— Если бы не это. — Она протянула руку, и я вдруг почувствовал жжение в пальце, на который было надето железное кольцо Моргенштерна.

— Ах вот оно что… — только и смог прошептать я.

Она кивнула:

— Именно это. Мне нужно кольцо, но взять его я пока не могу, как не могу, к сожалению, и убить вас, так как кольцо на вашей руке.

Я рассмеялся. Боюсь, истерично.

— И где же выход? Неужели будешь сидеть и ждать, пока я умру с голоду.

Ведьма покачала головой:

— Вовсе нет. Еще до рассвета вернется Карл, и не только Карл, и вот тогда…

Я оцепенел от ужаса, потому что увидел вдруг большие старинные часы. Они показывали уже без четверти двенадцать, а Ян говорил, что к часу ночи нам обязательно нужно быть у Каменной Пустоши, чтобы… Господи, но что же теперь будет! Ян и священник спят мертвым сном, я не в силах пошевелить ни рукой ни ногой, а остальные в доме кузнеца ждут нашего возвращения и без Яна, конечно же, не смогут ничего предпринять. Да если бы даже и смогли — я уверен, это лишь привело бы к бессмысленным и бесполезным жертвам.

А Эрцебет точно угадала мои тревоги и мысли. Она хищно улыбнулась и лениво и томно откинулась на подголовник огромного графского кресла.

— Будем ждать, сударь, — нежно промурлыкала она. — Мне торопиться некуда, а вам тем более. Будем ждать Карла…

Хотя воздух в спальне, несмотря на распахнутое в ночной сад окно, был ужасный, да и камин чадил так, что глаза резало до боли, я, видимо, все-таки сохранил еще какие-то жалкие остатки мыслительных способностей, потому что понял: проклятьями и криком тут ничего не добиться, а раз так, то лучше не злить ведьму попусту, как пикадор быка, а попытаться с помощью своего мужского обаяния и хитрости любой ценой погасить дьяволову свечу. Однако без соизволения Эрцебет я не в силах был сделать и шагу, а значит…

— Хорошо, — устало и скорбно вздохнул я, придав донельзя убитое выражение своему и так, наверное, далеко не цветущему в тот момент лицу. — Будь по-вашему. Вы победили, прекрасная ведьма, и я смиренно слагаю оружие у ваших не менее прекрасных ног!

Выплюнув кое-как эту напыщенную тираду, я попытался разжать пальцы, чтобы бросить ненужный теперь тесак, но, провалиться на месте, даже и этого сделать не удалось. На Яна же и священника, которые крепко спали с оружием в руках, право, просто жутко было смотреть.

Однако Эрцебет улыбнулась — нет, что ни говорите, а доброе слово и ведьме приятно, — и кокетливо погрозила мне пальчиком (ну прямо совсем как тогда!).

— Какой же вы прыткий, мой рыцарь!

В ответ я замысловато пошевелил бровями — единственным, чем еще мог шевелить.

Пожалуй, с минуту она пристально смотрела мне в глаза, но эту пытку я, похоже, выдержал с честью, потому что, улыбнувшись еще сердечнее, она тихо произнесла:

— Ну, если вам так хочется… — И в ту же секунду пальцы мои разжались сами собой, и тесак с глухим стуком упал на мягкий ковер.

— Б-благодарю, — насколько мог вежливо промычал я и, пользуясь моментом, сделал попытку, пусть сидя, но хоть как-то размять уже онемевшие руки и ноги.

И представляете, это мне удалось! Ей-ей, удалось! Правда, Эрцебет ни на миг не спускала с меня своего кошачьего взгляда, и я по-прежнему чувствовал себя беспомощной, жалкой игрушкой в ее изящных тоненьких пальчиках.

— И что дальше? — насмешливо спросила она, когда упражнения мои благополучно приблизились к завершению.

— Ничего. — Я несмело пожал плечами, решив и далее играть роль напуганного до смерти простака. — Просто сижу вот и думаю: ну неужели же все это правда, а не сон?

Она улыбнулась:

— Вы хотите спать?

— Нет-нет! — Я отчаянно замахал руками, благо теперь снова было, чем махать. Другой вопрос — сколь надолго, но о грустном лучше не стоит.

Однако Эрцебет была настроена довольно приветливо. Разумеется, для ведьмы.

— Тогда сидите спокойно и не делайте резких движений. А главное, не пытайтесь лезть в карман за револьвером.

— Что вы, что вы, как можно!..

И вот в таком, с позволения сказать, ключе прошли, а точнее, проковыляли — потому что время для меня потянулось вдруг ужасно медленно — следующие пять минут. Потом еще пять, и я невольно вновь посмотрел на часы — обе стрелки, и большая, и маленькая, приближались уже к цифре "XII".

Внезапно мне почему-то подумалось, что с последним в эти сутки боем часов все вокруг завьюжит, завертится и вообще начнется самая что ни на есть разнузданная чертовщина. Я зябко поежился…

— Нет-нет, — сказала Эрцебет. — Это типично обывательские предрассудки, но я не виню вас, потому как разве лишь специалисту известно, что любая уважающая себя нечисть, если только не случится чего-либо из ряда вон выходящего, предпочитает действовать от часу пополуночи и до…

— Третьих петухов? — робко попытался блеснуть я эрудицией.

Ведьма благосклонно кивнула:

— Правильно. Так что, пожалуйста, не волнуйтесь. Когда пробьет двенадцать, ничего страшного с вами не случится.

Ну что ж, мерси и за это. Я вздохнул:

— Благодарю, но… Как же тогда расценить некоторые произошедшие со мной именно до полуночи… гм… события?

Она пожала плечами:

— А это как раз и были особые случаи. Сначала Карл решил вас убить, пока вы еще не перешагнули порог замка, что было, признаюсь, ошибкой, а в другой раз мы хотели загодя подготовить вас к встрече с гонцом.

При упоминании о "гонце" у меня запершило в горле.

— Да-да, — сказал я. — Конечно. Спасибо, я понял. Но вот Карл же… убил дворецкого белым днем. Это что?

Эрцебет презрительно надула губки.

— Глупость. И вообще это их личное дело. Если желаете, можете поинтересоваться у Карла.

— Господь с вами, — проникновенно сказал я. — Благодарствуйте, не желаю.

Часы принялись наконец бить, и действительно, с последним ударом ничего сверхъестественного не произошло: замок не провалился в преисподнюю, за окном не началась буря, а клыки у Эрцебет не выросли ни на миллиметр. Впрочем, к тому времени я уже понял, что вырастают они у нее не по расписанию, а лишь когда сама она этого очень сильно захочет.

Еще минута или две прошли в полной тишине. И вдруг снова раздался ее звонкий озорной голос:

— А вы больше не спрашиваете, что с вашим другом. Вам это уже не интересно?

— Ну почему же, — слабо возразил я, хотя, каюсь, собственное отчаянное положение в последние минуты напрочь вытеснило из моей головы все мысли о чем бы и ком бы то ни было, кроме одного, самого дорогого и близкого мне человека. — Интересно. Очень. Сейчас спрошу. И где же он, сударыня?

Эрцебет рассмеялась и громко хлопнула в ладоши:

— Да вот же! Вот, смотрите!

Я немедленно повернулся туда, куда она указывала своей белоснежной холеной рукой, и увидел кресло, парное тому, в котором восседала сама Эрцебет. Кажется, когда мы толпились у колодца в саду кузнеца, заглядывая при помощи языческой магии Яна в мрачное чрево Волчьего замка, граф сидел в нем. Сейчас кресло было пустым.

— Смотрите, — повторила Эрцебет. — Видите?

— Смотрю, — пробормотал я. — Но, честное слово, хоть убейте — ничего не вижу.

(Вспоминая позже события той ужасной ночи, я часто задавал себе вопрос: зачем Эрцебет это сделала и почему так легко поддалась на мои, в общем-то, шитые белыми нитками уловки? В уме и хитрости ее сомневаться не приходилось, а потому… Нет, так или иначе, но я терялся в догадках. Я теряюсь в них и сейчас. Однако как бы там ни было, она сделала то, что сделала.)

Ведьма вскочила и быстро подошла ко мне, потом резко схватила за руку — но не за ту, на которой было кольцо, — и дернула с такой силой, что я в мгновение ока очутился на ногах.

— Подойдите ближе! — сквозь зубы процедила она.

Я повиновался и сделал несколько шагов в направлении кресла.

— Теперь видите?

— Нет.

— Еще ближе!

И вот, когда до кресла оставалось уже каких-нибудь два шага, словно некая таинственная пелена начала вдруг спадать с моих глаз. Но, впрочем, нет, я неточно выразился — наоборот, ощущение было такое, будто из полумрака спальни стали внезапно выплывать зыбкие, загадочные видения.