Легенда о вороне-светоносце, о людях-богатырях, творящих землю и все вокруг, найдет отзвук в книге русского морского офицера, исследователя Аляски Лаврентия Загоскина «Пешеходная опись части русских владений в Америке, произведенная в 1842, 1843 и 1844 гг.», изданной в 1847–1848 годах и переизданной в 1956 году, а затем, уже в наше время, в историческом романе Сергея Маркова «Юконский ворон» (о Загоскине).

Личность автора — какой она видится из книги Лисянского? Что он замечает, о чем размышляет? Итак, что же главное в нем? Подвижничество, любовь к своему делу, честность, мужество, стойкость. Эти черты характера проявляются в повседневности морских дел. Мы видим Лисянского, беседующего с матросами. Видим, как приходит он на выручку правителю Русской Америки Баранову и с ходу, после тяжелейшего испытания морем, штормами, устремляется в бой. Видим, как пo-человечески чутко относится он к аборигенам, тонко подмечает детали их быта, обычаев, поверий, предрассудков, общается с ними. Примечателен эпизод, в котором рассказано о том, как однажды ночью корабль сел на мель. «Вся команда, оставив свои койки, бросилась крепить паруса, а штурман между тем обмеривал глубину вокруг судна, которое остановилось посреди коралловой банки».

Гибельное место было изучено и отмечено на карте. Автор лишь сожалеет о том, что ему не удалось исследовать остров досконально. Не будь несчастного случая, пишет он, «отыскал бы что-нибудь важнейшее, ибо нет труда, которого бы преодолеть, нет опасности, которой бы перенести я не согласился, лишь только бы сделать путешествие наше полезнейшим и новыми открытиями доставить честь и славу Российскому флагу». Что это — лишь словесная декларация? Нет, конечно. За этими словами — дело, подвиг.

Последний отрезок пути от южной оконечности Африки до Англии был преодолен за 42 дня без заходов в порты. Лисянский решился на такой длительный переход, требующий огромного напряжения, потому что был уверен: «Столь отважное предприятие доставит нам большую честь, ибо еще ни один мореплаватель, подобный нам, не отважился на столь дальний путь, не заходя куда-либо для отдохновения. К столь смелому подвигу много побуждало меня и самое желание моих подчиненных, которые, быв в совершенном здоровье, о том токмо и помышляли, чтобы отличить себя чем-нибудь чрезвычайным». Лисянский придет в Кронштадт чуть раньше Крузенштерна, за что последний будет на него не в шутку обижен. Но славы им хватило на двоих — и эта слава обеспечена не только самими путешествиями, но и книгами, которые каждый из них написал.

Как видим, не только факты, эпизоды, но и живое размышление автора цементирует все повествование. Лисянский не боится громких слов о подвиге, но как сдержанно, с какой внутренней силой они произносятся! А потому, подчеркнем еще раз, в структуре книги эти публицистические «отступления» — не риторика. В них — суть героического характера. Высокое слово в ладу с высоким делом.

Заметным шагом в развитии документальной маринистики стали своеобразные книги-путешествия Василия Михайловича Головнина. Его «Записки о приключениях в плену у японцев» и «Путешествие вокруг света на шлюпе „Камчатка“» широко известны.

На долю русского мореплавателя В.М. Головнина выпало столько опасных и увлекательных приключений, что это может показаться неправдоподобным. Головнин участвовал в морских сражениях, дважды был в кругосветных плаваниях, почти три года провел в плену у японцев и всегда, при всех обстоятельствах сохранял присутствие духа, мужество и верность отечеству. С юных лет он вел «записную книжку», в которой фиксировал все сколь-нибудь значительные события своей жизни, а будучи на корабле, в любых обстоятельствах вел журнал. Своей привычке он не изменил и в японском плену, где, казалось, положение было безвыходным. Ему не дали ни бумаги, ни карандаша. Оставалось «завязать узелок на память». И Головнин так и сделал. «За неимением бумаги, чернил или другого, чем бы мог я записывать случившиеся с нами примечательные происшествия, вздумал я вести свой журнал узелками на нитках. Для каждого дня пребывания нашего в Хакодате завязывал я по узелку. Если в какой-то день случилось какое-либо приятное для нас приключение, то ввязывал я белую нитку из манжет, для горестного же происшествия черную шелковинку из шейного платка; а если случалось что-нибудь достойное примечания, но такое, которое не опечалить нас не могло, то ввязывал я зеленую шелковинку из подкладки моего мундира. Таким образом, по временам перебирая узелки и приводя себе на память означенные ими происшествия, я не мог позабыть, когда что случилось с нами»[66]. Как видим, сами обстоятельства продиктовали жанровый характер книги: это не просто дневники, поденные записи, а книга-воспоминание.

Благодаря этому «журналу» Головнин после возвращения на родину написал свои записки, впервые опубликованные в журнале «Сын отечества». В 1816 году записки вышли отдельным изданием. Они были переведены почти на все европейские языки. Много раз издавались в дореволюционное время. В наши дни были изданы сочинения В.М. Головнина (1949), осуществлен ряд изданий. В том числе в серии «Дальневосточная историческая библиотека» — авторитетное научное издание.

Литературная одаренность Головнина была замечена уже современниками. В журнале «Сын отечества», где появились эти записки, было написано: «Капитан-лейтенант Головнин, известный продолжительными страданиями в японском плену, сделал путешествие вокруг света и путевыми своими записками украсил „Сына отечества“[67]». В 1820 году в февральской книге «Невского зрителя» Кюхельбекер писал, что между прозаическими статьями первых пяти книжек «Сына отечества» первое место занимает «Путешествие вокруг света» Головнина. «Когда мы услышали, что в „Сыне отечества“ будут появляться время от времени описания пера г-на Головнина, мы обрадовались и приготовились читать статьи занимательные, написанные без всех пустых украшений, восторгов и восклицаний, — мы не ошиблись»[68]. Будучи в ссылке Кюхельбекер еще раз добрым словом вспомнит «Записки» Головнина в своем дневнике. Приветствуя выход «Путешествия…» отдельным изданием, А. Бестужев-Марлинский в своей статье «Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года» спешит обрадовать читателей сообщением о книге Головнина и поэме Пушкина «Бахчисарайский фонтан». О путешествии Головнина, в частности, говорится: «Первая часть оного посвящена рассказу и описаниям истинно романтическим; слог оных проникнут занимательностью, дышит искренностью, цветет простотою. Это находка для моряка и для людей светских»[69]. Л. Толстой прочитает записки в 1853 году «с удовольствием» и введет их в круг детского чтения[70].

Описывать только виденное, испытанное — это не только декларируется автором, но подтверждается каждой страницей. Доподлинность и одновременно живописность сразу были замечены критикой. «Головнин описал свое пребывание в плену японском так искренно, так естественно, — замечал А.А. Бестужев, — что ему нельзя не верить. Прямой, неровный слог его — отличительная черта мореходцев — имеет большое достоинство и в своем кругу занимает первое место после слога Пл. Гамалеи, который самые сухие науки оживляет своим красноречием»[71].

С первых страниц и до последних читатель как бы «погружен» в это путешествие: видит зримо, что делают, как ведут себя, о чем думают и что переживают герои документального повествования. Да, мы вправе говорить о героях повествования, ибо они предстают как живые люди, со своими чертами характера. Прежде всего, это сам рассказчик (вполне правомерно говорить об образе рассказчика). Это волевой человек, закаленный моряк, искушенный во многих жизненных превратностях, способный сохранить силу духа, хладнокровие в суровых испытаниях. Жестокие измывательства не отвращают его от японцев, он видит, что среди них есть добрые люди, особенно среди солдат, которые стремятся облегчить участь русских моряков. От автора не ускользнуло то, что чаще «столько доброты сердца» проявляют простые люди, «по наружности долженствовавшие быть из последнего класса в обществе». «Самый величайший пример человеколюбия и добродетели» нашли русские моряки в одном солдате, который своими поступками трогал их до слез. Скупыми штрихами автор рисует портрет этого солдата, сообщив имя «сего достойного человека — Кана».