Пройдя Гибралтар, шхуна взяла курс на Амстердам. Хасан был недоволен: его надежды попасть на Сицилию не оправдались. Зато Феррара радовался. Возвращаться в родную Венецию после своих восточных приключений он не собирался. Католическая вера казалась ему ещё отвратительнее мусульманской. На шхуне его считали турком. Впрочем, Годсхалк сразу понял, что имеет дело с европейцем, и посмеивался над его бритой головой и длинной чёрной бородой.
Ферраре и Хасану довелось участвовать в нападении на испанское судно. Годсхалк не оставил их без награды. В Амстердам они прибыли с деньгами и надолго расстались. Хасан принял христианство, получил европейское имя, бестолково использовал свою часть денег и, не зная, что делать дальше, нанялся матросом на голландский корабль, уходивший к берегам Африки.
Феррара остался в Амстердаме, перепробовал множество профессий от учителя фехтования до астролога, сумел вернуться к своему любимому занятию — ювелирному делу и разбогател настолько, что купил небольшое двухмачтовое судно. Он никогда не стремился войти в число самых обеспеченных граждан Амстердама, но не пренебрегал полезными связями. Среди его близких друзей был моравский аристократ Виллем Шлик, в доме которого он познакомился с паном Мирославом.
Со своей роднёй, живущей в Венеции, Феррара вёл переписку, но возвращаться домой не собирался. Однажды ему сообщили, что генуэзский авантюрист выкуплен из алжирского плена. Феррара не имел претензий к генуэзцу. Какая разница, совершил тот кражу или нет? В любом случае драгоценности не могли остаться у законного владельца, а вору они принесли несчастье.
Генуэзец поселился в Швейцарии. Феррара узнал об этом от своего брата, который тоже проявлял интерес к судьбе вора и даже нанял человека для наблюдения за ним. Дела не позволяли Ферраре принять участие в семейной охоте на своего давнего обидчика, слишком далёкого и не настолько богатого, чтобы можно было извлечь выгоду из этого увлекательного, но дорогостоящего развлечения. Если бы не пан Мирослав, генуэзец, скорее всего, так и не повидался бы с жертвой своей юношеской любви к ювелирным изделиям.
Перед отъездом в Моравию Феррару навестил Хасан, нищий и оборванный. Христианский бог оказался не очень-то щедр на милости. Хасан был глубоко разочарован. Ювелир нанял его за небольшое жалование и взял с собой.
Странствия по Австрии и Швейцарии, оплаченные моравским вельможей, вполне устраивали Феррару. Сложные отношения с католической церковью не позволяли ему отправиться с Конрадом в Италию, погостить у брата в Венеции и оттуда вернуться в Голландию морем. В Швейцарии он чувствовал себя свободно. Он не знал точно, что именно заставило его навестить генуэзца: любопытство, воспоминания молодости или предчувствие хорошей возможности поживиться…
Никакие игры и развлечения не могли переломить привычку Конрада к одиночеству и беседам с потусторонними существами. Он быстро уставал от своих новых приятелей и временами убегал от них, чтобы побыть наедине с другими — невидимыми созданиями. В огромном доме спрятаться было нетрудно. Мальчик бродил по роскошным залам и покоям, разглядывая их убранство. Немногочисленная прислуга редко видела его. Он, словно зверёныш, чувствовал постороннее присутствие и успевал скрыться. Во время одной такой прогулки он зашёл в просторную комнату с высоким потолком, мозаичным полом и большим окном. Конрад слегка испугался, сообразив, что попал в покои владельца дома.
В комнате было много красивых вещей, расставленных с изящной небрежностью на круглом столе и в шкафу со стеклянными дверцами: часы с фигурками античных богов и богинь, статуэтки из бронзы, фарфора и серебра, золотые и серебряные приборы, хрустальные вазы. На стенах, затянутых цветной материей, висели картины.
Внимание Конрада привлёк кубок, стоявший отдельно на мраморной тумбе. Он был сделан из большой перламутровой раковины, оправленной в серебро. По крепкой ножке вился узор из виноградных листьев.
Справа от тумбы в проёме приоткрытой двери, ведущей в спальню, был виден угол столика и над ним яркий натюрморт с пионами и райскими птицами. Конрад затаил дыхание: ему почудились голоса. В спальне шёл тихий разговор. Там находился Феррара. Второго человека узнать было труднее. Его злобный свистящий полушёпот напоминал шипение потревоженной гадюки. Собеседники ожесточённо спорили, стараясь не очень шуметь. Говорили, видимо, по-итальянски, так как Конраду не удавалось разобрать ни слова. Внезапно послышался приглушённый вскрик, возня и тонкий звук выскользнувшего из ножен клинка.
Конрад осторожно заглянул в спальню. Феррара стоял, прислонившись к стене между туалетным столиком и кроватью. Хозяин дома держал у его горла остриё шпаги. Раздумывать было некогда. Схватив с тумбы тяжёлый кубок, мальчик бросился на помощь Ферраре, но в комнате уже кое-что изменилось: шпага была теперь в руке у гостя, а разоружённый хозяин трусливо пятился к двери, осыпая противника яростными проклятиями. Конрад отступил за тумбу — не слишком надёжное укрытие — и присел, неловко опустившись на одно колено. Край кубка чиркнул по стене, но разгорячённые ссорой мужчины не услышали постороннего звука. Они вывалились из спальни, громко ругаясь, пронеслись к выходу и углубились в полумрак анфилады.
Когда стихли шаги и голоса, Конрад тихонько возвратился в свою комнату, унося с собой кубок. Он не знал, зачем совершил эту нелепую кражу. Возможно, для того чтобы наказать владельца дома за испуг, который пережил по его вине. Было ясно, что после скандала хозяин выставит гостей вон и до их отъезда вряд ли хватится одной из безделушек, украшавших его покои. Конрад понимал, что собирается присвоить очень дорогую вещь и что Феррара не одобрит этого, а значит, показывать ему трофей не стоит.
Едва мальчик успел спрятать свою добычу под грудой подушек на кровати, как за ним явился Анастас: Феррара решил немедленно отправиться в путь и ждал их во дворе. Конрада эта новость не удивила. Сбросив камзол, он завернул в него кубок и отдал изумлённому парню со строгим напутствием: "Не вздумай потерять эту вещь и никому её не показывай!"
Молодой грек отличался большой сообразительностью в том, что касалось присвоения чужого добра.
Внизу у ворот Феррара и хозяин дома обменивались язвительными репликами, пока слуги готовили кортеж в путь. Конрад тихо прошёл мимо них к карете. Никто не заметил, что поверх рубашки на нём только жилет, а его непочтительно скомканный камзол держит в охапку греческий слуга.
В карете Анастас спрятал кубок под сложенное на сидении покрывало, а сверху положил "Историю Богемии". Конрад облачился в камзол, надел шляпу и сел напротив слуги. Оба пытались скрыть беспокойство, поглядывая в окошко. Мысли Конрада занимала крайне неприятная процедура повешения, с которой рано или поздно приходилось знакомиться большинству воров и разбойников.
Наконец явился Феррара и, раздражённо хлопнув дверцей, приказал трогать. Кортеж двинулся в путь. Конрад с сожалением провожал взглядом парк, ускользающий в даль приятных воспоминаний. Впереди была долгая дорога и осень, уже пометившая небо и листву своим прикосновением.
Путешествие начиналось не лучшим образом. До темноты нещадно гнали лошадей. Феррара был не в духе и молчал, не обращая внимания на своих притихших спутников. Кубок он увидел на следующий день к вечеру. От озера пошёл туман, и стало прохладно. Взяв плед, Феррара с ужасом обнаружил под ним знакомую вещь, которой накануне любовался в совершенно других условиях. Анастасу досталась тяжёлая оплеуха. Конрад, заслуживший более сурового наказания, выслушал длинное нравоучение, в котором неоднократно повторялось оскорбительное для аристократа слово "воришка". Взглянув на пристыженных мальчишек, Феррара внезапно расхохотался. Они сделали то, что не удалось ему: заставили генуэзского авантюриста вернуть часть старого долга. Но теперь стоило поторопиться: хозяин, конечно, хватился пропажи.
