— И вот когда у меня в желудке становится как-то неуютно, я достаю из-за занавески свою стремяночку, спускаю ее вниз и спокойно выхожу в город. Я не лезу в магазины, нет. Там пусто — дворники постарались. Зато есть масса незапертых квартир, где у хозяек на полочке стоит рис, гречка, лежат макароны, а иной раз даже тушенка и сгущенка. Конечно, годы идут, и мне каждый раз приходится уходить всё дальше и дальше от дома, но я не боюсь. Потому что у меня есть и второй секрет…

— Солнечные лучи на Вас не действуют, — закончил за нее Хитч.

— Верно, — с нескрываемым удивлением уставилась на него хозяйка, — А я ведь пыталась, чего греха таить. Мелькнула у меня мысль о том, что лучше быть здоровым и сильным зверем, чем старухой, у которой постоянно кружится голова и ломит все кости. Но, как видно, не судьба.

Мы ехали по ночному проспекту и яростно спорили. Встречный ветер сминал фразы и рвал слова, но мы и без того отлично понимали друг друга.

— Мы ведь можем ее вывести отсюда через дверь! Других не можем, а ее — запросто. Заедем на обратном пути и…

— И что дальше? — рубил Хитч, — Возьмем на свое попечение, как домашнее животное? Учить превращаться будем? Только учти: у оборотней зверь стареет пропорционально человеку, так что из старой женщины она может научиться обращаться только в старую волчицу. Драконом ей уже никогда не стать, даже если у нее и есть задатки.

— Но дело же не только в этом…

— А в чем? Пойми, здесь она вполне самостоятельна, ни от кого не зависит и гордится этим. Может, ей только эта гордость и дает силы жить. А что ты хочешь ей предложить взамен? Телевизор с «мыльными операми»?

— Но она же очень старая. Если она заболеет…

— … то умрет. Все умирают. Даже драконы. Не думаю, что она боится смерти. Пойми, Сяо, — Хитч даже голову на секунду повернул, чтобы взглянуть на меня, — в тебе сейчас вопит эдакий условный рефлекс. Тебе просто очень хочется хоть что-нибудь сделать, чтобы заткнуть свою совесть. А совесть на самом деле тут не при чем. Мы не можем помочь всем несчастным, да в общем-то и не пытаемся это сделать. И слава богу. Потому что от иной помощи больше вреда, чем пользы.

— Не знаю… — растерянно призналась я, — Просто противно всё это… Зона эта Свободная…

Хитч, похоже, разошелся не на шутку. Может, потому, что у самого что-то сосало в груди?

— Ну давай тогда протащим через Дверь пару пулеметов и устроим революцию в отдельно взятом районе! И что? Ты уверена, что свергнув дворников, мы не получим взамен мир «Мэд Макса» только с поправкой на ночной образ жизни? Или у тебя есть какие-то безотказные социальные рецепты?

— Не злись, пожалуйста, — тихо попросила я, — Мне просто жалко эту старуху. И тебе, кстати, тоже. Жалко, что не встретился ей вовремя такой же Лао, как мне. Жалко, что ее мир так страшно вывернулся. И никакие слова тут не помогут.

Хитч замолчал, преувеличено внимательно объезжая лежащих на дороге мантикор. А их, как только мы выбрались из Свободной зоны, действительно стало попадаться множество. Они спали мертвым сном, положив головы на вытянутые кошачьи лапы. Головы со страшными, бессмысленными, человеческими лицами. Я невольно подумала о том, как легко сойти с ума, узнав в этой жуткой твари родные черты. Интересно, помнят ли они хоть что-нибудь о своей прошлой жизни? Узнают ли друг друга? Или неведомое излучение одним махом стерло их личности, как мел с доски, выбросив души из неприспособленных для них тел? «Погибли», — говорила о них старуха. Да, наверное, проще считать всех превращенных погибшими — слишком больно было бы думать, что где-то там, внутри рычащей злобной туши заперт человек, бессильный, беспомощный, обреченный…

Большинство окон первых этажей поблескивали осколками стекла, двери — искорежены, даже из поребрика были вывернуты бетонные плиты — вывернуты и разбиты на осколки. И ни единого огонька, только еле видно фосфоресцировали мутным оранжевым сиянием неподвижные тела мантикор. Люди — если здесь они и были — судя по всему, сторонились проспекта, укрываясь в глубине дворов.

Не знаю, сколько времени занял у нас путь до западного кольца. Лично мне казалось, что часы тянутся за часами, а мы всё так же едем, осторожно виляя, мимо мертвых громад зданий, облупившихся вывесок, изодранных чудовищными когтями деревьев, помятых фонарных столбов…

Наконец, Хитч остановил мотоцикл и вытянул карту.

— Посвети, — коротко попросил он и забормотал, — Так, отсюда едем направо… здесь вполне приличное шоссе… а сразу же за железнодорожным мостом сворачиваем налево… не пропустить бы — там, кажется, обычная грунтовка…

Изучив маршрут, он снова сунул карту в карман и взялся было за руль мотоцикла, но я обняла его за плечи и прижалась лицом к холодной куртке.

— Давай больше не будем ссориться, ладно? — дрогнувшим голосом попросила я. Ужасно хотелось расплакаться, но я покуда сдерживалась. — Здесь всё такое… враждебное… так давит. А я не хочу…

— Ну, что ты? — осторожно повернулся Хитч, легко поцеловал меня и прошептал прямо в мои губы, — Никогда не забывай: я тебя люблю и абсолютно не умею на тебя злиться. Хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась я и всё-таки почувствовала, как стали мокрыми мои нижние ресницы, — Ты прости, что я раскисла. Поехали.

И мы вывернули на шоссе. Мантикоры здесь попадались редко, но Хитч все равно не рисковал разгоняться слишком сильно, а я обозревала окрестности. Небольшие домики по левую руку от дороги несомненно были дачами — давно заброшенными и ветхими. И вдруг…

— Ты видишь?

— Да. Подъедем поближе?

Довольно большой участок был огорожен столбами с натянутой на них колючей проволокой, а на самой его середине двигался неяркий огонек, замерший при нашем приближении. Это было поле, частью уже распаханное. Средних лет мужчина в серой одежде замер, как вкопанный, с удивлением разглядывая нас, а рядом с ним из земли торчала какая-то непонятная конструкция, на которой висел керосиновый фонарь («Кажется, это называется „летучая мышь“ или что-то похожее», — вспомнила я). Плуг. Да, наверное, это был ручной плуг с широко разведенными в сторону рукоятками. А впряжены в него были… три здоровенные рыжие собаки, напоминающие кавказских овчарок. Впрочем, разглядеть их поподробнее мне не удалось — Хитч нажал на газ, и разбитый асфальт снова потек под колеса нашего мотоцикла.

— Молодцы, — неожиданно заявил мой напарник, — Если они не только разворовывают старые запасы, но и пашут, то у этого мира есть еще шанс.

— А почему на собаках? — нерешительно осведомилась я.

— Ну, а где же им в городе было взять лошадей? Их сейчас и в деревнях-то почти не осталось. Кошки и собаки — вот и вся фауна. Они наверняка их еще и на мясо разводят.

— Собак?!

— Ну, едят же их китайцы и корейцы! Знаешь, Сяо, животных хорошо любить, когда ты сыт и дети твои не мерзнут в холодную зиму…

Я ненадолго задумалась и отмахнулась:

— Ну тебя в баню! Собак же самих нужно мясом кормить! Значит, должна быть у них еще какая-нибудь травоядная живность.

— Крысы? — невинным тоном предположил Хитч, и я отчего-то расхохоталась, отплевываясь и мотая головой, а мои волосы трепал ночной ветер…

Железнодорожный мост уже чернел впереди, когда Хитч внезапно и довольно резко нажал на тормоз, так что я невольно стукнулась подбородком в его спину.

— Ты чего? — недовольно осведомилась я

— Понимаешь, такое дело… Глупо это всё, конечно, но у меня почему-то такое чувство, будто если мы проедем еще несколько метров, непременно случится что-то ужасное…

Я недоуменно уставилась на своего спутника. Чего-чего, а никаких предчувствий, прорицаний и прочих предвидений будущего за ним никогда не водилось. Воздух здешний на него что ли так действует, или просто временное затемнение нашло?

— Смотри: впереди же ровная дорога! — я слезла с мотоцикла и демонстративно пошла по шоссе, поминутно оглядываясь, — Ничегошеньки здесь нет!