Автор тут же подхватывает этот тон возвеличения идеального майора и порицания отрицательного прапорщика, пишет о майоре в крайне восторженном духе: «Майор Хитрово с жаром окунулся в жизнь поста», «неутомимому майору до всего было дело», «понимая, что верующим солдатам нужна церковь, он взял на себя смелость построить ее». Да, 8 июня 1861 года церковь была заложена, ясно, что такое начинание не мог позволить себе прапорщик. Вице-губернатор Казакевич разрешил продолжать стройку, хотя, по его словам, «он не имел права разрешать»[180]. Строили солдаты из команды Комарова, хотя Хитрово не преминул сообщить, что его «выбрали в строители…» Он же писал, что солдаты «работали по собственному желанию, даже в праздничные дни»[181]. А вот по словам Бурачка, солдаты согласились на дополнительные работы лишь тогда, когда им пообещали выдавать по полчарки. Кто пообещал? Конечно, не прапорщик, а майор. Интересно, кем хотел заменить майор прапорщика Комарова? Прапорщик был снят 20 июня, а 22 июня «на край света восточной Руси» пришел клипер «Разбойник», на котором служил лейтенант Бурачёк: и не заболей он, кого бы назначили командиром поста? Майора Хитрово? Вскоре, а именно 20 июля, т. е. через месяц после изгнания Комарова, здесь оказался контр-адмирал П.В. Казакевич, кстати, знавший Комарова по первому посещению поста, в июле 1860 года. Тогда он отметил расторопность команды Комарова, начавшей строительство. «Команда, состоящая из 30 человек и доставленная сюда на транспорте „Маньчжур“, успела уже начать постройку, но преимущественно занималась заготовлением леса. Из всех осмотренных мною в настоящем плавании гаваней, бесспорно, гавань Владивосток есть лучшая»[182]. И в новый приход свой на пост Казакевич заметил сделанное солдатами и матросами на берегу. Кстати, в первый раз Казакевич пробыл на посту четверо суток[183]. И дальнейшее строительство было обговорено с Комаровым[184]. В конце же октября 1860 года на посту побывал хорунжий Головин, посланный с Амура, из Хабаровска, с целью наладить сообщение с постами Владивосток и Новгородский, дать сведения о их состоянии[185]. И он отметил, что в посту выстроена казарма и домик для офицера. 3 ноября 1860 года Головин вышел в обратный путь в сопровождении трех человек. С Головиным отправил свой рапорт, датированный 1 ноября 1860 года, и начальник поста Н.В. Комаров. Он докладывал командиру Уссурийского пешего батальона Амурского казачьего войска, что во вверенном ему посту «построено: 1 казарма, 1 кухня и один офицерский дом из сплавленного леса, крытые тесом; план же всех как конченных, так и предполагаемых построек и самого укрепления при сем препровождаю»[186]. Словом, солдаты Комарова не сидели сложа руки, не разленились, как показалось майору Хитрово. У них даже выходных не было, на что обратит внимание 2-й командир поста, Бурачёк.
Прибывшему на пост в июле 1861 года Казакевичу и пришлось разбираться с новым назначением. «Бурачёк поспешил к начальству с докладом. Тут-то Казакевич и предложил ему остаться начальником поста вместо прапорщика Комарова, пообещав отпустить лейтенанта в Петербург, когда здоровье его поправится», — пишет А.И. Алексеев[187]. 21 августа 1861 года П.В. Казакевич официально доложил в Иркутск: «Начальником поста Владивосток назначен мною старший офицер клипера „Разбойник“ лейтенант Е.С. Бурачёк, согласно его собственного мнения»[188]. И ни слова, порочащего его предшественника. Нет, не восхитился Казакевич майором Хитрово, учинившим разгром в годовщину основания порта. Знал, как умеют осадить стоящего ниже по чину, унизить его, наказать, опозорить в тот день, когда ему надо сказать спасибо. Ведь тут тонкие грани: ослушание или мелкая месть за недостаток чинопочитания, за то, что прапорщик не стал в струнку… Да еще при Кате… Так и просится все это в рассказ с психологическим конфликтом.
Прочитайте воспоминания Бурачка, заменившего Комарова. Как пишет он о своем предшественнике?
Как о старом служаке. Но ни тени доносительства, ни грани разоблачения. Это печаталось тогда же в журнале «Морской сборник».
Более того, в самом рапорте военного губернатора контр-адмирала П.В. Казакевича управляющему Морским министерством, который приводит А.А. Хисамутдинов, есть положительная оценка деятельности Комарова и его команды. В самом деле, прочитайте эти слова из рапорта: «Пост Владивосток значительно обустроился против прошлогоднего моего посещения…»[189], далее перечисляется, что же в нем построено солдатами Комарова и матросами корвета «Гридень»[190]. Как же, приводя это, утверждать, что Комаров завалил все дело. А именно так пишет краевед: «Не двигалось дело и с портовыми постройками. На берегу стояли только те дома, что были собраны в первые месяцы. Трудолюбивая когда-то команда поста, имея такого командира, как Комаров, совсем разленилась»[191]. Вот так — работая без выходных и праздничных, «команда разленилась»! Мы предпочитаем верить военному губернатору П.В. Казакевичу, который увидел, что «пост значительно обустроился». В рапорте отмечалось: «Зима во Владивостоке не так сурова, как в Николаевске, и люди были совершенно здоровы». Говоря о здоровье солдат, Казакевич не мог не вспомнить, что в Императорской гавани в одну зиму погибло от цинги 29 матросов…
Кстати, в записках Е.С. Бурачка не забыт и майор Хитрово. Но дан без идеализации — он-то видел майора своими глазами. «На „Японце“ прибыл сюда майор Хитрово со своими проэктами. Он осмотрел три места каменного угля в Амурском заливе и одно в Уссурийском; всем местам дал имена. Положительных исследований о достоинствах угля и количества его не делал. Места эти были открыты самой природой: берега обвалились и тем укрыли уголь… Сюда ожидается горный инженер…» Бурачёк пишет и о «золотых приисках», которые «г. Хитрово будто бы открыл на реке Сучан…» Тон легкой иронии дает понять, что Хитрово многое хочет связать со своим именем: дает имена открытым местам, открывает известное и т. д. А вот о самой главной «находке» — о пропаже полтора ведра спирта — Бурачёк, увы, умолчал, хотя наверняка знал о «подвиге» Хитрово… Заметим, что сам Бурачёк провинился: он не уберег казенных матросских денег. При уходе с клипера у него должны были вычесть 2 700 рублей, практически все, что ему причиталось во время службы на корабле. Разобравшись в пропаже денег из каюты (беспечность, халатность), его освободили от последствий[192].
В книге А.И. Алексеева заслуги майора Хитрово тоже не преувеличены: «Бурачёк помнил об экспедиции майора Хитрово, совершенной еще в марте 1861 года при прежнем начальнике поста, во время которой, как показалось майору, он открыл каменный уголь в пригороде Владивостока». Прибавьте сюда и золото — тоже показалось.
А как жила команда Комарова? Снова мы обращаемся к рассказу Бурачка. Быт поста лейтенант Бурачёк не идеализирует, пишет о бедственном положение солдат. И об удручающем чувстве одиночества: «холостое одиночество в глуши невыносимо», «в подобном положении так часто является потребность в пьянстве». Понимал ли это майор Хитрово, ставил ли проблему семьи в своих рапортах? Если ставил, то отчего же не сказать об этом. Может быть, ему Екатерина, его жена, подсказывала? Кстати, насчет чарки написано: «Команда работала на церковь. За полчарки стали строить церковь». Лукавый майор и тут присочинил: «добровольно» и «в праздничные дни». Про чарку лукавец умолчал. Ведь это уже при нем. Выходит, если следовать хитровской логике, спаивал майор Хитрово солдатушек, спаивал команду. «Команда, — пишет Бурачёк, — после выгрузок с орудий на 5 дней получила шабаш: два дня было тихо, а на третий поднялся такой кутеж!»[193]. А Хитрово пишет, что поведение солдат при нем «было безукоризненно». Бедная Катя… Ей-то каково было смотреть, как куражится ее муженек!
