Вскоре карета остановилась перед воротами длинного дома в три этажа с ажурными балконами и множеством каминных труб на крутой четырёхскатной крыше. Пассажиры услышали, как их провожатый окликает кого-то. Ему ответили по-немецки.

— Мы приехали, — сказал Феррара Конраду, — но ждут ли нас так скоро? С кортежем мы провели бы в пути ещё день или два.

Их ждали. Створы высоких ворот разошлись, впуская гостей на просторный двор. К карете подбежали лакеи, открыли дверцы. Конрад вышел пошатываясь. Его укачало. Феррара взял его за руку и повёл к парадной лестнице. Пан Мирослав оказал гостям неслыханную честь: встретил их на крыльце под гербом, венчающим арку входа.

— Что с вами произошло, сын мой? — воскликнул хозяин дома. — На вашей одежде кровь! Где ваши слуги? Где Светелко? Господин Феррара, я надеялся, что вы будете другом и защитником его светлости в пути!

Конрад понял, что должен заступиться за ювелира.

— Простите, сударь, господин Феррара был очень внимателен ко мне и увёз меня, беспокоясь за мою жизнь, когда наши слуги вышли из повиновения. Одного из них мне пришлось наказать за грубость. Это его кровь.

— Вы не должны были делать это собственноручно, сын мой, — неодобрительно заметил Мирослав. — Я дал вам своего пажа, чтобы он исполнял все ваши приказания, но почему я не вижу его здесь?

— Увы, сударь, — вмешался Феррара, — господину Светелко пришлось расстаться с нами именно для того чтобы защитить нас от взбунтовавшихся слуг. Вскоре он прибудет с нашим кортежем.

Глаза Мирослава стали льдистыми.

— Кто зачинщик бунта? — спросил он.

Пока смущённый Феррара подыскивал ответ, — всё-таки виновниками были его люди! — Конрад, преодолев робость, приблизился к Мирославу.

— Никакого бунта не было. Один из слуг господина Феррары повёл себя неучтиво, и я ранил его.

— Вы убили его, ваша светлость, — тихо возразил ювелир. — Этот человек умер.

Конрад удивлённо обернулся.

— Почему мне никто не сказал?

— Мы не хотели тревожить вас, но наёмники могли взбунтоваться, поэтому было решено, что я поеду вперёд и тайно увезу вас в своей карете, а господин Светелко поведёт кортеж другой дорогой.

Пан Мирослав пришёл в восторг:

— Браво, господа! Узнаю родную кровь! Сын мой, вы достойны носить моё имя. Господин Феррара, вы сберегли самое дорогое, что есть у меня — моего единственного наследника. Я не останусь в долгу.

Ферраре стоило большого усилия сохранить невозмутимый вид. Пан Мирослав сам сказал ему то, что он надеялся выяснить постепенно, осторожно расспрашивая Конрада и его слуг.

Что это — похищение или побег? Конрад ничем не напоминал испуганного ребёнка, которого против его воли увезли из родительского дома. У его страхов была другая причина. Вполне возможно, что никакого барона Норденфельда в действительности не существовало, а сын Мирослава пользовался чужим именем, так как путешествовать под своим ему было опасно.

Феррара знал Мирослава много лет, но никогда ничего не слышал о его сыне.

Конрад равнодушно отнёсся к тому, что его тайна стала известна ювелиру. Он начал свыкаться с мыслью о своём позоре. В сравнении с тем унижением, которое он пережил перед отъездом из Норденфельда, это было ещё не самое худшее. Ему льстило, что его настоящий отец богат и знатен. Он с презрением думал о Герхарде: нищий дурак, упустивший своё счастье. Жена смеялась над ним, наследник его покинул.

Пан Мирослав поручил Феррару заботам лакеев, а Конрада отвёл в предназначенную для него комнату. Она была огромной, как зал. Белый сводчатый потолок и высокие окна, пропускающие много света, усиливали впечатление простора. В центре стояла кровать под роскошным, тёмно-красным с золотыми кистями пологом. Того же цвета была обивка двух кресел и тяжёлая скатерть на столе. Это красно-золотое великолепие подавило Конрада. Он почувствовал себя в ловушке. Мирослав крепко обнял его. Проклятые нежности! Конрад сжал зубы. Он ненавидел, когда к нему прикасались.

— Наконец-то вы дома, сын мой! — проговорил Мирослав. Выпустив мальчика из объятий, он пристально заглянул ему в глаза. — Вы боитесь меня, дитя моё?

Ответить "да" было невозможно. Конрад заставил себя улыбнулся.

— Нет, сударь, ведь вы мой отец.

Его ложь подействовала как магическое заклинание. Мирослав опомнился.

— Ваша светлость, — сказал он, — мне радостно это слышать, но я не должен забывать о том, что вы носите чужое имя. Мне предстоит выполнить множество условий, чтобы получить законное право называть вас сыном. Пока же для всех вы мой гость. Простите, что ввёл вас в искушение.

Сухо кивнув смущённому Конраду, он вышел.

Мальчик вытер слёзы. Он не понимал, чем обижен, но на душе у него было гадко. Единственное, что утешало его, это слабая надежда вскоре увидеть Лендерта, но явился другой слуга — аккуратно одетый, симпатичный молодой человек.

— Моё имя Клаус, — представился он, — я полностью в распоряжении вашей светлости.

Конрад спросил о Лендерте. Клаус ничего не слышал о голландце, но пообещал узнать, приехал ли тот несколько дней назад в Прагу со свитой пана Мирослава.

Перед обедом гостям было предложено принять ванну. Конрад не ожидал, что ему придётся мыться вместе с Феррарой в маленьком квадратном бассейне, наполненном горячей водой. В Норденфельде взрослые использовали для этой цели деревянные бочки, детей купали в большом корыте.

Видя, что мальчик стесняется, Феррара попытался успокоить его: они провели вместе столько времени, беседовали, ели за одним столом, спали в одной постели, доверяли друг другу свою жизнь и жизни своих слуг. Конрад согласился. Действительно, они стали близкими друзьями. Ему не хотелось вспоминать, как он мечтал ограбить ювелира. Это было в далёком прошлом.

Домашний костюм, который Мирослав приготовил для своего младшего гостя, был сшит из винно-красного крепа. Фалды украшала замысловатая вышивка золотой нитью и стеклярусом. Конрад пришёл в ужас при виде этого наряда, подобранного под интерьер его помпезной красно-золотой комнаты. Он предпочёл бы что-нибудь менее броское, но Мирослав нуждался в ярких блестящих игрушках.

Когда разодетый, надушенный, с аккуратно завитыми локонами Конрад появился в столовой, ему стало ясно, что он ошибался, мысленно называя себя попугаем. Взору его предстал Феррара в ослепительном наряде из бордового шёлка с широким золотым галуном. Правую руку ювелира украшал рубин в три карата, на левой светился крупный бриллиант. Кружевное жабо было заколото бриллиантовой брошью, в ушах покачивались каплевидные жемчужины. Конрад отметил, что всё вместе это выглядит не так уж плохо, и впервые понял, как симпатичен ему Феррара, не боящийся показаться нелепым в слишком яркой одежде.