Напоследок агент стал выдвигать ящики в одном из стоящих в коридоре старинных шкафов, показывая, где сложено постельное бельё и полотенца.

Люся поинтересовалась, сколько я понял, насчёт стиральной машины. Агент провёл террасой к мраморной лесенке, по которой мы спустились к подземному гаражу. Отпер его, включил свет. Там, наряду с садовым инвентарём, шлангами, сенокосилкой, стояла и стиральная машина. Он показал, где находится розетка. И мы вернулись в гостиную.

— Эвхаристо! – сказал я, понимая, что он торопится назад в город. Шёл первый час ночи.

Но агент присел к столу, достал из кармана какой‑то документ, предъявил Люсе. Оказалось, нужно уплатить пятьдесят долларов за то, что он нас встретил, и сто долларов залога за имущество.

— Как хорошо, что у вас были наличные! – сказала Люся, отдавая доллары. – Ведь у меня кредитная карта. Буду пока тратить ваши деньги.

Агент оставил нам ключи, номер своего телефона и уехал.

Люся, протолокшись ещё часа полтора с раскладкой барахла и продуктов, наругавшись с позвонившим по мобильному телефону бывшим мужем, поужинав и покормив проснувшегося Гришку, ушла вместе с ним спать в большую комнату рядом с гостиной, имевшей выход на террасу. Соседняя комната, тоже выходящая на террасу, была оставлена для няни.

Я же поселился в похожей на каюту комнатке с низкой тахтой, шкафом и письменным столиком у закрытого ставнями окна.

Дождавшись, пока Люся окончательно угомонится, я вышел на кухню, составил грязные чашки и тарелки в двухкамерную никелированную мойку, вымыл посуду, убрал со стола и отправился к себе.

Открыл окно, отпер засовы тяжелых ставен, развёл их в стороны. Обдало свежестью. Сквозь непроглядную тьму вдалеке плавно двигалась короткая цепочка огней. Я понял, что это судно. Что передо мной море. И вспомнил, как девять лет назад уплывал с острова. Казалось, навсегда.

В раме окна стояла морская синь. На ней, как в стихотворении Лермонтова, белел парус одинокий.

Не было и шести утра, я не выспался от того, что ночью Люся колобродила вместе с проснувшимся Гришкой.

Умывшись в своей ванной, я вышел на кухню. Стол опять был заставлен грязной посудой – немытые Гришкины бутылочки, чашка с недопитым Люсей чаем, разорванная обёртка от недоеденной плитки шоколада, кастрюлька, в которой она варила какую‑то кашку.

Я всё перемыл, убрал.

Из раскрытого окна чудесно пахло морской свежестью, цветами. Эти запахи смешивались с ароматом кофе.

«Пока не приедет нянька, придётся исполнять её роль, роль домработницы. Хоть этим оправдаю своё существование здесь. Хорошо, что они поздно встают. Смогу наплаваться по утрам…» – думал я, торопливо допивая кофе.

Когда я поднялся, чтобы вымыть чашку, в поле зрения попала стоящая на стуле зелёная сумка Константиноса. Молния на ней была расстёгнута.

Сумка оказалась враспор полна плитками шоколада с орехами, фирменными пакетиками с орехами подсоленными, засахаренными, прозрачными коробками английских и французских конфет, разных сортов фигурного печенья. На самом дне покоились две длинных четырёхугольных коробки с литровыми бутылками шотландского виски «Уайт энд Маккей».

Одну из бутылок я отнёс в свою комнату. Трогательно было, что Константинос вспомнил, как я однажды девять лет назад похвалил этот крепкий напиток, который впервые у него же и попробовал.

Шоколад и другие сладости оставил на растерзание Люсе. Тем более, боялся, как бы опять не разболелись зубы.

Из стоящей в передней высокой глиняной амфоры торчали зонтики и свёрнутые в трубку пляжные циновки. Я взял одну, с полотенцем через плечо вышел за дверь и оказался в сквозной тени садика. Слева, обвитая вокруг чешуйчатого ствола пальмы лиана бугенвиллея низвергала водопад малиново–красных цветков. Справа высился куст гибискуса. Пчёлы, собирающие утренний взяток, деловито кружили над его роскошными белыми цветами.

Выйдя через калитку, я оглянулся. Терраса была пуста. Лишь Гришкины ползунки сохли на её перилах.

Снаружи у ворот эмалированная табличка гласила: «Вилла Диаманди».

Я пересёк шоссе и снова оглянулся. Вилла стояла в одиночестве у отвесного подножья скал. В мою бытность на острове вдоль всей этой стороны дороги царила лишь путаница диких зарослей.

Невдалеке за стволами сосен просвечивало начало тропинки, спускающейся к морю. Как всегда, подгоняемый нетерпением скорее поплыть, я наддал шагу и тут увидел движущуюся навстречу процессию. Впереди с посохом в руке торжественно шествовала жирная старуха в шортах. На голове её была широкополая соломенная шляпа со свисающим сзади на шею куском марли. За ней, тоже с посохом, вышагивал долговязый джентльмен в пробковом шлеме. Следом под зонтиками плелось ещё пять или шесть столь же экзотически одетых туристов помоложе.

— Веа из монастирио? – спросила меня старуха на английском.

Вся процессия остановилась.

Я помнил, где монастырь. Компания двигалась в совершенно неправильном, противоположном направлении.

Объяснил им, что нужно развернуться, дойти до единственного поворота направо и начать восхождение в горы по просёлочной дороге, которая через два–три часа выведет их к заброшенному монастырю с одичавшим садом. Впрочем, там девять лет назад ещё жили два старых монаха–пьяницы. А в саду можно было бесплатно нарвать лимонов. Монахи дадут воду. Могут угостить вином.

Уж не знаю, что они поняли из моих объяснений. Так или иначе, компания радостно закивала, послышалось: «Данке! Данке!», из чего нетрудно было заключить, что они немцы.

Старуха вынула из кармана шортов кошелёк и вручила мне пятидесятидрахмовую монету. Этой медной денежки не хватило бы даже на чашку кофе. Но я взял её. Увидишь, какая красивая – на одной стороне изображен древнегреческий корабль под парусом, на другой – профиль Александра Македонского.

До чего приятно, что меня приняли за старожила! Да и монетку какую–никакую заработал. Теперь нельзя было сказать, что я остался без гроша в кармане.

Паломники развернулись и в том же порядке двинулись обратно по шоссе.

Я спустился к небольшому заливу. Какой‑то парень в выгоревшем комбинезоне одиноко разравнивал золотистую поверхность пляжа широченными граблями.

Оставляя глубокие следы во взрыхлённом песке, я направился к одному из белых пластиковых лежаков под зонтом, аккуратными рядами расставленных у берега. Только бросил на него полотенце, стал разворачивать циновку, сбросил с себя футболку, как парень был уже тут как тут.

— Мистер, файф долларс.

Я взял полотенце, манатки и пошёл в сторону от лежаков.

— Мистер! – послышалось сзади. Парень забежал вперёд меня и, отбросив грабли, словами и жестами стал убеждать вернуться. – Не надо денег, мистер!