— Коктейль «Амур»? Шахер–махер? – спросил я, выходя из воды.

Хозяин пляжа одиноко стоял, опершись о грабли, возле моих брошенных на лежак вещей.

— Крио? – в свою очередь спросил он. – Холодно?

— Кало! – бодро ответил я. – Хорошо!

После вчерашнего шторма море стало прохладным, снова похожим на шампанское.

— Лук! – сказал я и приоткрыл пакет с тёплой рыбой, которую я ни свет ни заря нажарил, чтобы взять с собой в путешествие с Янисом. – Смотри! Хочешь? Как тебя зовут?

— Абдула.

Мы прошли по чистому, взбитому, как крем, песку пляжа к его павильончику с терраской под тентом. До встречи с Никосом на краю шоссе оставалось минут двадцать. За это время я успел угостить Абдулу рыбой, а он меня – белым мартини.

Солнце вставало в безоблачном небе. Издали, со стороны парка, окружающего громаду хосписа, доносилось пение птиц.

— Кало? – снова спросил Абдула, глядя на меня.

— Кало. Как твой бизнес?

— Сентябрь, – он удручённо покачал головой. – Туристы финиш. Ты когда уезжаешь в свою Россию?

— Через три недели. Откуда ты знаешь, что я из России?

— Знаю. На острове все всё знают.

— Почему тебя зовут Абдула? Мусульманин?

— Я из Египта. Скоро тоже уеду. У меня в Асуане жена, больной мальчик. Даун.

Абдула рассказал, что хозяином пляжного оборудования и этого маленького кафе является не он, а знакомый мне Адонис.

«Вот тебе и шахер–махер, – с досадой на себя думал я, поднимаясь к шоссе. – Надрывается тут с утра до вечера, зарабатывает на семью. Вот тебе и коктейль «Амур»».

— А где девочки? – спросил я Никоса, садясь в машину.

— Суббота, – напомнил он. – В школе нет занятий. А у вас?

— Тоже.

— Сегодня выну тебе всё, что осталось, почищу дёсны. Отдохнёшь. А в понедельник сделаю слепки. Иначе ничего не успеем.

— Всё, что осталось?! Целых четыре зуба?

— Это уже не зубы… Терпи. Помни про Жана Габена!

— Помню, помню.

…Из «праксы» я вышел, как говорится, в полном упадке сил. Янис ждал на обычном месте. Рядом с ним размахивала руками и громко тараторила какая‑то женщина. Не вчерашняя англичанка. Приблизясь, я узнал перезрелую невесту Дмитроса.

— Яты? – тут же накинулась она на меня. – Почему?!

Что я мог ей ответить на трескотню вопросов – почему Дмитроса второй день нет дома? Где он ночевал? Что ему нужно на этой проклятой «норд сайд»? Неужели связался с какой‑нибудь туристкой?

Она, безусловно, считала меня виновным в столь долгом отсутствии жениха. Янис, довольный тем, что её ярость переключилась на меня, начал снимать швартовы с кнехтов, когда к нам, задыхаясь, подбежала Кула, мама Дмитроса.

Передала Янису плотно набитую сумку. Как обычно, потянулась ко мне, расцеловала.

Янис терпеливо объяснил им, что после восьми вечера сын, он же жених, будет в городе.

— Как зовут невесту? – спросил я после того, как мы отчалили.

— Эфи. Очень богатая семья. Её отец – мэр.

— Мы действительно вернёмся сегодня вечером? – я вспомнил, что утром в воскресенье Никос подъедет к вилле, чтобы забрать нас с Люсей и Гришкой на пикник.

Янис жестом показал, что эти женщины перережут ему глотку, если Дмитрос не будет возвращён к обещанному сроку.

Я опять попросил у него карту, спустился с ней в каютку, сел на застланную овчиной койку.

«Фантасмагория, – думал я, глядя на покачивающуюся под низким потолком лампочку в металлической сетке. – Сделался абсолютно беззуб, как Гришка. Плыву, Бог знает, зачем и куда…»

Убаюкивающе рокотал двигатель.

Я прилёг на пахнущую духами овчину и заснул.

…Даже здесь, посреди Эгейского моря, настигло то же тягостное сновидение, какое последние годы всё чаще доводит меня до отчаяния.

Ночная Москва. Ветер гоняет по безлюдным улицам мусор. Я потерялся. Не знаю, где найти собственный дом. Прохожу мимо спящих зданий. Там жили когда‑то друзья. Но теперь кто умер, кто эмигрировал.

Стою под фонарём, безнадёжно листаю записную книжку. Из неё вылетает бумажный рубль. Бесследно.

Подкатывает милицейская автомашина. Требуют документы. А они остались дома. «Ваш адрес?» А я не могу вспомнить. «Почему до сих пор не уехали из России?» Я знаю ответ, твёрдо знаю. Но тоже не могу вспомнить…

— Владимирос! Владимирос!

Я счастлив, что меня пробудил голос Яниса. Видимо, спал долго, потому что, поднявшись в рубку, вижу справа незнакомые скалы, остро вдающиеся в море.

— Кап Кастро! – Янис вопросительно смотрит на меня.

Объясняю, что вчера говорил с Дмитросом по телефону, что тот должен теперь ждать у залива Ангелов. Об этом я уже предупреждал на берегу, перед отплытием.

Янис с явным неудовольствием проводит судёнышко мимо мыса, думает: «По субботам туристы больше всего едут на экскурсии. Принесло этого русского… Когда вернусь к Канапица–бич, будет уже поздно. Взбрело им охотиться, искать фазанов, а у меня горючее кончается».

— На, Янис, возьми, заправишься, – достаю деньги, отсчитываю сумму, достаточную, чтобы купить литров пятьдесят топлива.

Тот с деланной небрежностью запихивает драхмы в карман. Потом всё же спрашивает:

— Уай? Почему? Почему ты догадался, о чём я думаю?

А я и сам не знаю. Стою, углубившись в развёрнутую карту.

…Марина! Ты себе не представляешь, какой тяжёлый груз опускается на плечи. Несмотря на весь мой предыдущий опыт помощи археологам, боюсь не оправдать надежд Дмитроса. Боюсь прослыть шарлатаном. Я ведь никогда ещё не искал кладов. Может, это нехорошее, греховное занятие. С золотом вообще ничего доброго не связано…

Ты не раз спрашивала, как это у меня получается. Не знаю. На самом деле не знаю. Одно только ясно: «Чтобы стать могущим, нужно отказаться от своего могущества». Есть такая формула.

Спросишь, что это означает? Ну, скажем, в опыте каждого давно замечен такой феномен: если о чём‑то забыл, например, чью‑то фамилию, или дату, или же не помнишь, куда подевал какую‑то вещь – не думай. Постарайся не думать. Выброси из головы. Само всплывёт.

Тут почти та же история. Только в сознании всплывает то, что было не с тобой. Может быть, много веков назад… Спросишь, откуда всплывает? Видимо, из накопившегося за всю историю человечества, окутывающего Землю невидимого покрова информации, который академик Вернадский называл ноосферой.

…Отдалённый звук выстрела мы с Янисом услышали одновременно.

Фигурка человека в красной куртке, с поднятым над головой ружьём виднелась в глубине залива на омываемых пеной прибоя камнях. Залив Ангелов оказался меньше, чем я ожидал, судя по карте.

Здесь не было песчаного пляжа. Большие камни, покрытые понизу мотающимися в воде космами водорослей, не дали Янису подойти к самому берегу. Поэтому я промочил ноги, покидая бот. Дмитрос повесил ружьё за спину, перехватил у Яниса переданную матерью сумку и мой пакет с жареной рыбой.

Янис крикнул, что вернётся к семи вечера. Бот сработал задним ходом, развернулся и ушёл.

Я глянул на часы. Было начало первого. Не так уж много времени оставалось на поиски.

В туфлях чавкала вода. Присев на сухом каменистом взгорке у отвесной скалы, снял обувь и носки. Положил их сушиться на припёке.

— Моменто! – Дмитрос расстегнул материнскую сумку. Выкопал там толстые шерстяные носки, заставил надеть. Потом поманил за собою.

Мы прошли вдоль мшистой стены скал всего десяток–другой шагов, когда моих ноздрей коснулся запах дыма. Дмитрос свернул за выступ, напоминающий профиль слона, и я увидел справа в расщелине палатку, горящий костёр, а слева, невдалеке от берега, высокий грот. Набегающие волны гулко хлюпали под его изъеденной временем аркой, с которой свешивался какой‑то папоротничек.

К счастью, Дмитрос не торопил. Мы сидели у костра. Я хотел насладиться зажаренной на углях бараниной. Но кусать было нечем. Видя мои безуспешные попытки, Дмитрос испёк убитого им и уже общипанного фазана, а к нему дал присланную матерью банку баклажанов с какой‑то травкой. Принёс из палатки фляжку виски.