— Я в шоке, — сказал массажист У. — Вчера с дежурства пошел домой к Л. Купил винца, себе водки, ну пожрать… Иду, летний вечер, красота! Прихожу, а у нее лицо — такого я никогда не видел! Не бывает у женщин таких лиц! Безо всяких предисловий достает мой халат — вчера постирать его взяла из шкафа, — разворачивает и показывает, — что это? Я смотрю, ничего понять не могу. На моем халате красное пятно пониже спины. (Массажист Х. прыснул, живо представив лицо У. в этот момент). Не знаю, говорю, на вишню сел, что ли? Но сам вижу, цвет какой-то знакомый, не вишневый ни разу. Ах, ты издеваться? — говорит она, и прямо этим пятном мне в морду — шершавенько так, неприятно. Это, говорит, кровь, чтоб ты знал! Отвечай, откуда? Я говорю — может, порезался кто? А сам в голове разные варианты кручу, но ничего подходящего! И сдуру говорю, в шутку как бы, — наверное, говорю, это от тяжелой работы у меня геморрой лопнул. Ага! — говорит она, так ты что, без штанов массировал кого-то? Нет, говорит, дорогой, — а сама все мне в морду это пятно сует, я уворачиваюсь, как кот, которого в его ссаки тычут, — нет, говорит, это не геморрой, это у тебя месячные начались, — на, понюхай и запомни на будущее! А если не у тебя, то признавайся, у кого? И тут до меня начало доходить. Ну, подумал я, кроме тебя некому. Так что сознавайся — твои месячные?

— Да я и не таюсь, — сказал массажист Х. — Просто забыл вчера сказать, я же не знал, что она твои халаты стирает! Может, и трусы тоже? Ладно, не волнуйся, сейчас пойду, объяснюсь.

Он пришел в ординаторскую и сказал:

— Ты уж на Шамиля не ругайся, это я виноват. Взял его халат для своих, как бы это сказать, утех. Ну и попачкали немного. Я ж не знал, что ты его заберешь. Где он, я сам его постираю.

— Постирай, и отдадим в поликлинику хирургу. Ему, алкашу, все равно, а вот Шамилю нефиг такой халат носить, это же мертвая кровь, — сглаз, порча… — сказала она, явно отходя душой. — А ты, между прочим, мне диван тут сломал — он теперь падает, когда на него садишься. Налаживай давай…

Но когда он уходил, она вдруг остановила его на пороге вопросом:

— Погоди-ка… Я что-то не поняла — а зачем ты на нее халат надевал? То есть сначала раздел, а потом халат надел? Зачем? — воскликнула она и посмотрела, прищурившись, словно решала в уме дифференциальное уравнение. — И еще… Зачем мне Шамиль тогда про геморрой врал? Мог бы просто сказать: не знаю! Странно. Учтите, я ведь еще и психолог по дополнительному образованию, меня так просто не проведешь. Все-то вы врете, мальчики…

А не пора ли, друзья мои, оторваться от этого сладкого предмета? Он затягивает. Если скажете — нет, — значит, вам нужно тотчас прекратить чтение. А если — да, то прислушайтесь к моему совету — прервемся. Иначе, еще немного, и я пущусь во все легкие, путая сезоны и персонажей, открывая все кингстоны и погружаясь в море радости, — но разделит ли ее со мной читатель в таком объеме? Нужно перемежать, а, значит, используя предыдущую кровь как причину, перейдем к следствию. Вспомним, что предвещали кровавые пятна на простыне Гекубы в знаменитом монологе, читанном актером по просьбе молодого датчанина. Нет, не вспоминайте Лозинского и Пастернака, обратитесь к первоисточнику, или, на худой конец, к труду автора, — они предвещают пожары. К ним и перейдем.

Стояла жаркая осень 1995 года. Это вообще был тревожный год — 1 апреля уже не было снега — мало того, стояла жара, — длилась она до октября, и первый снег выпал только в декабре.

— Может, война будет? — мечтательно говорил массажист Х. — И будем мы в окопах вспоминать, каким долгим крайнее лето было.

— Типун тебе, милитарист! — возмущался массажист У. — Да и грибов этой осенью не будет, сухо слишком. Признак не в пользу войны, сам знаешь.

…А началось все с пожарного щита. Было смутное время выборов в местную думу, и, несмотря на всю их демократичность, зашныряли проверяющие. Страхуясь со всех сторон, начальство спустило в стационар дощатый красный щит, багор, топор, два ведра с песком и несколько старых огнетушителей с рисунком сталинского рабочего в кепке. Массажисты, как единственные мужчины, повесили щит в коридоре первого этажа, поставили на каждом этаже по ведру с песком, распределили огнетушители по кабинетам и написали составы пожарных расчетов.

— Ты же знаешь, я — фаталист, — сказал массажист Х. массажисту У. — Я верю в знаки судьбы. Их только нужно уметь читать до, а не после.

— И что? — сказал У.

— А то! Рассказываю для иллюстрации недавний случай в моем доме. Мои соседи, муж и жена, ругались. В порыве ненависти она выбросила с балкона четвертого этажа его электробритву и ботинки — я в это время на своем балконе курил, все слышал и видел. Типа, не пойдешь же ты к любовнице небритым и босым! Бритва с тремя плавающими ножами восстановлению не подлежала, ну ботинки вроде целы, только в лужу упали. Но суть не в этом — через день с балкона выбросился другой сосед — тоже с четвертого этажа. Его голоса в голове замучили. Но не погиб — сломал ноги и челюсть. Улавливаешь?

— Нет, — сказал массажист У.

— Ну, как "нет"? — возмутился массажист Х. — Совсем отупел на ручной работе? Сначала ботинки и бритва, потом — ноги и челюсть! Все же предельно ясно! Так бог пишет свои предупреждения! Предупреждает, а потом делает. Как бы тихонько говорит за спиной "Эй!", а потом стреляет. Услышал ты или нет — твои проблемы, а у него совесть чиста. Вот и сейчас — сколько жили без пожарного щита, и ничего не было. А теперь он повис в коридоре на стене, как чеховское ружье. Значит — что?

— Что?

— Жди пожара, вот что!

— Плюнь через плечо, каркуша! — испугался массажист У.

Они дружно плюнули и забыли. Тем более что подвернулось дело поважнее гаданий на пожарном щите. Завполиклиникой предложила за отдельную плату распространить по Ленинскому району, который поликлиника обслуживала, предвыборные листовки одной новорожденной партии с боевым генералом в ее составе.

— Ладно, только ради командующего моей армией, — согласился массажист Х. — Надо все сделать по быстрому. Невелика плата, чтобы долго мудохаться.

Но по быстрому не получалось. Пять толстых пачек были нескончаемы. Курьеры совали в почтовые ящики по несколько листовок сразу, но до их полной ликвидации было далеко. Массажист Х., устав бродить по подъездам, несколько раз порывался оставить излишки прямо на подоконнике, но массажист У. не давал этого сделать:

— Если найдут нереализованные, моей маме такие перевыборы устроят!

Но, наконец, силы кончились и у него. Подумав, два пропагандиста решили остатки листовок сжечь в укромном месте. И такое место нашлось — рядом со стационаром стоял кирпичный остов будущего здания. Советская еще стройка, заглохшая из-за безденежья, теперь представляла собою очаровательный островок, окруженный снаружи зарослями сирени.

В субботу, когда город был пуст и жарок (население, выехав в пятницу, усиленно пожинало плоды своих садов и огородов) двое массажистов принесли сюда оставшиеся пачки. Разложив на старом кострище, начали жечь, попивая пиво, подбрасывая в огонь по одной, чтобы не слишком густо дымило, рассматривая и обсуждая разнообразные петроглифы на стенах — от простых одночленов с жизнеутверждающей подписью до многофигурных греческих композиций.

— Да, уходит настоящая культура, — вздохнул массажист Х. — Ты заметил, что именно нынешняя молодежь пишет на стенках и заборах? Названия своих диких групп — всякие "Продиджи". И никаких тебе человеческих слов, как здесь. Это же старые надписи и рисунки, все уже постиралось. А теперь… Вседозволенность их испортила, вырастут без фантазии и томления, не то, что мы, которые даже в уголовном кодексе кайф находили, не говоря уже о медицинской энциклопедии и "Утренней гимнастике" по телику. Так в душах нашего поколения росла способность к созданию фигур умолчания. А это уже искусство…