А я сразу расстарался – бриллиантовую каплю ей притащил…

С этой висюлькой тоже интересно получилось. Я как в Москве-то очутился, сразу замыслил – нужно Кате что-нибудь в подарок подыскать. Что-нибудь интересное и памятное. Но что? Вот в чем вопрос! О бриллиантах я даже и не мечтал – не мой уровень. Да и не разбираюсь я в них. Хотя… Как я помню, и сейчас – во время войны, и потом – десять-пятнадцать лет спустя, и при Брежневе – бриллиантовый дым многим глаза слепил… Много скандалов было в Москве, много было громких краж, даже убийств. Что они все в этом углероде находят? Не понимаю… От голода не спасет, от холода не согреет, от пули – не защитит… Может, это я такой, примитивный? Ну, не дано мне, не дано…

Однако. После нашего выигрыша на бегах я подошел к Капитолине. И задал простой вопрос: "а что, Капитолина свет Сергеевна, можно было бы купить в качестве подарка красивой, как царевна-лебедь, девушке? Простому старшему лейтенанту из ночной бомбардировочной авиации?"

Помню, Капа долго смотрела на меня, с жалостью и непониманием смотрела… Как на дурачка деревенского, честное слово. Может, и правильно смотрела, как я сейчас понимаю. Наконец, он спросила: "Что за девушка?" А я что скажу? Я правду и сказал: "Бриллиант, мол, чистой воды!"

— Вот бриллиант и подари, — ответствовала опытная Капа. — Да где же я в Москве бриллианты найду? Я даже ювелирных магазинов и не видел. Да и есть ли они сейчас? — Есть-то они есть, да не про твою честь, — ответствовала опытная Капа. — А с бриллиантом я тебе помогу, сокол ты наш военно-воздушный. Есть у меня подруга лет преклонных, всю родню она уже потеряла… Часть на той, на Гражданской, часть на этой – Отечественной войне… Одинокая, больная старуха. А жить-то надо, жизнь-то не остановишь. Вот она и обратилась к Капе за помощью. Надо было пристроить в хорошие руки кое-какие драгоценные вещицы…

Я сразу и резко отказался. Даже еще высказал что-то. Типа – я не мародер! — Ага, не мародер ты, — согласилась мудрая Капа. Болван ты, молодой и здоровый, который настоящей беды еще и не нюхал. И не видишь, что в беде человек, что помочь ему надо. Да я и так помогу вашей подруге, не нужны мне ее цацки… А не возьмет она у тебя деньги. Просто так – не возьмет. Ты бы в такой ситуации принял бы? Или подачкой посчитал? Дворянка она, из старой и знатной фамилии. Одна только гордость и осталась от ее рода. Кто на фронтах погиб, кто в эмиграции сгинул… А последний – племянник, офицером он был, погиб недавно, смертью храбрых погиб. Моряк-подводник он был. Не вернулась их лодка из похода. Вот и совсем сдала подруга, недолго ей осталось землю-то топтать… Вот у нее и возьми бриллиантовую каплю, а ей лекарства да еда нужны. Ну и немного человеческого тепла…

Мне стало стыдно. Я опять вызвонил к порученцу Коле, рассказал о своей нужде и подрядил его на не очень-то чистые махинации. Короче, удалось нам у одних спекулянтов и лекарства купить, и продукты. Да какие еще продукты! И мед, и масло, и шоколад, и другие вкусности разные. Денег я не считал, честно говоря, мне было стыдно, до горящих щек стыдно. Взяв Капу, мы на машине поехали к ее подруге. В квартиру я не хотел подниматься. Но Капа цыкнула на меня, взяла половину пакетов, а на остальные показала мне глазами.

В темной, из-за забранных шторами окон, комнате нас встретила сидящая в кресле у стола хозяйка. Сухая, немощная, но с прямой спиной и гордым взглядом из-под нависших век. Капа начала что-то ворковать, расставляя на столе пакеты и банки, а я как привязанный смотрел в глаза пожилой женщине. Жизнь уже оставляла ее. Да и она уже не хотела цепляться за жизнь. Они, видимо, уже договорились и поняли друг друга. Без взаимных обид поняли…

Вдруг она слегка улыбнулась.

— Не терзайтесь, господин офицер, тут нет ничего постыдного. Вы дарите мне мгновенья жизни, а я дарю вашей любимой часть моей молодости… Это равноценный обмен. А еще я даю вам память обо мне – вы ведь не откажетесь это принять?

— Нет, не откажусь… — помотал я головой.

И она вынесла мне вот эту бриллиантовую каплю. С пожеланиями всего самого хорошего для девушки, которая ее будет носить…

Вот это все я Кате и рассказал. А она слушала, держа бриллиантовую слезинку в руке. А потом молча одела цепочку, расстегнула воротничок гимнастерки и опустила камешек туда, на грудь…

— Ты все правильно сделал, Витя… Ты ее не оскорбил, ты ей помог. А эта капля – это на память… Как на нее поглядим, так эту сильную и гордую женщину и вспомним, правда?

— Правда, царевна, правда. Она, наверное, на тебя похожа… Такая же смелая и красивая, как ты, мой старший лейтенант! — я обнял Катю и немного помолчал. — Катя… а ты знаешь…

— Знаю, Виктор, я чувствую… Ты прощаться прилетел, правда?

— Правда… Я улетаю под Курск, месяца на два… Ты жди меня, и я вернусь, только очень жди. Хорошо?

— Хорошо, только ты возвращайся скорей… Ко мне возвращайся, голубь ты мой сизокрылый! Или – позови меня, и я прилечу к тебе…

…В общем – последний поцелуй перед расставанием был уже на фоне заходящего солнца. Как в голливудском блокбастере, честное слово! А еще говорят, что Голливуд – это фабрика грез… Оказывается – реальнее не бывает! Кате скоро надо было работать – ночь самое время для "ночных ведьм", а мне, мне пора было лететь домой, в полк… Там уже ждали меня друзья.

Сел я уже в сумерках, но нормально сел, ничего не сломал. Однако, вредный Антоха весь избурчался, бросая на меня короткие, негодующие взгляды. Из его бормотанья можно было понять, что боевая семья ждет своего непутевого сына, а он шляется по каким-то непонятным делам, неведомо где, а в расстегнутом кармашке гимнастерки какой-то полевой василек торчит, форму одежды нарушает. А от расстегнутой пуговицы до летного происшествия…

— Так, Антоха! Перестань бубнить! Я уже не мальчик и все тебе говорить не буду! У Кати я был, прощался… Через денек мне улетать – когда вновь увидимся – не знаю…

Антоха устыдился и замолчал. Я скинул парашют, сунул ему в руку шлем и, хлопнув его по плечу, свистнул дежурке – "В штаб!"

…Когда я с вещмешком зашел в барак, отведенный первой эскадрилье, меня ждал строй улыбающихся лиц и дружный туш: "Та-та-тарам! Бац! Бац!" Это кто-то изобразил не то тарелки, не то литавры.

— Здравствуйте, воздушные бойцы!

— …Здрав… жел… тащ капитан! Поздравляем вас с высоким званием… Качать его, ребята!

— Стойте! Стойте, черти! Не в бараке – о потолок расшибете, в побелке перемажете!

Кое-как мне удалось отбиться. Довольные, раскрасневшиеся летчики обступили меня со всех сторон, хлопали по плечам, жали руки… Честно скажу – у меня вдруг зачесались глаза…

— Ну – все, все, ребята! Пошли на ужин. Там и поговорим, и выпьем за встречу. Плеснете своему комэску, а? Костя, держи сидор. Там пара бутылок коньяка – это нам на вечер будет, на разговор… Шоколадку найдете? Ну, пошли в столовку?

И мы двинули на ужин.

Ужин в полку – это, надо сказать, событие. Еще наш бывший командир – майор Артюхов, заложил основы традиции. А потом она только крепла и развивалась. Тем более – сейчас. Когда полк окреп, летчики выросли по мастерству и опыту. Не было уже таких вечеров, как в Сталинграде, в июле – августе. Когда вечером, на ужине, на столе стояли пустые тарелки с граненым стаканом водки, накрытым куском черного хлеба…

Нет, и сейчас полк терял летчиков. И раненые были, и убитые… Хромов вот… Но это было уже не так часто, эти потери не давили на душу летчиков тяжким, неподъемным грузом, а лишь раздраконивали их ярость и чувство мести…

Так вот, традиция… Еще в Сталинграде, правильно посчитав, что ужин – это маленький праздник (а то как же! — живые ведь!), майор Артюхов с командиром БАО, не помню, кто тогда был… да это и неважно, постановили – на ужин накрываются столики на четверых, скатерти – белые, столовые приборы из нержавейки (где только нашли?), граненые стаканы и стограммовые лафитнички под водку. Водка – в графинчиках! Учитывая, что кормили нас и так неплохо, ужин стал походить на вечер в ресторане, что ли… Или – на какой-нибудь мужской клуб… Правда, с женщинами-официантками, что тоже хорошо! Молодые ребята, ведь, всегда с особой охотой смотрят на молоденьких девушек, а на войне – так особенно! Не надо думать, что такая красота была организована лишь для офицерского состава. Так же чисто, аккуратно и с душой кормили и наземный персонал. Правда – норма питания была у них другая, тут уже ничего не поделаешь…