Наши сотрудники и я участвовали в деятельности и других международных организаций. Я была членом Национальной комиссии СССР по делам ЮНЕСКО, председателем Комиссии по зарубежным связям библиотек Совета по библиотечному делу Министерства культуры СССР, вице-президентом Общества "СССР — Дания" и членом исполкома Общества "СССР — Франция".
В 1957 году встал вопрос о моей долгосрочной командировке (на 3 года) на работу в ЮНЕСКО в Париж. Мне предложили должность руководителя департамента библиотек. Вызывали в ЦК партии, уговаривали. Хотелось поехать. Но я, как и от первого приглашения, которое было мне сделано сразу после войны, — занять пост директора Публичной библиотеки им. М.Е.Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, отказалась. Я не могла бросить свое детище — ВГБИЛ. И жизнь подтвердила правильность моего решения.
В 1970 году в Москве состоялась 36-я Сессия ИФЛА. ВГБИЛ была ее организатором. Пленарные заседания Сессии проходили в Колонном зале Дома Союзов, остальные у нас в Библиотеке. В Сессии принимали участие более 500 иностранных специалистов из 50 стран мира. Сессия прошла успешно.
В 1972 году на заседании Национальной комиссии СССР по делам ЮНЕСКО в Москве я выступила с предложением о проведении Международного года книги. Наша Комиссия подхватила эту идею и передала ее в ЮНЕСКО в Париж. После обсуждения на Генеральном совете ЮНЕСКО 1972 год был объявлен Международным годом книги. Об этом писал президент ИФЛА Г.Либарс:
"Международный год книги был организован ЮНЕСКО в 1972 году по предложению Советского Союза, а если быть точным, то по инициативе Маргариты Ивановны Рудомино. Я был председателем Подготовительного комитета по проведению Международного года книги. Открытие состоялось в Москве. Никогда мне не приходилось слышать более тусклых речей, произнесенных в честь книги. Зарубежные участники конгресса утонули в море советской статистики. Я говорил себе, что творится что-то неладное, если идеи заменяются цифрами. Американский оратор, известный литературный критик, выступил так плохо, что я вынужден был после окончания заседания попросить у него объяснений. Он сказал мне, что его правительство посоветовало быть вежливым.
С того времени я понял, что одной из самых больших ошибок интеллигенции является следование советам правительства. <…> Если, тем не менее, я все же говорю о событиях Международного года книги, то только чтобы выразить сожаление по поводу того, что Маргарита Ивановна, которая могла бы принести столько пользы для своей страны, так мало участия принимала в нем. В программе Международного года книги Советский Союз был представлен не библиотеками или книжными палатами, а Государственным комитетом по печати, т. е. политическим органом, который был в привилегированном положении в ЮНЕСКО. У меня было желание поставить все на свои места, но я не сделал этого из-за дружбы с Маргаритой Ивановной. Я хотел бы исправить эту ошибку сейчас и заявить, что во время торжественного открытия Международного года книги я думал о Маргарите Ивановне. Ее сильная личность была рядом со мною. Маргарита Ивановна, для которой книга была призванием и делом всей ее жизни, а международное значение книги так безусловно, не произнесла речи, продиктованной идеологией правящей партии. Молчание Маргариты Ивановны было утешением ее западных коллег и друзей. <".>"
С ИФЛА я не прерывала связи и после моего ухода на пенсию, была почетным вице-президентом, получала всю печатную информацию, вела переписку и собиралась написать историю ИФЛА. Собрала много материалов для этого. В связи с 50-летием ИФЛА в 1977 году была приглашена ее президентом на юбилейную Сессию. Последний раз я была на 47-й Сессии ИФЛА в 1981 году в Лейпциге.
Несправедливость
Изгнание
В 1973 году мне исполнилось 73 года. Но я была здорова, энергична, работоспособна, и, как говорили, у меня хватило бы сил на создание еще одной библиотеки. Я, конечно, понимала, что пора уходить на пенсию, и искала себе замену. Но, к сожалению, в то время я не могла предложить достойного кандидата на пост директора Библиотеки. Мой молодой заместитель Галина Ивановна Лукасевич была тяжело и неизлечимо больна, а того, кто мог бы меня заменить, не устраивала низкая зарплата.
В конце 1972 года я почувствовала, что Министерство культуры СССР начинает нагнетать обстановку вокруг меня и Библиотеки: все, что делается в Библиотеке, — плохо, развивается она не в том направлении, кадры "засорены" и т. п. Начались и провокации. Так, 7 ноября 1972 года, в день годовщины Октябрьской революции, меня ночью вызвали в Библиотеку. Что случилось? А случилось очень серьезное по тем временам ЧП. По краю крыши Библиотеки, со стороны высотного дома на Котельнической набережной, был расположен светящийся лозунг "Да здравствует марксизм-ленинизм — вечно живое интернациональное учение!" Той ночью была вывернута часть электролампочек в слове "интернациональное", и лозунг получил "вредительскую" направленность: "Да здравствует марксизм-ленинизм — вечно живое национальное учение!" Об этом тут же сообщили в МК партии, а в первый послепраздничный день об этом уже знали в ЦК. Все понимали, что это явная провокация. После праздников я спросила библиотечного офицера госбезопасности (работника КГБ): "Что произошло?" Он ответил: "Маргарита Ивановна, я даю Вам честное слово, что мы к этому непричастны. Это что-то местное. Буду выяснять". Через некоторое время выяснилось, что лампочки выкрутил библиотечный плотник за две бутылки водки, полученные от начальника отдела кадров Библиотеки — ставленника Министерства культуры. Дело с лампочками замяли, никто не захотел заниматься расследованием, да и некому было — все кадровые нити в Библиотеке были в руках министерства.
Я чувствовала, как вокруг меня сгущается тяжелая атмосфера тревоги и страха. Например, как-то вызывают меня в Министерство культуры и спрашивают: "…Что это у Вас в кабинете антифашистской литературы завелась антисоветская литература? Что это там за материалы какого-то Романа?" А в Кабинет была передана уникальная коллекция книг, брошюр, газет, журналов, листовок, писем и других материалов французского движения Сопротивления Жоржем Романом. Быть может, единственная в мире. Среди книг были и книги русских эмигрантов — участников движения. На них-то и намекали. Осадок остался нехороший — вспомнила 1937 год.
Окончательно я поняла, что есть кто-то желающий занять мое место, когда неожиданно в апреле 1973 года Библиотеке был дан официальный статус научного учреждения. А было это так. Многие годы, особенно последние, я решительно добивалась для ВГБИЛ статуса научного учреждения, что было справедливо и позволило бы, подняв зарплату, привлечь в Библиотеку видных ученых. Это зависело от Государственного комитета по науке и технике (ГКНТ), где заместителем председателя был Д.М.Гвишиани, зять председателя СМ СССР А.Н.Косыгина. ГКНТ неизменно отказывал в этом. Однако в апреле 1973 года ГКНТ неожиданно дал ВГБИЛ статус научного учреждения, а значит, и повышение ставок зарплаты. Я, конечно, поняла, что это сделано под кого-то, кто претендует на мое место. Так оно и было — понадобилось место для дочери АН.Косыгина — Л.А.Гвишиани-Косыгиной, и зарплату подняли для нее. Стало ясно — мне давали понять, что мне не место в Библиотеке. В мае 1973 года Гвишиани-Косыгина была назначена директором ВГБИЛ. Меня, несмотря на мое 52-летнее руководство, в непозволительно грубой форме выгнали на пенсию, позолотив пилюлю обещанием оставить в штате для работы над историей ВГБИЛ, но и это не было выполнено. Новый директор не включила в план мою работу по истории Библиотеки и не оставила меня в штате.
Создавшуюся тогда обстановку я описала в письме к Мусе Минкевич:
Москва, 30 апреля 1973 г.
Мусенька милая! Я давно тебе не писала — уж очень тяжелое для меня время пережила. С 4-го мая сдаю Библиотеку новому директору и перехожу на пенсию. Остаюсь в Библиотеке для сбора документации и фактических материалов для написания истории ее развития за 52 года. <">
