Вдоволь надышавшись свежим воздухом, прогулявшись по Крутицкому Валу, Арина ступила на первую ступеньку лестницы, ведущей в поликлинику. На работу как-то сразу расхотелось. Вдобавок ко всему, несмотря на то, что она вышла как обычно и абсолютно не торопилась — приехала раньше, часы утверждали, что до начала смены оставалось около двадцати минут.
Спасительно зазвонил телефон:
— Аришенька, здравствуй! Ты где?
Девушка улыбнулась мобильнику. Звонила её напарница, — медсестра Галина Григорьевна, немолодая добродушная матрона, больше всего любящая в этой жизни три вещи — детей, сладости и сплетни. Поводом для звонка, наверняка, стала одна из этих слабостей.
— Галина Григорьевна, а я уже скоро буду, что-то стряслось?
— Нет-нет! Всё как обычно… Разве что… Я же с шести утра на дежурстве, совсем замоталась в регистратуре и что-то так сладенького захотелось… Не в службу, а в дружбу, купи по пути упаковку моего любимого Овсяного…
— Конечно, куплю! Я, признаться, и сама с удовольствием с вами почаёвничаю за обедом! Галина Григорьевна, а давайте ещё возьмём немного халвы… Вы сейчас сказали про сладкое, и мне сразу почему-то захотелось халвы…
— Ариночка, ты моя спасительница! Как же я люблю, когда наши смены совпадают! Вчера, представляешь, поставили вместе с этой рыжей — ну, новенькая Лизка. Худая как палка и, видно, без мужика — злая как собака: на детей кричит, матерей оскорбляет, на меня всю смену смотрела как на врага народа. Как хорошо, что сегодня с тобой дежурить…
— Я тоже вас очень люблю! Скоро буду! — Арина снова улыбнулась: да, если весь день пройдёт не хуже чем начался — это будет чертовски хороший денёк!
Пятнадцать минут спустя девушка, поправляя изрядно потолстевшую сумку, с трудом открыла тяжелейшие двери детской поликлиники. "И кто придумал поставить здесь настолько тяжёлые двери, ведь дети никогда в жизни их не откроют!" — успела подумать она, прежде чем вошла в мир полный отчаянного плача, гула голосов и других звуков, которые невозможно идентифицировать.
Приёмный покой, как обычно по вторникам, заполнили десятки разномастных колясок, мамаши с розовыми и голубыми свёртками чинно выхаживали по залу, делились новостями в очереди у окошек регистратуры или сдавали одежду в гардероб — вот она, её любимая работа! Оставшись незамеченной, Арина прошмыгнула на лестницу, ведущую на второй этаж и дальше по коридору в огромный зал ожидания, где успели обосноваться первые пациенты. За крупной кадкой с разросшимся деревом лимонника она увидела знакомое лицо — Катерина принесла сына — Борю.
Внутри тридцать восьмого кабинета было тепло. Увы, создать атмосферу уюта в больничном кабинете практически невозможно. Сколько они с коллегами не просили главврача во время ремонта поклеить бактерицидные обои, он как человек старой закалки настаивал на обычной побелке. В итоге единственным атрибутом комфорта оставалось тепло, которого, правда, из-за старых насквозь продуваемых окон, тоже недоставало. Белое строгое убранство её рабочего места эмоционально подавляло, даже пёстрые игрушки для пациентов, сидели присмиревшие, не живые. Отогнав прочь неприятные мысли, о том, что скоро придёт лето и придётся распечатывать старые окна, в щели которых осенью они натыкали почти килограмм ваты, Арина бодро поприветствовала напарницу, что-то изучающую в пухлой карте больного:
— Галина Григорьевна, а вот и я! — нахмурилась. — Ах, как мне жаль, но в магазине кончилось овсяное печенье и вся халва… Пришлось взять сушки…
Немолодая медсестра поражённо сняла очки в толстой оправе:
— Ариночка, но как же так…
Арина засмеялась:
— Галина Григорьевна, мне так нравится над Вами подшучивать! Вы верите всему как ребёнок! Ну, я же пошутила!!! Всё взяла и Ваше любимое овсяное с кусочками шоколада, и халвы, и конфет, и даже мой любимый чай Каркаде! Так что ждём обеда!
Медсестра смущённо заулыбалась, поправив пепельно-голубые волосы:
— Спасибо, ты у нас настоящее золото…
— О, а Вы покрасились? Вам очень идёт!
— А тебе не кажется, что это как-то… Не знаю… Эээ… слишком? Мой-то уехал на охоту, завтра вернётся, не знаю, что и скажет…
— Не волнуйтесь, — Арина приселяя рядом на кушетку, — ему с вами фантастически повезло. Вы такая эффектная женщина и в самом расцвете! Цвет, конечно, яркий, но весной не страшно немного поэкспериментировать! Через месяц снова покраситесь! Но вам хорошо…
Галина Григорьевна глубоко вздохнула, а когда улыбнулась, все морщинки на её некогда красивом лице как лучики солнца пришли в движение:
— Спасибо тебе, дорогая.
Арина вспомнила свою бабушку. Совершенно другую — непохожую на эту добрую пожилую женщину ни внешне, ни по характеру, но бабушка улыбалась так же — словно лучилась внутренним светом. Её тело не нашли под обломками дома в Армении после землетрясения. В могиле бабушки ничего не было, только обелиск с фотографией.
Она встала, поправила накрахмаленный халат, в который успела переодеться, состроила крайне серьёзную гримасу:
— Что ж, больные заждались. Мадам, Вы, полагаю, готовы приступить к работе?
— Точно! Когда ты это делаешь — не устаю удивляться! У тебя талант парадировать людей! Точь-в-точь рыжая Лизка! Ох, вот же стерва… Я думала, вчерашняя смена никогда не кончится…
— Гм, разговорчики!!! — ещё более надменно произнесла Арина, и они вместе рассмеялись.
Палец привычно лёг на кнопку. Над входом в их кабинет зажглась надпись "Войдите". В дверь постучали. Обе женщины стали серьёзными, заняв места за столами, повёрнутыми друг к другу.
Но показная серьёзность, во всяком случае, с лица Арины, мгновенно сошла, как только в кабинет нерешительно протиснулась Катерина Иванова. Есть в мире женщины, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять — одиночки. Катерина относилась именно к ним. Слишком крупные бёдра, слишком узкие плечи, крошечная, почти мальчишеская грудь, затравленный взгляд бесцветных глаз, волосы — пакля, плохо сидящая одежда. Но что-то присутствовало в этой девушке без возраста, что заставляло её уважать. Одна из пациенток однажды рассказала её историю. Несколько раз пыталась выйти замуж — безуспешно, отчаявшись, решила рожать одна. Долго не могла забеременеть, ещё дольше лечилась, а когда зачатие произошло, потеряла ребёнка, следом второго, но не отказалась от мечты. В третий раз врачи положили её на сохранение после первого месяца. Она так и пролежала до конца срока, практически не вставая с кровати, плюнув на неплохую работу и, в общем-то, на себя тоже. Боря родился слабеньким, недоношенным с кучей всевозможных болячек. Акушерка попыталась было склонить Катерину к отказу от бесперспективного малыша, но мгновенно пожалела об этом, получив книгой по голове. Персонал роддома не желал вслед этой парочке здоровья и "приходите к нам ещё" — все понимали, что вряд ли новорождённый протянет больше месяца, да и здоровье матери явно было подорвано.
Арина ничего этого не знала, когда в первый раз познакомилась с Катей и Борей, а потом, узнав их историю, долго недоумевала: как этой женщине удалось в считанные дни выкормить недоношенного синего малыша в крупного розовощёкого красавца с покладистым характером.
— Можно? — вошедшая нерешительно опустила неподъёмную сумку с детскими вещами на пол.
— Катерина, доброе утро! — расцвела в улыбке Арина, — конечно, конечно, заходите! А мы вас, можно сказать, потеряли. Вы у нас две недели не появлялись!
— Простите, бабушка приболела, пришлось съездить к ней в Омск, — тихий еле слышный голос мамы Бориса сделался ещё тише, — Омск далеко, мы ехали на поезде вот, боюсь, как бы сын не разболелся…
Арина пристально посмотрела на неё, услышав совсем другую фразу: "У меня совсем нет денег, поэтому пришлось везти сына в холодном плацкарте, где совсем не место для таких маленьких". Она решила поддержать её, вселив немного бодрости, понимающе улыбнулась, забрала свёрток с сыном из рук, энергично сказала:
