Зажав в зубах мел, я крупно вывела на грифельной доске: «Воха» — и выжидающе уставилась в зал.

— Во дает! — захохотал пыс и с такой силой хлопнул ладонями по столешнице, что ножки столика подломились, и его ужин оказался на полу.

Не обращая внимания на официантов, примчавшихся ликвидировать разгром, он полез к сцене и принялся пихать моему напарнику очередную купюру (тот настолько растерялся, что даже не сразу  сообразил ее взять), приговаривая:

— Ты бы, нос, ее еще говорить научил — она бы точно нас всех сделала!

Когда мы уходили с эстрады, зал заходился от аплодисментов, а администратор озабоченно объясняла персоналу, куда к завтрашнему вечеру поставить дополнительные столики. Не успели мы сделать и двух шагов, как на нас налетел директор.

— Может до Нового года останетесь, — умоляюще раскинул руки он, — Об оплате договоримся…

— Мы бы с удовольствием, — вежливо отказалась я, — Но задержаться никак не можем. У нас уже и билеты на 25-е куплены…

— Ну, билеты… — поскучнел директор, — Билеты и обменять можно…

— Нет, — твердо сказал Хитч, — Мы с женой намерены встретить Новый год дома. Вот если снова будем у вас…

Директор еще долго распинался, суля нам все мыслимые и немыслимые блага, и, наконец, отпустил нас за столик для персонала, где уже был накрыт роскошный ужин.

— Растем! — хмыкнула я, разламывая громадную крабовую клешню, — А сколько нам в этот раз дала «на чай» благодарная публика?

— Пять тысяч. Похоже, это наша твердая ставка…

— Хорошо, — вздохнула я, — завтра курточки себе купим!

Дело в том, что возвращаясь с вокзала, мы забрели в магазин одежды, где наткнулись на совершенно изумительную вещь.  Тоненькие курточки, едва доходящие до середины бедра, как выяснилось, защищали от любого мороза лучше иной шубы, а осенью и весной в них вовсе не было жарко. К тому же, были они всех размеров — даже моего! Продавец долго объяснял нам про особые свойства недавно изобретенного материала (внешне напоминающего обычную плащевку). Конечно, на слово я ему вряд ли поверила бы, но именно для таких скептически настроенных посетителей в торговом зале установили громадный промышленный холодильник с одной стороны и нечто, напоминающее домашнюю сауну — с другой. Не знаю, как остальные, но лично я результатами испытания осталась крайне довольна. Только вот стоила эта прелесть не так уж и дёшево: по две тысячи купюр за куртку. Ну, теперь-то мы это точно потянем!

— Скажи честно, — спросил меня Хитч, дожевывая какой-то фрукт, — как ты всё-таки с вопросом этого пыса разобралась? Просто угадала, да?

— Не-а, — хитро ухмыльнулась я, — Неужели ты не понял? Это же простая душа. Он никогда бы не загадал загадку, в которой сам выглядел бы дураком!

Третий и, как я надеялась, последний день в этом городе пролетел быстро. Для начала мы в кои-то веки всласть выспались, проснувшись намного позже полудня.

— Слава богу, ты хоть сегодня этот свой порошок не нюхаешь! — заметил Хитч, — Уж очень он мне наркотик напоминает!

— Хочешь, держи пакетик у себя, — предложила я, — чтоб лишний раз не сомневаться. Будешь мне выдавать, когда нужно резко проснуться или наоборот — очень долго не ложиться. Заодно и убедишься, что у меня привыкания к нему нет.

Честно говоря, я ждала реплики, типа «Что ты, я тебе на слово верю», но вместо этого мой напарник протянул руку, и робарис перекочевал в карман его джинсов. Ну и ладно! Не верит — пусть проверит!

После завтрака мы съездили в магазин за куртками, погуляли по городу, уже ничего не разыскивая, а просто так — любуясь местными достопримечательностями. Таковых было две: новехонькое здание, сплошь из зеркального стекла и стальных конструкций, образующих немыслимые углы и дуги, и завораживающе-уродливый памятник неизвестному гражданину. Ноги гражданина упирались в спины двух вислоухих животных, напоминающих больших собак, в одной руке он сжимал то ли щит, то ли шаманский бубен, а другой что-то вдохновенно писал на огромном, в человеческий рост свитке, висящем в воздухе без видимой опоры. Нижняя челюсть гражданина была настолько увесистой и решительной, что казалось, будто в свободное от писательского творчества время он подрабатывает щелкунчиком для кокосовых орехов. В целом впечатление было жутковатое, но горожане реагировали на монумент очень спокойно, то ли свыкшись с этим бронзовым уродом, то ли просто не желая портить себе предпраздничное настроение.

В принципе, день считался будничным, но толпы на улицах и в магазинах недвусмысленно заявляли о том, что город твердо намерен встретить рождество, не отвлекаясь на такие глупости, как работа. Трудиться в ближайшие сутки предстояло разве что продавцам, священнослужителям (которых мы здесь не встречали вовсе, но ведь Рождество — праздник религиозный, не так ли?) да нашим коллегам — артистам.

И вечером мы потрудились на славу. Вместо обычных 20–30 минут мы забавляли публику больше часа, на ходу импровизируя всё новые и новые трюки, а в самом конце я вскочила на стол, задрала морду кверху и вполне отчетливо провыла нетленную мелодию «В лесу родилась ёлочка», которую некий гений умудрился сочинить и в данном мире (в этом мы успели убедиться во время похода по магазинам, где ее вызванивали бесконечные музыкальные открытки и деды морозы на батарейках)

Уже знакомый нам питомец Спестало всё так же веселился за передним столиком. Каверзных вопросов он на сей раз не задавал и даже не сломал ничего из окружающей обстановки (а может, просто для него уже была заготовлена особо прочная мебель), зато по окончании представления бурей налетел на Хитча.

— Слышь, нос, — начал было он, но тут же попытался быть вежливым, — Ничего, что я так, по-простому? — и не дождавшись ответа, продолжал, — Я сейчас на вечеринку к своему компаньону еду. Поехали со мной, а? Твоя зверюшка там только про елочку протявкает — и всё! Десять тыщ плачу!

— Поздно уже, мы устали, — попробовал было отвертеться Хитч, но пыс не отставал:

— Да тут дел на полчаса! Я вас лично привезу и отвезу. Деньги ж не лишние, да?

Мы отошли в сторонку посовещаться.

— Деньги и правда могут пригодиться, — заявил мой с-недавних-пор-супруг, — Нам еще три дня в поезде ехать.

— У тебя что, синдром голодающего? — возмутилась я, — У нас почти две тысячи осталось — за три дня мы их точно не проедим!

— А если потом в Сушанске деньги понадобятся? Скажем, весь район рынка закрыт на реставрацию, и на воротах — сторож. Может, придется взятку дать…

— Будто бы других методов нет… Ладно, поступай, как знаешь, — сдалась я, — Только одно условие: сумку с нашими вещами на всякий случай берем с собой.

— Зачем?

— Мало ли… Вдруг он нас потом отвезти не сможет: машина сломается или сам напьется…  А если это где-то за городом, тогда нам там заночевать придется…

— Ты еще скажи, что пока мы ездим, гостиница сгорит!

— Всяко бывает! Я уже сколько раз убеждалась: стОит мне на что-то твердо понадеяться, как — хлоп!

— По-моему, у тебя паранойя, — ласково заметил мой напарник, — А знаешь, что самое обидное? Что паранойя у тебя, а тащить сумку придется мне!

Автомобиль, на котором нам предстояло ехать, произвел на меня такое сильное впечатление, что я тихо ойкнула и инстинктивно попыталась спрятаться за неширокими плечами своего спутника. Сия самодвижущаяся повозка была целиком выкрашена в ослепительный золотой цвет (во всяком случае, я понадеялась, что всего лишь выкрашена: золото — металл довольно мягкий…), даже тонированные стекла имели блестящую желтую поверхность. Исключение составляли лишь огромные шины, способные без труда преодолеть любое болото, — они были ярко-красными.

— Колесница Гелиоса… — заворожено прошептала я, — Мы что — в этом поедем?!

— Лишь бы возница не оказался Фаэтоном, — усмехнулся Хитч и окликнул подошедшего хозяина этого блистающего кича, — Давай хоть познакомимся. Тебя как зовут?

— Бу, — ответил пыс, щелкая пультом, отчего все двери в машине распахнулись и из них к земле спустились небольшие лесенки.