, и он взошел на трибуну под накатывающие волна за волной аплодисменты. Спокойнее. Еще по крайней мере двадцать секунд, пока он должен будет что-то сказать. Девятнадцать, восемнадцать … Огромный зал был почти семьсот метров в диаметре и построен в стиле древних зрительных залов. Вся аудитория представляла собой сферу из людей, свободно расположившихся вдоль ее внутренней поверхности лицом к крохотной трибуне оратора. Фам посмотрел в одну сторону, потом – в другую, вверх и вниз, и отовсюду на него глядели люди. Поправка: полоса пустых мест, около ста тысяч, для тех людей Кенг Хо, которые погибли при уничтожении Мареска. На таком расположении мест настояла Сура – в честь памяти погибших. Фам согласился, хотя и знал другую цель Суры – напомнить всем, что предложение Фама может обойтись в ужасную цену.

Взойдя на трибуну, Фам поднял руки над головой. И отовсюду люди Кенг Хо ответили тем же жестом. Через секунду аплодисменты в его ушах загремели еще громче. Среди толпы повсюду были и женщины – кое-где очень редко, в других местах так же часто, как мужчины. А еще в других местах – стрентманнианская Кенг Хо – женщины были в подавляющем большинстве. Может, надо бы апеллировать больше к ним: после Стрентманна он понял, что женщины часто видят дальше. Но предрассудки средневековой Канберры отпускали его не так легко, и Фам себе не представлял, как вести за собой женщин.

Он стоял и ждал, пока постепенно стихнет шум. Слова его речи плавали серебряной надписью перед его глазами. Он годы ее обдумывал, и после Спасения несколько мегасекунд отшлифовывал каждый нюанс, каждое слово.