Старый адмирал Станюкович был потрясен. Его младший сын, семнадцатилетний Костя, заявил, что он решил уйти из Морского кадетского корпуса в Петербурге. Подумать только! Флотская семейная традиция прерывается окончательно. Перед этим волей случая погиб старший сын, достигший звания капитан-лейтенанта. А тут младший сын решил уйти с морей… Большего несчастья и позора на свою голову адмирал не мог и ожидать. И дабы не была «посрамлена честь моряка-деда» и его отцовская честь, «грозный адмирал» (так назовет отца в своей повести будущий писатель) принимает свое адмиральское решение. Он ходатайствует перед директором Морского кадетского корпуса контр-адмиралом С.С. Нахимовым назначить Костю в дальнее плавание на одном из клиперов. Вот там-то, в море, и образуется. Там и будет ему университет… И вот уже ходатайство направлено на имя императора с обоснованием поддержать просьбу отца: «Учится довольно хорошо. И поведения довольно хорошего, но строптив и увлекателен, и требует бдительного надзора. Поэтому весьма полезно было бы послать его в продолжительное плавание». Скажем сразу: свое решение уйти с флота Станюкович-младший все-таки осуществил, но произойдет это только через три года, после возвращения его из плавания. И отец будет непреклонен до конца, бросив ему слова: «Можешь уходить, но после этого ты мне не сын». Такие характеры! Но не будь этого сурового решения отца, мы бы не имели морского писателя… Словом, так за полгода до выпуска из Морского кадетского корпуса «адмиральский сынок» Костя Станюкович (ему 18 марта 1860 года исполнилось семнадцать!) попал на парусно-винтовой корвет «Калевала».

18 октября (по старому стилю) 1860 года корвет вышел в кругосветное плавание. Моря, океаны, длительные переходы от порта к порту, штормы, города, земли — обыкновенное и экзотическое… И до этого Костя выходил в моря, на практику, но ведь кругосветное плавание несравнимо с кратковременным. Вот только один этюд: «К утру качка стала столь ужасна, что принужден был встать; трудно было держаться на ногах; чай пить не было возможности; вызвали всех наверх ставить паруса, и мне следовало идти на марс; т. е. на верх мачты за старшего с матросами; волны были до того высоки и ветер до того силен, что корвет наш ложился на бок и черпал то одним бортом, то другим; многих начало понемногу укачивать; меня еще не начинало; я полез на марс; сердце замирало, как я увидел сверху корвет: казалось, волны так и проглотят его; наверх размахи были еще сильнее: мне сделалось очень дурно, меня начинало укачивать, но самолюбие и нежелание показаться трусом перед матросами удерживало меня там: меня вытравило, говоря морским выражением, т. е. вырвало; но я продолжал делать свое дело; поставили паруса, спустились на палубу; море было ужасно…» А сколько таких испытаний еще впереди! И экзотика южных широт не всегда милосердна. У берегов Явы Станюкович заболел лихорадкой. По прибытии в только что (год тому назад) основанный пост Владивосток Костю направили в морской лазарет. В нашем городе он пробыл по одним данным три с половиной месяца, по другим, более мотивированным, — больше десяти месяцев.

Летописец второго года существования Владивостока, начальник поста Евгений Степанович Бурачёк (он сменил прапорщика Николая Васильевича Комарова) оставил интересные «Воспоминания за-Амурского моряка. Жизнь во Владивостоке. 1861 год». В них он дал яркую картину жизни и быта русских моряков и солдат «на краю восточной Руси». Упоминает автор и о гардемарине Станюковиче, волей судьбы заброшенного сюда и оказавшегося в лазарете. Лейтенант Бурачёк пригласил Станюковича в свою командирскую комнату. Один лейтенант, другой гардемарин, оба были молоды, любили книгу, пробовали себя в литературном творчестве. У Станюковича к тому времени в Петербурге в журнале «Северный цветок» были опубликованы первые литературные опыты — лирические стихи о юношеской любви. К тому же оба после длительного плавания остались на берегу. Но Бурачёк здесь был с лета 1861 года: его назначили командиром поста.

В письмах из Владивостока своей сестре, «голубушке», «бесценному другу» Лизе, Костя Станюкович также упоминает о Бурачке, о своем пребывании в лазарете. Письма эти очень подробные, заполнены выписками и из дневника, который не сохранился. А письма, двенадцать сестре Лизе и одно отцу, сохранились и впервые полностью опубликованы в шестой книге «Литературного архива» (1961).

«Чтобы тебе дать понятие об этой сторонке, куда меня занесла судьба и где, между прочим, предполагается главный южный порт Восточного океана, — обращается Костя Станюкович к своей сестре, — я выпишу тебе несколько строк из моего дневника». И начинается владивостокская экзотика: следуют выписки за 6, 7 и 8 января 1862 года. Сюжеты разные. Один из них о приходе тигра. Ночью на скотный двор, где были лошади, тигр пробрался через соломенную крышу и удавил троих лошадей, сложив их в кучу. Солдаты идут в засаду на хищника. Прапорщик Меньчук приглашает с собой и Костю Станюковича. Охота опасная. Но Станюкович успокаивает сестру: «Меньчук предлагает вечером идти в засаду, но я не пойду; к чему мне рисковать жизнью даром. Мне 19 лет, а ему 50 — разница ведь большая». «Только что я дописал эти строки моего дневника, моя дорогая Лиза, как вбежал Мартын и сказал, что тигр у бани (это сто шагов от казармы). Раздалось три выстрела; тигр ушел. Вот мой друг, куда занесло меня». Но Станюкович не очень-то сетует на опасности своей морской жизни. Опасности не обойдешь, хотя и на рожон лезть нельзя. И чувство иронии не оставляет Костю Станюковича: занесло на край света, ну и что ж… «И к пользе, потому что навык к опасностям не лишен для людей. Теперь я понимаю, как можно жить спокойно, как живут в Индии, и там, где соседи не хорошенькие Гурьевы…» «Навык к опасностям» не раз пригодится Станюковичу в жизни. Не раз он восхитится этим навыком у простых матросов; это отразится в морских рассказах. А историю с тигром впоследствии Станюкович опишет в рассказе «Во Владивостоке» (печатался и под названием «Тигр идет»), где выведен обаятельный образ матроса Артюшки. Жизнь не обделяет опасностями и трудностями ни дома, ни в дороге. Навык к опасностям, еще в большей степени, чем на суше, приобретается в море. Об этом впоследствии писатель скажет, что он «был и есть, выражаясь метафорически, одним из матросов, не боящихся бурь и штормов и не покидавших корабль в опасности».

После ухода из Владивостока, с 22 мая 1862 года до августа 1863 года, Станюкович плавает на различных кораблях Тихоокеанской эскадры. Молодого гардемарина приближает к себе адмирал А.А. Попов. «Тогда находились редкие адмиралы и капитаны, которые умели делать службу осмысленною, а не каторгою или тоской», — говорится в рассказе «Море».

Одним из таких редких адмиралов был Попов. Его имя связывают с именами Корнилова и Нахимова, к которым он был близок, его называют в числе учителей адмирала Макарова. Попов был хорошо знаком с семьей Станюковича. Он знал, что молодой гардемарин проявил свои литературные способности. Заинтересованное отношение Попова позволило Станюковичу увидеть гораздо больше, чем если бы он был на своем корабле. Адмирал Попов поддерживал литературные начинания молодого моряка, будущего писателя. Но такое положение не во всем устраивало юношу, стремившегося к полной самостоятельности. Его взгляды были чужды карьеризму. В письмах сестре он сетует, что близость к адмиралу тяготит его: «Крайне невесело бывает иногда… Я обедаю и пью чай у него… Помогаю ему в письменных его работах…», «…Он человек деятельный и добросовестный, любит меня очень, да мне-то это не по нутру — состоять при нем… Обидно предпочтение перед другими… Что все скажут… Правда, еще ничего дурного не говорят, потому что я держу себя с ними свободно и хорошо…», «Где я буду дальше, не знаю, но желал бы не с адмиралом. Как ты ни пиши, что выгодно или невыгодно, я, по счастию, нахожусь в летах, когда благородство и независимость — стоят по одним уже влечениям — выше всяких выгод по службе… Что мне с выгоды…»[158]. В своих взглядах семнадцатилетний Костя Станюкович тяготел к Белинскому, Герцену. Об этом говорят факты: во Владивосток он будет просить прислать журнал «Искра» и сочинения Белинского. По пути на восток, когда судно 5 ноября 1860 года бросило якорь на Темзе в Лондоне, он тешит себя надеждой: «Может быть, проскользну к Герцену. Очень хотелось бы этого…» Знаменательно, что Герцен в «Былом и думах» давал положительную оценку настроенности некоторых военных моряков. Он писал: «Между моряками были тоже отличные, прекрасные люди», «вообще между молодыми штурманами и гардемаринами веяло новой, свежей силой»[159]. Они, по словам Герцена, «по великому закону нравственных противодействий, под гнетом деспотизма корпусов, воспитали в себе сильную любовь к независимости». К числу этих «отличных, прекрасных» людей, несомненно, принадлежал и Станюкович.