Ход этих событий не только не предвещал последовавшей через несколько дней трагической развязки, но, наоборот, вселил в нас крепкую уверенность в решении союзников в совместной борьбе с казаками раз навсегда покончить с тоталитарным режимом в России.

Двадцать пятого мая всем начальникам блоков английское военное командование приказало в суточный срок составить исчерпывающий именной список офицерского и рядового состава.

Требование это создало в моем настроении резкий перелом к худшему. Я интуитивно почувствовал наступление чего-то ужасного, неотвратимого.

Офицеры и казаки спрашивали меня о причине такого моего настроения, но я и сам не мог его объяснить.

Дивизия была расположена в горах, где почти отсутствовали населенные пункты. Пришлось устраиваться по своим возможностям и умению.

Сохранившиеся у меня полотнища частей палаток создавали возможность устройства коллективного укрытия от дождя и ветра. Не имевшие и того, рубили сучья и делали настилы, располагаясь на ночь на этих импровизированных кроватях.

В Австрии, в особенности в горах, майские ночи настолько холодны, что многие казаки, за отсутствием у них одеял, дрожа от холода, коротали бессонные ночи и отсыпались днем.

Лошади паслись на склонах гор, обращая огромные, поросшие сочной зеленой травой пространства, в течение двух-трех дней в голую, черную, без единого признака растительности, унылую пустыню.

Довольствовались мы как попало, главным образом, тем скудным пайком, который отпускался нам англичанами. Главным интендантом являлся офицер пропагандного отдела есаул Богуш. Ему выделили грузовик, в котором он беспрерывно разъезжал, получая со складов продукты и отпуская их, согласно количеству людей, особо уполномоченным каждой части.

Время протекало в тяжелом, томительном безделии. Ту неизъяснимую прелесть и очарование гористо-лесистых мест Австрии, которые восхищают богатых туристов, в силу неопределенности нашего положения мы воспринять не могли и ко всем этим красотам относились безразлично. В голову упорно лезли назойливые мысли о фальши нашего положения как бесподданных военнопленных, к которым не могут быть применены нормы международного права, в особенности о правовой охране, согласно Гаагской конвенции Международного Красного Креста.

Нас ужасала мысль о возможности выдачи Советам; прочная и Дружественная связь западных союзников, несмотря на отсутствие соответствующих политических и военных информаций, казалась для нас незыблемой и поэтому чреватой для нас весьма нежелательными последствиями.

Двадцать седьмого мая в 11 часов утра наш блок получил письменное распоряжение английского командования, переданное нам полковником Вагнером, о спуске с гор на шоссе к восьми часам следующего дня, то есть 28 мая, где англичане укажут нам для пребывания специальный лагерь для военнопленных.

Приказание произвело на нас гнетущее впечатление. Офицеры и казаки прекрасно отдавали себе отчет в том, что их ожидает в связи с этим приказом.

Для получения точной информации я и ротмистр Тепляков немедленно выехали в штаб полковника Вагнера, расположенный от нашего места на расстоянии трех километров. Подъезжая к штабу, мы увидели бродящих по улице казаков из личной охраны полковника Вагнера, который, как они нам сообщили, вызвал их сегодня утром к себе и сказал следующее:

— Друзья мои! Обстоятельства так складываются, что я вынужден, не теряя ни одной минуты, отсюда уходить. Вы совершенно свободны и можете также уходить, пока еще есть время.

Вслед за этим полковнику подали навьюченную верховую лошадь. Попрощавшись со своими приближенными немцами и охраной, полковник скрылся в ближайшем лесу. Немцы последовали его примеру и разъехались в разные стороны.

Хотя мы и не получили определенной информации, тем не менее решение англичан о передаче нас в лагерь военнопленных не вызывало никаких сомнений о готовящейся нам горькой участи. Хмурые и подавленные, возвращались мы к месту нашего бивака; что мы могли сказать терпеливо ожидавшим нас казакам?

Выстроив весь блок, я вкратце изложил картину посещения штаба Вагнера и, не скрывая своих опасений, предоставил казакам право с наступлением темноты уйти в горы и там искать спасение. Тем же, кто останется, — сохранять полный порядок и спокойствие, самообладание и тщательно подготовиться к ожидавшему их лишению свободы.

Тяжело переживая случившееся, я лег спать, еще когда солнце стояло довольно высоко. Тяжелые предчувствия сжимали грудь. Переворачиваясь с боку на бок, я долго не мог уснуть.

В восемь часов вечера пришли трое штабных офицеров. Они доложили о своем решении этой ночью уйти в горы и таким образом избежать заключения в лагерь военнопленных. Предложили и мне присоединиться к ним.

Поблагодарив за внимание, я категорически отказался от побега, так как считал для себя недопустимым оставлять вверенных мне казаков на произвол судьбы.

Утром 28 мая, в шесть часов, проверяя наличный состав штаба и войсковых соединений, к нему приданных, я с горечью убедился, что ни один казак не бежал. Все оказались налицо, идя навстречу неумолимому року. Остались и приходившие ко мне три офицера.

Приведя в порядок свой отряд, я дал команду к спуску с гор на асфальтированное шоссе. На шоссе нашим глазам открылась картина тщательной подготовки англичан к принятию боя с неприятельскими силами, хорошо вооруженными.

Вдоль шоссе на протяжении несколько километров вплотную друг к другу стояли грозно ощетинившись дулами орудий новейшей конструкции английские танки. Дула орудий были направлены прямо на нас, безоружных казаков. Трудно передать то чувство подавленности и горечи, какие вызвала у нас такая боевая предосторожность.

Экскортируемые танками, медленным шагом двинулись мы в свой последний жизненный путь, навстречу грозной, таящей в себе гибель и страдание, неизвестности. Ехали недолго, так как предназначенный для нас лагерь Вайтенсфельд отстоял от места нашей последней остановки в восьми километрах.

Вблизи лагеря мы были встречены сухощавым, выше среднего роста английским майором королевской гвардии. Он немедленно отделил офицеров от казаков, предоставив первым право оставить при себе своих вестовых. Мой вестовой, казак станицы Новощербиновской Карпо Небовся, несмотря на мои настойчивые уговоры, долго не хотел со мной расставаться и только после моего категорического отказа, расцеловавшись со мной, со слезами на глазах уехал с остальными казаками.

Первым вошел в лагерь я, предварительно подвергнувшись унизительному обыску и ограблению сержантом ручных часов «Омега», электрического фонарика, термоса и бритвы.

Лагерь Вайтенсфельд представлял собою небольшую площадь земли, огороженную несколькими рядами колючей проволоки. С правой стороны — горный ручей, окаймленный небольшим сосновым лесом, с остальных трех сторон — поле. В лагере, за исключением одного недостроенного барака, жилищем для нас служили несколько двойных высоких палаток. Охрана лагеря: команда английских солдат в десять человек, вооруженных автоматами, кругом лагеря пулеметчики с 9—10 пулеметами, направленными на лагерь.

Я поместился в первой попавшейся палатке. Вслед за мной, один за другим, прибывали штабные офицеры, врачи, дивизионный священник отец А. и несколько сестер милосердия. Затем начали прибывать офицеры полков дивизии. К вечеру лагерь укомплектовался в количестве 190 человек.

В палатке командира 1-го Донского полка майора Островского состоялось совещание старшего командного состава. Пришли к единодушному заключению о неизбежности выдачи нас советам, так как принятые англичанами чрезвычайные меры предосторожности в отношении безоружных людей не вызывали никакого сомнения в их намерениях.

В соответствии с этим нами был составлен меморандум на имя английского командования. Изложив сущность нашей белой идеи о борьбе с коммунизмом, начатой еще в 1917 году, и отсутствии у нас враждебных отношений к западным союзникам, мы просили только об одном — не выдавать нас нашему заклятому врагу, коммунизму. В случае, если эта выдача предрешена английским правительством, то мы настаиваем на расстреле нас англичанами.