Сейчас я пришел сюда посмотреть новую библиотечную выставку. Выставка посвящена семидесятипятилетию со дня рождения Герберта Уэллса (H.G.Wells). Здесь на особом стенде демонстрируются первые издания "Машины времени" (The Time Mariner), "Чудесного визита" (The Wonderful Visit), "Пищи богов" (The Food of the Gods) и т. д. И тут же, в виде виньетки, на той же стене великолепные щипцы для тушения зажигательных бомб. Под портретом мистера Уэллса — не пальмовые гирлянды, не букет цветов, а вместительный ящик с сыпучим песком для тех же пожарных надобностей. Библиотека работает прежними темпами. Вот юноша зарылся в чашу книг и делает какие-то выписки. Это — Балашов, литературовед. Он работает над диссертацией "Эстетика Бодлера" (Baudelaire). Мы подошли к нему, и он сообщил:

— Я мобилизован… Но меня еще не взяли на фронт. Вот и пытаюсь закончить работу.

Рядом пышноволосая Ирина Бухтеева. Музыковед. Пишет многолетнее исследование "Песни Шумана на тексты Гейне". Но теперь перед ней не стихи и не ноты, а какая-то картонная модель. Что это? — Сухой огнетушитель "Тайфун". Изучаю конструкцию. Сегодня я дежурю в пожарной бригаде.

Вот бывший рабочий Гулевич. Научился читать и говорить по-английски в филиале библиотеки одного из заводов, потом окончил Институт иностранных языков, и теперь работает преподавателем английского языка в ряде ВУЗов. Он в военной форме лейтенанта: забежал сюда на полчаса почитать американские газеты.

Библиотекой только что получены новые книги. Аппетитно сверкают они своими глянцевыми обертками:

— Г.Л.Менкен — "Счастливые дни". (H.L.Manken "Happy Day").

— Луи Газамиан — "Развитие английского юмора" (The Development of English Humour)

Я шагнул к стенду, где выставлены эти новинки, но споткнулся и чуть не упал: пожарный резиновый шланг незаметно растянут у порога, как бы желая напомнить, что всем этим Гейне и Байронам, всей мировой культуре гуманизма ежеминутно угрожают фашистские бомбы.

Две бомбы уже были сброшены на эту библиотеку еще в июле, в один из первых воздушных налетов. Их удалось потушить, и сейчас не удивляйтесь, если по вторникам, четвергам и субботам вы увидите у книжных шкафов вместо миловидных библиотекарш — каких-то уродов со слоновьими хоботами. В эти дни все библиотекарши работают в противогазовых масках, облаченные в комбинезоны пожарников.

В вестибюле две новые выставки: "Антифашистская литература всех народов" и "Высказывания писателей мира о Великой Отечественной войне".

Здесь и Эрскин Колдуэлл, и Катарина Сусанна Причард, и Жан Ришар Блок, и Эптон Синклер, и Клиффорд Одест. Рядом широкий пожарный бочонок, налитый доверху водой, ведра, лопаты, разноцветные мешочки с песком и опять-таки резиновый шланг.

Под этой крышей собраны чудесные книги — первые издания Руссо, Дидро, Вольтера, Свифта, Вордсворта, Гердера, Шиллера, Тика. Здесь стотомное собрание сочинений Гёте, здесь "Кастильские классики" в ста четырнадцати томах и т. д. Шекспироведение представлено здесь так богато и пышно, что один только перечень хранящихся здесь книг и статей о Шекспире составляет увесистый том.

Все эти книги каждой своей строкой, каждой буквой отвергают, разоблачают, клеймят ту философию насилия и расовой ненависти, по внушению которой одичалые наци сейчас заливают Европу океанами человеческой крови. Хотя любой солдафон, прорвавшись сюда на каком-нибудь "Онкерсе", может двумя-тремя бомбами уничтожить это благородное хранилище книг; дух, который дышит в этих книгах, победоносен, несокрушим и бессмертен, ибо это дух свободы и права.

Н.П.Колосова, В.П.Енишерлов. Красивая старость[99]

В 1973 г. наш приятель, мать которого работала в Библиотеке иностранной литературы, рассказал о беде, свалившейся на это учреждение: дочь Косыгина стала во главе библиотеки, выжив на пенсию "старушку Рудомино". Сотрудники в панике, кто-то уходит сам, кто-то ждет неизбежного увольнения. Подробности забылись, осталось только общее впечатление — при Рудомино Библиотека была культурным оазисом и прибежищем гонимых интеллектуалов, теперь она превратится в обычное казенное советское заведение. А сама бывшая директриса тогда представилась нам кроткой, беспомощной старушкой, до той поры по какому-то недосмотру занимавшей начальственный пост. Прошли годы, и вот в 1985 г. судьба свела нас с Маргаритой Ивановной: мы снимали дачу в деревне Барвиха, она жила неподалеку и у нас оказались общие знакомые. Первое впечатление — только не "старушка"! И как это мог приятель назвать ее старушкой 12 лет тому назад?! Яркие, голубые, не выгоревшие за 85 лет глаза, ясный и проницательный их взгляд. Необычайно молодой голос. Аккуратная прическа, маникюр, бусы. Спокойного фасона платье, удивительно ей идущее. Она ни в коей мере не молодится, она просто не утратила женственности. Наделена была в высшей степени и не утратила. Поистине пример Вечной Женственности. И за все те пять лет, что мы общались с Маргаритой Ивановной, ни разу не застали ее врасплох — непричесанной, в "туфлях и в халате", кое-как одетой. Даже когда ей приходилось заниматься мытьем посуды (вообще-то стараниями близких М.И. была от кухни освобождена), она надевала не банальный передник, а привезенную из-за границы прелестную пеструю нейлоновую блузу с пуговицами на спине, в которой выглядела, как всегда, нарядной.

Но сколь ни поразителен и привлекателен был внешний облик М.И., еще больше удивляли молодость ее духа, неистощимая энергия ее. Она много читала и испытывала потребность обсудить прочитанное. Излюбленный жанр ее был мемуары. Очень часто оказывалось, что она прямо или опосредованно была знакома с автором или героями воспоминаний, коль скоро речь шла о ее современниках. А потому в суждениях ее, в ее оценках было много личного, страстного. Нельзя сказать, что М.И. была большим интеллектуалом, ученой дамой. Кажется, отвлеченное было ей чуждо. Пользуясь выражением Цветаевой, особо любимой ею, М.И. "творению предпочитала творца" и, во всяком случае в те годы, в которые мы ее знали, с большим удовольствием читала о писателях, чем произведения, ими созданные. Неистощима была в рассказах, которые, с чего бы ни начинались, неизменно сводились в конце концов к ее Библиотеке. Словно и не было более 10 лет вынужденной отставки. И всякий раз думалось: какое преступление было отстранить М.И. от ее любимого детища.

Надо сказать, что проблема библиотек, их состояния, их будущего стала тогда интересовать и занимать представителей интеллигенции, всерьез задумывающихся над будущим нашей культуры, будущим того общественно-политического процесса, который назывался "перестройка". Появились статьи Д.С.Лихачева. К нему М.И. относилась с глубоким уважением и всегда сетовала, что лично с ним не знакома. Тема библиотек поднималась в наиболее передовых газетах и журналах — люди культуры стали бить тревогу, чиновники же молчали, привычно делая вид, что все в порядке.

И вот в один из летних дней 1987 г., когда бывшие на даче М.И. гости разбрелись кто куда, а она продолжала сидеть на террасе и неторопливо рассказывать о Библиотеке, мы достали маленький диктофон и предложили: "М.И., давайте попробуем записать беседу с вами, быть может, вам понравится, и вы станете наговаривать на пленку мемуары, если вам скучно писать их".

"Хорошо, — тут же согласилась М.И., — только задавайте мне вопросы. Мне будет легче". Так появилось это небольшое интервью, до сей поры не расшифрованное и нигде не напечатанное, хотя и касается оно основных для Маргариты Ивановны вопросов. Кассета была забыта, и лишь недавно мы случайно обнаружили ее, включили диктофон и услышали такой знакомый молодой голос.