В книге Невельского рассказано о героических подвигах Чихачева, Бошняка, Орлова, Рудановского и других его замечательных сподвижников. Автор характеризует деятельность Муравьева-Амурского, Путятина. Естественно, в мемуарах видное место не может не занимать сам автор. Как оценить другого, как оценить себя? Каковы критерии Невельского?

Еще Н.Г. Чернышевский говорил, что историческое значение каждого великого русского человека измеряется его заслугами перед родиной, его человеческое достоинство — силою его патриотизма[117]. Слова эти, написанные в 50-е годы XIX столетия, имеют прямое отношение к Невельскому. Заслуги Невельского перед нашей родиной поистине велики. Характерно, что, рассказывая о себе и своих сподвижниках, Невельской всегда обращен к «побудительной причине» — к имени России. Сила его патриотизма — исток его героических действий. Вот почему мемуарная книга воспринимается не только как повествование, но и как повесть-исповедь, слово «сына отечества». Портреты друзей и недругов в основе своей тоже исходят из этого критерия — что человек вносит в «амурское дело», ставшее для него, Невельского, делом жизни.

Итак, подведем некоторые итоги. Наблюдениям мореходов и землепроходцев свойственны историческая достоверность, подлинный документализм. За объективность, достоверность путевые заметки, как правило, высоко ценятся учеными. Они проникнуты духом гуманизма, это сказывается особенно в сочувственных описаниях жизни и быта разных племен, критике насилия, «ненасытной жажды приобретения», наживы разного рода колонизаторов.

Русская маринистика стала зеркалом зарубежной жизни. И зеркало это обнажало, укоряло, обличало. Большое внимание авторы уделяют изображению нравов, обычаев народов, населяющих острова Тихого океана, Камчатки, Русской Америки. В книгах находим мы легенды, поверья этих народов, что говорит об интересах русских путешественников к духовной культуре, истории, фольклору других народов.

Русская документальная маринистика познакомила читателя с морским пейзажем. Она нарисовала картины борения человека со стихией, показала героизм мореходов. Конечно, в большинстве случаев пейзажные картины носят еще иллюстративный характер, не связаны глубоко с раскрытием психологии героев. Русская документальная маринистика занимает видное место в развитии жанра русского очерка. Неточным представляется утверждение в одной из интересных работ, посвященных осмыслению жанровой природы «путешествий», что «путешествия» землепроходцев (называется только несколько авторов) «остались в основном сугубо научными», не приблизились к литературе. За пределами литературоведческого обзора остались «путешествия» многих русских мореходов и землепроходцев, а потому и выводы оказались столь узкими, по существу неверными[118].

Русская документальная маринистика интересна своими жанровыми особенностями. Она вырабатывает свои формы: рассказ, очерк, повествование, повесть в письмах, воспоминание. Она все более становится произведением художественным.

«К разряду словесности принадлежат записки или воспоминания былого», — писал В.Г. Белинский в литературном обозрении «Взгляд на русскую литературу 1847 года». В «разряд статей смешанного содержания, но по форме принадлежащих более к отделу словесности» относил он, в частности, «Странствования португальца Фернанда-Мендеза Пинто, описанные им самим и изданные в 1614 году». Те же работы путешественников, у которых преобладало научное содержание, он относил к разряду «ученых статей». В частности, он называл «любопытной статьей» «Путешествия и открытия лейтенанта Загоскина в Русской Америке», публиковавшиеся в «Библиотеке для чтения», а затем вышедшие отдельной книгой под другим заглавием[119].

Эти мысли и замечания Белинского не утеряли своего значения и поныне. С полным правом к разряду словесности относим мы записки Шелихова, Давыдова, Лисянского, Крузенштерна, Головнина, Бошняка, В. Римского-Корсакова, Невельского и др. Хотя многое здесь можно отнести к разряду «смешанного содержания». У одних и тех же авторов есть то, что принадлежит «более к отделу словесности» (например, «Записки жителя того света» Загоскина), и то, что принадлежит к разряду «ученых статей» (например, «Пешеходная опись…» Загоскина). Собственно, у одного и того же автора находим «смешанное содержание» — и путевой очерк, и исследовательскую статью, и деловой журнал. Жанр очерка-путешествия во многом синкретичен, и в этом своем качестве он был интересен для читателя.

Уместно здесь вспомнить, что в свое время В.Г. Белинский в рецензии на книгу «Всеобщее путешествие вокруг света, содержащее извлечение из путешествий известнейших… мореплавателей» (1835) одобрил книгу такого рода. Он назвал «Путешествие» «книгой народной, для всех доступной…» Такого рода книги, где происходит, по мысли Белинского, сближение науки с жизнью, нужны и в наше время. Думается, что такую задачу пора бы выполнить нашим издательствам: дать книгу самую яркую из «путешественных записок» русских мореплавателей для юношеского чтения. Разумеется, текст каждого автора должен быть дополнен толковым словарем о самом авторе, его сочинениях, а также портретами и рисунками. Но, вероятно, это иная задача. Сейчас же речь идет о бережном отношении к запискам и воспоминаниям мореходов, которые Белинский относил к разряду словесности.

Русская документальная маринистика, посвященная дальневосточной теме, — заметная часть всей нашей отечественной маринистики.

Русская маринистика развивалась как бы по двум ветвям, по двум линиям. Одна ветвь — это «чистая» беллетристика, связанная с романтизацией вымышленных героев, началом своим имевшая повесть безымянного автора «О российском матросе Василии Кориотском…» Другая ветвь — это чисто документальная маринистика, начиная с записок мореходов вплоть до очерковой прозы Гончарова и Станюковича. В этом русле — очерковые произведения историографа российского флота Н.А. Бестужева («Рассказы и повести старого моряка», «Морские сцены», «Крушение российского военного брига „Фальк“»), рассказы В. Даля «Матросские досуги», повесть «Мичман Поцелуев», содержащая автобиографические подробности из жизни самого автора, отдавшего семь лет флотской жизни (кадет Морского корпуса, а затем офицер). Кстати, нелишне напомнить, что в «Толковом словаре живого великорусского языка» Даля запечатлена флотская жизнь, увиденная и услышанная автором. Это целая тема… Сюда же относятся «Записки русского офицера во время путешествия вокруг света» А. Бутакова, «Воспоминания на флоте» Павла Свиньина, «Письма об Америке» Н.Славинского, «Письма из кругосветного плавания» Н. Никидирова и др.

В противоборстве и взаимообогащении различных стилевых тенденций, прежде всего романтической и реалистической, в русской маринистике набирала силу ветвь, связанная с изображением жизни, быта, психологии моряка. В критике отмечено, что в зарубежной маринистике, в творчестве Д. Дефо, В. Скотта, В. Гюго, Э. Сю, Ф. Купера, Ф. Мариетта морская тема давно приобрела форму повествования о жизни и быте моряков. И это делало ее по-особому привлекательной, да и сюжет, как правило, был острозанимательным. Русская маринистика не повторяла характерные особенности зарубежной маринистики с ее увлеченностью авантюристическим сюжетом, обязательным образом корсаров, «морских волков» и подобных персонажей, которые, как известно, «играли свою роль в утверждении колониальной экспансионистской политики западных держав. В развитии этой второй линии русской морской прозы появился характерный для нашей литературы гуманизм, чистота нравственного идеала»[120].