С прекращением моей работы в Главнауке прекратилась и постоянная суета, к которой я успела привыкнуть, бесконечные посетители, телефонные звонки библиотекарей с просьбами о помощи, мне оставалось только тосковать по прежней кипучей деятельности и ждать перемен. Одна Библиотека и домашний спокойный уклад меня не удовлетворяли. Помню, как я шла домой после работы только в своей Библиотеке, шла неохотно по нашему двору на Мясницкой и думала, что никогда не вернется больше бурная деятельность и интересная жизнь. Я ошиблась, вернее, недооценила себя, вскоре я вновь оказалась востребованной, но уже на другой работе.
Середина и вторая половина 1930-х годов были тяжелыми. Чистки и аресты захватили все учреждения. Порой становилось жутко. Одна комиссия за другой. Почему, например, эта книга выдается? Вы протаскиваете буржуазные идеи? А другая комиссия, глядя на эту же книгу через месяц в закрытом фонде, обвиняла в том, что мы лишаем народ хорошей, нужной книги… И так постоянно. Весы отношения к Библиотеке колебались все время. Причем это шло от самых высоких инстанций. Вот это было уже опасно.
Помню, как однажды рассматривалось дело Библиотеки. Нас тогда обвиняли в насаждении вредной буржуазной культуры. Жуткая была проверка. Чуть ли не полы вскрывали. Я даже сказала, выйдя из себя: "Вы что, оружие что ли ищете? Так здесь только книги". А затем на заседании комиссии меня обвинили во всех смертных грехах. И вдруг за меня заступилась председательница этой комиссии, жаль, но я забыла ее фамилию. Она вдруг сказала совершенно правильные, нормальные слова, что Библиотека нужна, она несет народу культуру, воспитывает новую интеллигенцию. И меня отпустили с миром домой. Помню, Василий Николаевич полночи стоял на улице и ждал меня. Вообще вокруг Библиотеки было много друзей и многие нам помогали. Спасибо им.
С особой признательностью хочу вспомнить Якова Ивановича Менцендорфа (1898–1965), чей профессионализм, честность и преданность делу не раз спасали в те страшные годы и меня, и Библиотеку. Яков Иванович работал у нас с 1935 года, поступил к нам в справочно-библиографический отдел, возглавлял отдел комплектования, а в 1940 году стал заместителем директора по научной работе.
Это был уникальный человек: полиглот, эрудит, прекрасно разбиравшийся в общественно-политической литературе Западной Европы и США. По собственному почину он следил за "идеологической чистотой" Библиотеки, особенно наших книжных фондов, внимательно изучал все наши выставки, чтобы ни одна опальная фамилия не просочилась. После его проверки ни один цензор не мог к нам придраться. Искренность и честность Якова Ивановича снискали ему уважение коллег и читателей.
Давний читатель и друг Библиотеки Лев Копелев вспоминал:
"В те годы Библиотека иностранной литературы оставалась едва ли не единственным в Москве учреждением, в котором не обнаружили "вражеского гнезда", никого не разоблачили. Разумеется, время от времени и в библиотеке созывались собрания, читались доклады о "коварных методах вражеских разведок", принимались резолюции с требованиями "беспощадно карать". Однако в 1938–1939 гг., когда я уже был постоянным читателем, завсегдатаем библиотечных будней и праздников, не помню, чтобы кто-нибудь из сотрудников "исчезал" или кого-то "прорабатывали". Но именно в это время заместителем Маргариты Ивановны стал Яков Иванович Менцендорф. Он был необычайным человеком, и его назначение по тем временам было необычайным. Бывший латышский стрелок, участник Гражданской войны, потом сотрудник Коминтерна, он в 30-е гг. считался "дипломатом", занимал какую-то должность в посольстве СССР в Лондоне, но работал "по линии Коминтерна".
Он был образованный историк, филолог, владел несколькими иностранными языками, отличался чрезвычайной добросовестностью, кропотливой точностью и аккуратностью. В 1937 г., когда шло повальное "разоблачение двурушников", Яков Иванович прислал из Лондона письмо в ЦК партии, в котором признавался, что в 20-е гг. некоторое время сочувствовал оппозиции, сомневался в "генеральной линии", что это воспоминание мучило его и он должен и может быть только предельно откровенен с партией… Его немедленно отозвали из посольства; некоторое время он оставался безработным. Маргарита Ивановна не побоялась назначить его сотрудником справочно-библиографического отдела. Вскоре он стал главным цензором Библиотеки. Некоторые сотрудники говорили: "Наша Маргарита хитрая — взяла себе такого помощника, и сама уже о бдительности не беспокоится. У Якова Ивановича комар носа не подточит. Он раньше любого главлита знает, какую книжку перевести в спецхран, какие фамилии вычеркнуть из каталогов". (Когда в 1956 г. я после реабилитации пришел в библиотеку, Яков Иванович дружелюбно и с неподдельной радостью встретил меня: "Ох, сколько я туши потратил, вычеркивая вашу фамилию и на карточках и в каталогах… Но все хорошо помню, теперь восстановим…")".
1 декабря 1934 года был убит Киров. Хорошо помню, как везли гроб с его телом по Мясницкой улице, где мы жили, с Ленинградского вокзала в Колонный зал. В тот день нам не разрешили выходить из квартир. Двор, подворотня, улицы — все было пусто, ворота закрыты, только "люди в штатском" и солдаты. В доме, выходившем фасадом на Мясницкую, в квартирах с окнами на улицу дежурили сотрудники "органов". Было зловеще тихо и страшно. Закрадывались плохие предчувствия.
Аресты 1937–1938 годов меня лично обошли. Мне кажется, что меня спасло то, что я и мой муж не были в дружбе, как говорят, "домами" с известными людьми того времени, хотя мои возможности здесь были огромны. Многих я знала по работе, со многими арестованными в те годы мы с мужем отдыхали на курортах. Но "домами" никогда не дружили. Жили мы довольно замкнуто. Общались вне работы только в кругу нашей большой семьи и с друзьями, в основном дореволюционными, саратовскими.
Большие неприятности грозили мне весной 1938 года. Целый год я ходила, как тогда говорили, "под прокурором". Еще в июле 1937 года поступило в Библиотеку заявление заведующей отделом выдачи книг Е.Д.Айзнер о том, что "директор ГЦБИЛ т. Рудомино нарушила революционную законность, уволив меня с 28 мая с. г. с работы, зная, что я еще 26 мая с. г. не вышла на работу по болезни, имея с указанного числа больничный лист". Далее в заявлении Айзнер сообщала, что "заболела еще раньше в результате организованной директором травли" — реакции на ее критические выступления. Даже перечислялись "преступления", совершенные в Библиотеке, и выражалось требование о восстановлении на работе. В связи с "делом Айзнер" дирекция Библиотеки направила в парторганизацию письмо, которое показывает ту обстановку, в которой проводились чистки и аресты, выдержки из которого привожу ниже:
"…Айзнер в своем заявлении писала, что в Библиотеке читатели арестовываются пачками. Однако подсчитано, что при взыскании от читателей Библиотеки задержанных книг, на 10 ООО читателей было обнаружено 26 арестованных читателей по отделу выдачи и 18 арестованных читателей по основному книгохранению. Далее Айзнер пишет о задвижении классиков марксизма-ленинизма за счет выдвижения литературы врагов народа (Радек, Каменев). Это не так. Согласно указаниям Комиссии Совнарконтроля, Библиотекой были установлены еще в конце 1935 года категории для художественной литературы: первая категория — рекомендуемая литературы; вторая категория — оставляемая в книжном фонде; третья категория — для индивидуального пользования и четвертая категория — для передачи в другие библиотеки для обмена, макулатура и пр. В начале 1936 года бывшим заместителем директора Ондрачеком эти категории механически были перенесены на социально-экономическую литературу. Этот механический подход в конце 1936 года был осужден, и был организован вторичный пересмотр социально-экономического фонда. Во время этого пересмотра в тысячной массе социально-экономической литературы были обнаружены единичные экземпляры старых изданий классиков марксизма-ленинизма, помеченные второй категорией. В связи с этим вся работа предыдущего консультанта Петермейера была вновь проверена, и итоги были тотчас же сообщены в партийную организацию. Обнаруженные экземпляры никакого ущерба читателю не причинили, так как 99 % книг находились в первой категории. Что касается книжки врага народа Радека о т. Сталине, то отнесение ее к первой категории было проведено в то время, когда эта статья была напечатана в центральном органе, газете "Правда". Книга была изъята по появлении в печати сведений о вредительской деятельности Радека. Что касается Каменева, то, вероятно, речь идет о предисловии к отдельным книгам марксизма-ленинизма. В свое время Главлитом было дано указание не изымать подобные предисловия из произведений классиков марксизма-ленинизма.
Далее Айзнер заявляет, что Библиотекой замаринованы "Капитал" Маркса и "Основы ленинизма" Сталина. Это не так. В основных фондах Библиотеки, как в центре, так и в филиалах, эти сочинения имеются в десятках экземпляров, всемерно продвигаемых нами в политико-просветительной работе с читателями. Что касается упомянутых Айзнер книг, то они относятся к остаткам передвижного фонда, который приобретен Библиотекой на средства ВЦСПС в 1933–1935 годах для снабжения иностранных рабочих, работающих на предприятиях Советского Союза. За эти годы Библиотекой в порядке передвижных библиотек было разослано более 500 тысяч экземпляров литературы, в основном, социально-экономической, издававшейся у нас Издательством иностранных рабочих. Заявление Айзнер о том, что Библиотека якобы выписывает фашистскую литературу за счет антифашистской, является злостной клеветой. Такого случая не было, и в своем заявлении Айзнер не имеет ни одного факта для доказательства. Выписка книг из-за границы производится специалистами в области западной литературы и языка. Полученные книги проверяются Главлитом и Политконтролем самой Библиотеки для распределения по фондам, после чего передаются для работы читателям. Заявление Айзнер о том, что Библиотеке не следует выписывать из-за границы переводы советских писателей, обнаруживает ее полное непонимание необходимости собирать в Советском Союзе переводы советских писателей на иностранных языках. В отношении библиотечных кадров Айзнер заявляет, что значительная часть сотрудников Библиотеки была арестована, другие — неблагонадежны, штат засорен и т. п. По этому поводу разъясняю:
а) За 1936–1938 годы в Библиотеке было арестовано 3 человека:
Ондрачек — работал в Библиотеке с конца октября 1935 года по февраль 1937 года, бывший член ВКП(б). Направлен был в Библиотеку Библиотечным управлением Наркомпроса;
Винклер — работал в Библиотеке с января 1937 года по январь 1938 года, бывший член Коммунистической партии Германии (КПГ). Был направлен в Библиотеку Коминтерном и Главполитом Наркомпроса;
Темкина — работала в Библиотеке с марта 1937 года по март 1938 года. Зачислена была в штат Библиотеки в порядке предложения труда.
б) Что касается указанных в заявлении Айзнер Петермейера и Штукке, якобы сотрудников ГЦБИЛ, разъясняю:
Петермейер работал в ГЦБИЛ сдельно, по договору, с октября 1935 года по февраль 1936 года, т. е. 3–4 месяца. В штате Библиотеки не состоял, будучи в то же время в штате Института философии заведующим кафедрой, профессором. Бывший член ВКП(б). Арестован в 1937 году, более чем через год после окончания работы в Библиотеке.
Штукке — был в штате Библиотеки с октября 1935 года по июнь 1936 года. При том в январе 1936 года был снят с заведования сектором как не справившийся и временно оставлен в Библиотеке по требованию отдела иностранных кадров ЦК ВКП(б), Коминтерна и Наркомпроса. Арестован также через год после увольнения из Библиотеки.
в) Что касается всех остальных упоминаемых в заявлении сотрудников, то: Курелла А.И. — член Союза советских писателей, работает в настоящее время в журнале "Интернациональная литература". Ушел из ГЦБИЛ по взаимной договоренности;
Пожарский Н.И. — главный библиотекарь в ГЦБИЛ и по совместительству и. о. директора Театральной библиотеки Комитета по делам искусств. Крупный специалист в области библиографии западного литературоведения. Печатает статьи в энциклопедиях, журналах и т. п.;
Гросс В.А. — выдвинута 8 марта 1938 года заведующим сектором филиалов при заводах. В настоящее время председатель месткома ГЦБИЛ.
д) По вопросу о так называемой "маленькой комнате". Айзнер заявляет, что дирекция "запрятала 50 ООО книг" и для того, чтобы "скрыть преступление", вывезла их потом в течение нескольких дней неизвестно куда. Заявляю, что в этой комнате хранился обменный фонд и книги мало пригодные Библиотеке, всего около 25 ООО книг, которые согласно плану I квартала 1937 года были разобраны, часть передана в другие библиотеки, часть введена в фонды ГЦБИЛ, часть оставлена в обменном фонде <…>
е) В заявлении Айзнер говорится, что в течение шести месяцев ни парторганизацией, ни дирекцией, ни общественностью не обсуждался вопрос о враге народа Ондрачеке. Неверно: сейчас же после ареста Ондрачека т. Никифорова совместно с месткомом созвала профоргов и актив Библиотеки на совещание, где обсуждался специально вопрос об Ондрачеке. Кроме того, на 3–4 общих собраниях неоднократно ставился и обсуждался этот вопрос при докладе директора о плане 1937 года, а также на активе, при выборах нового месткома и т. п.
ж) На указание Айзнер о травле беспартийных сотрудников Савич и Ройзман со стороны парт-секретаря и директора сообщаю, что Айзнер по приходе к руководству отдела выдачи книг поставила перед дирекцией и парторганизацией вопрос о немедленном снятии с работы Савич и Ройзман как "саботажников и вредителей, мешающих ей наладить дело". К сожалению, дирекция и парторганизация доверились Айзнер и отпустили этих сотрудников, но вскоре, разобравшись в деле по существу, убедились, что это явная клевета. Эта клевета явилась результатом критики на производственных совещаниях работы Айзнер со стороны этих работников. Признав открыто свою ошибку, мы вернули т.т. Савич и Ройзман на работу в Библиотеку.
з) Айзнер указывает, что снятие ее с работы заведующей отделом выдачи книг вызвано критикой ею руководства Библиотеки. Я заявляю, что ни на одном общем собрании, ни на одном совещании, ни во время переговоров с директором, Айзнер нигде и никогда не критиковала руководство.
Ненормальные отношения между Айзнер и коллективом сотрудников отдела выдачи книг вынудили меня ускорить снятие с заведования отделом Айзнер, как не справившуюся с работой и дискредитирующую производство недопустимым отношением к сотрудникам в советском учреждении.
Директор ГЦБИЛ /Рудомино/
