Говоря о подвиге землепроходцев, академик А.П.Окладников пишет: «Показателем исторической закономерности, назревшей необходимости этого великого исторического процесса, который А. Радищев метко назвал „приобретением Сибири“, служат уникальные по скорости и глубине темпы продвижения русских в Северной Азии. В самом деле, за какие-нибудь сто лет русские перевалили через Каменный Пояс — Урал, поднялись поподнялиси по Енисею и Ангаре до Байкала, вышли в Якутию и на Амур. Прошло полвека, и оолвека, и по рекам Дальнего Востока землепроходцы достигли берегоиглихого огов Тихого океана, а там и продвинулись еще дальше — „оседлали“ ососедлали» острова Тихого океана, включая Курилы.
«…Многие исследователи искали движущую силу в деятельности и особой активности промышленников и купцов. Отсюда следовали и еще более широкие общие выводы. Процесс освоения Сибири русскими отождествлялся с историей заморских колоний стран, какими в эпоху первоначального накопления капитала были Испания и Англия. Освоение Сибири неправильно называли завоеванием».
На самом деле в Сибири все шло иначе, наоборот. Принципиальное, определяющее значение, по мысли академика Окладникова, имело то обстоятельство, что Россия географически, экономически и исторически относится не только к Европе, но и к Азии[6]. Это освоение малообжитых людьми территорий, движение к морским берегам, дающим выход к океанским просторам. Да, это открытие новых торговых возможностей, но и освоение пространств азиатской России.
Быстро накапливались знания по истории, географии, этнографии. И не только. Намечались зачатки летописно-художественного познания движения народа на восток, народного подвига. Известный историк, автор капитальных исследований по истории Сибири С.В. Бахрушин заметил: «Можно сказать, что каждый шаг вперед русских людей на восток и север запечатлевался „чертежом“ — наброском карты — и „росписью“, т. е. кратким географическим и этнографическим описанием местности»[7]. «Расспросные речи», «скаски» землепроходцев, описание хождений мореходов, отписки, челобитные — вот истоки такого познания и первые «жанровые формы» землепроходческой темы. Без этого и сегодня не могут обойтись ни историки, ни этнографы, ни географы.
Несомненно, описания землепроходцев имели ценность не только для науки, но и для развития литературы, особенно — для развития исторической прозы. Они часто подсказывали писателям сюжеты, образы, давали ключ к открытию тайн прошлого, запечатлевали «действующих лиц», русских и аборигенов.
Так, в «Скаске служилого человека Михаила Стадухина» (1647) дан краткий, но точный очерк жизни чукчей[8]. В частности, как зимой переезжают на Новую Землю и там «побивают морской зверь морж», как устраивают праздник моржа, вернувшись с охоты. Здесь же детали быта «колымских мужиков», «оленьих и пеших», служилых и промышленных людей. В отписке Семена Дежнева якутскому воеводе дано описание драматичного морского похода на реку Анадырь, запечатлены некоторые особенности быта чукчей. За отдельными штрихами проступают мужество и героизм землепроходцев. В море их настигла буря, суденышки разнесло в стороны. «И носило меня, Семейку, по морю после первого Покрова Богородицы всюду неволею и выбросило на берег в передней конец за Онандырь реку. А было нас на коче всех 25 человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, бедной Семейка, с товарищи до Онандыры реки ровно 10 недель, и пали на Онандырь реку вниз близско море, и рыбы добыть не могли, лесу нет. И с голоду мы, бедные, врознь разбрелись. И вверх по Анандыре пошло 12 человек. И ходили 20 ден, людей и … дорог иноземских, не видали»[9]. Обессиленные люди вернулись назад, но, не дойдя «до стану, обночевались, почели в снегу ямы копать». И далее живо, с подробностями, повествуется о трагическом эпизоде. От голода люди не могли идти дальше. Только Фомка Семенов и Сидорко Емельянов до стану дошли и сообщили, что люди попали в беду. «И я, Семейка, последнее свое постеленка и одеялишка и с ним, Фомкою, к ним на Камень послал. И тех достальных людей на том месте не нашли… Осталось нас от 25 человек всего 12 человек»[10].
Жестокие испытания не сломили мужества русских землепроходцев, связанных узами товарищества. Здесь в сжатом виде даны и события, и конфликты («от того Евсейка Павлова меж служилыми и промышленными великая смута»), и лица людей. Ни один писатель, изображающий впоследствии поход Дежнева, не прошел мимо этих живых подробностей из отписки морехода.
До нас дошли описания походов первых русских землепроходцев на Амуре, зарисовки быта и нравов народностей Приамурья. Это «расспросные речи» Василия Пояркова (1646), отписки Ерофея Хабарова (1652), Онуфрия Степанова (1656) и других. Замечательным памятником культуры является «Житие» Аввакума, первого ссыльного, отправленного в Забайкалье в 1656 году. В нем мы находим живые картины природы, быта дальних мест и, главное, быта бунтаря — не случайно «Житие» становится художественным источником ряда исторических произведений в наши дни (например, колоритного романа Вс. Н. Иванова «Черные люди», интересной повести Д. Жукова «Аввакум Петров»).
Обстоятельное описание похода русских людей из Якутии на Камчатку в 1697 году, достопримечательностей этой земли, нравов и обычаев обитателей Камчатки представляет собой «скаска» Владимира Атласова (1701), которого Пушкин назвал «камчатским Ермаком». Описание Атласова необыкновенно высоко ценил исследователь Сибири С.В. Бахрушин. Называя его «венцом этнографических известий», он писал: «Как по точности и конкретности, так и по широкому кругу систематически собранных известий это описание выгодно отличается от тех поверхностных и стилизованных с определенной тенденцией реляций, которые часто встречаешь у западноевропейских путешественников XVII в. Можно сказать, что этот простой якутский „воин“ явился достойным предшественником такого выдающегося этнографа и исследователя Камчатки, как С.П. Крашенинников»[11].
Тема освоения Сибири и Дальнего Востока, постижения типа землепроходца как героя самой истории прочно связана с именем Ермака. И этот «шаг вперед русских людей на восток» (Бахрушин) запечатлен в чертеже и в слове. Разумеется, это литература не в ее сегодняшнем значении, а та же своеобразная летопись. Надо сказать, что Сибирь была известна русским людям задолго до похода Ермака[12]. Еще в XIV столетии новгородские молодые люди, удальцы и промышленники, ходили к Уралу и на Север. К концу XV века стала известна земля Мангазея, и о ней было упомянуто в полулегендарном фольклорном сказании безымянного новгородского книжника «О человецех незнаемых в Восточной стране». «На Восточной стране, за Югорскою землею, — писал он, — над морем живут люди-самоеды, зовомые Малгонзеи». Туда ходили русские поморы. До наших дней дошла рукопись пинежского летописца о разведочном походе русских поморов в Мангазею в 1597–1598 годах. Описание ее дано М.И. Беловым[13].
История Ермака, положившего начало присоединению Сибири к России и ее освоению, нашла отражение в Кунгурской, Строгановской, Есиповской и Ремезовской летописях. В свое время русский литературовед А.Н. Пыпин в «Истории русской этнографии», заметив, что Ермак не имел своего историка, говорил о крайней противоречивости летописей[14]. Об этом противоречии исследователи пишут и в наши дни, подчеркивая, что историки, изучавшие вопрос о присоединении Сибири, «опирались обычно на концепцию одной из летописей»[15]. Надо сказать, не только ученые, но и писатели, создавая исторический роман о землепроходцах, в частности о Ермаке, обращались к этим концепциям. Так, Артем Веселый, сетовавший на то, что «исторические сведения о Ермаке крайне скудны» и что «казаки прославляли себя мечом и отвагою, а не суетным писанием», даже составил и опубликовал в приложении к роману о Ермаке «Гуляй, Волга!» вольный пересказ Сибирской (Строгановской) и Ремезовской летописей. «Летопись полна стилистического своеобразия», — замечал писатель, объясняя, почему приводит Ремезовскую летопись «в литературных додарках»[16].
