— Что угодно вашей светлости? — на чистом немецком языке спросил один, подходя ближе к кровати.

Конрад смутился, так как не предполагал, что колокольчик предназначен для вызова слуг. В Норденфельде господа пользовались свистками, которые носили на шёлковых шнурах. Бертран вечно забывал свисток, где попало, и частенько был вынужден обходиться своим зычным голосом, что очень смешило его аккуратного младшего братишку.

Слуги стояли у постели в ожидании приказаний. Все трое отличались высоким ростом. Конраду невольно захотелось привстать, но лень победила.

— Где ваш господин? — задал он первый пришедший ему в голову вопрос.

— Уехал, ваша светлость. — Парень улыбнулся так, словно сообщил нечто очень приятное для гостя.

— Куда? — Конрад приподнялся. Этого он не ожидал услышать. Неужели Мирослав оставил его одного в замке?

— Наш хозяин редко бывает в Хелльштайне, — охотно пояснил другой слуга. — Он живёт в Праге.

— Но не мог же он уехать в Прагу, пока я здесь?! — воскликнул Конрад. — Где мои слуги: Лендерт, Дингер? Приведите их ко мне!

На лицах парней он прочёл растерянность: либо они ничего не знали о его слугах, либо не хотели говорить о них. Он сдержал гнев. Не время и не место было для проявления фамильной черты Норденфельдов — вспыльчивости.

— Ваша светлость… — высокий парень продолжал улыбаться, но уже не так лучезарно.

— Хорошо, — прервал его Конрад. — Вижу, что у меня теперь достаточно слуг, чтобы я не скучал. Как вас зовут?

— Штефан, ваша светлость, — почтительно поклонился высокий. Двое других представились как Вернер и Хайне.

Маленький Норденфельд кивнул.

— Вы мне пока не нужны, — беспечно заявил он, мгновенно преображаясь из надменного господина в озорного избалованного мальчишку. — Я просто хотел послушать, как звенит колокольчик.

Отпустив слуг, он задумался. Судя по тому, насколько быстро они явились на его зов, их помещение находилось где-то рядом, а значит, выйти из своих покоев незаметно он не мог.

"Ещё хуже, чем в Норденфельде!" — усмехнулся он, вспомнив узкую шахту винтовой лестницы. Дверь, ведущая из неё в основное здание, вполне вероятно, запиралась, но это было даже к лучшему: Бог знает, какие люди обитали в этом огромном замке. Чего стоили одни только шляхтичи пана Мирослава!

Но что стало с Лендертом и Дингером? В последний раз Конрад видел их во дворе. На некоторое время он совершенно забыл о них и теперь жалел о своём легкомыслии. С ними ему было бы не так одиноко.

Но у него были тайные друзья, о которых никто не подозревал. Четыре огонька светились над его постелью. Ему показалось, что они зовут его подняться на башню. Их шелестящие голоса были едва различимы.

— Не хочу, — мысленно ответил он.

Внезапно их шёпот заглушил звучный голос матери:

— Дитя моё, не беспокойся, Мирослав не оставит тебя.

— Ты здесь? Конрад увидел над собой мерцающую фигуру ангела и невольно протянул руки, чтобы обнять его. Ладони словно коснулись нагретой солнцем паутины. В руках мальчика оказалось что-то призрачно-живое, в его душу хлынуло ласковое тепло.

— Как я соскучился по тебе! — выдохнул он.

— Я тоже, милый.

— Ты не уйдёшь?

— Я всегда с тобой, только позови.

— Ты знаешь, Мирослав думает, что я его сын, но ведь это неправда? Мне стыдно, что он может подозревать такое…

Невесомая рука скользнула по щеке Конрада. Мать наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Ты мой сын. Земные связи недолговечны. Будь снисходителен к Мирославу. Пусть думает, что у него есть наследник. Не спорь с ним, не разрушай его мечты, он так одинок…

— Но это значит, что я родился в грехе?!

Развенчанный бог терпеливо улыбнулся. Какими бы нелепыми не казались ему земные представления о греховности, он вынужден был считаться с ними.

— Разве ты имел возможность выбирать себе родителей? А если бы имел, разве не выбрал бы Мирослава? Он лучше Герхарда.

— Конечно, но Герхард не отпустит меня.

— Тебе нравится в Хелльштайне?

— Да, только мне придётся уехать…

— Ты любишь Герхарда?

Конрад помедлил с ответом.

— Наверное. Мне хотелось, чтобы он любил меня. Неужели я хуже Бертрана?

— Для любящих родителей все их дети равны. Если Герхард отдаёт предпочтение мёртвому, а не живому, пусть остаётся с мёртвым. Мирослав позаботится о тебе. Ты забудешь, что такое бедность, голод и унижения. Встань, осмотрись. В твоей комнате столько красивых вещей, каких у тебя никогда не было! Они очень дорого стоят. Поднимись на башню: ты увидишь владения своего настоящего отца. Они простираются до самого горизонта. Мирослав богат и знатен. Быть его сыном — честь, а не позор!

Конрад затаил дыхание. Никогда ещё мать не говорила с ним так. Неужели она настолько презирала Герхарда?

Видя изумление мальчика, демон сгоряча едва не сказал ему правду о себе и его матери, но вовремя сообразил, что такое откровение может слишком сильно испугать Конрада. Демон нежно погладил его разметавшиеся по подушке волосы.

— Герхард обижал тебя? — спросил мальчик.

— Да. Он плохо обращался с тобой, и этого я не могу ему простить.

— Я не сержусь на него, — Конрад ощутил жгучее горе. Ему было нелегко смириться с мыслью о том, что барон Норденфельд — не его отец и что мать любила другого. — Пожалуй, я поднимусь на башню. Здесь скучно…

Подъём казался бесконечным. Конрад крался по лестнице, держа туфли в руках. Он надеялся, что ему удалось выйти из комнаты незамеченным. В Норденфельде он научился обманывать бдительность своих сторожей, но Хелльштайн был настоящей крепостью, неприступной твердыней. Юный гость чувствовал себя пленником. Он не знал, жалеть ли о том, что ему всё-таки удалось попасть в этот замок, или радоваться своей удаче.

Лестница вывела его на широкую смотровую площадку, окаймлённую зубчатой стеной. От порыва ветра у мальчика перехватило дыхание. С огромной высоты далеко просматривались поля, луга, дороги, маленькие, словно игрушечные, домики. Холмы вздымались один за другим, точно гигантские зелёные волны.

Конрад надел туфли и оглянулся. По углам площадки росли в кадках деревца с аккуратно подстриженными кронами. Под одним из них стояла скамья. На ней сидел Альберто Феррара. Заметив его, Конрад вздрогнул. Он не ожидал увидеть здесь кого-либо, тем более, итальянского гостя пана Мирослава. Феррара приветливо кивнул. Он был одет проще, чем во время завтрака. Его чёрный камзол украшала скромная вышивка стеклярусом, на правой руке матово поблескивал синий непрозрачный камень в золотой оправе.