Мой собеседник говорит о себе, что он был взят из церкви лагеря Пеггец, просидел за проволокой «Русского лагеря» три дня и затем был отправлен в Грац.
Вагоны поезда были исключительно товарные, наглухо заколоченные, на передних и на задних площадках каждого вагона английская стража по четыре человека. В середине поезда платформа с двумя пулеметами, а также по платформе впереди и сзади поезда.
По пути некоторые выбивали люки, то есть забитые окна, и выпрыгивали. Таким образом удалось бежать трем человекам, а одиннадцать были убиты стражей.
Погрузили у «Русского лагеря» в 11 часов дня, отошли в половине второго, прибыли в Грац в темноте.
По пути, видимо на границе советской зоны, после трех ружейных выстрелов и двух свистков поезд остановился и простоял минуты три. По-видимому, здесь английскую стражу сменила советская. Во время остановки два человека пытались бежать, но были ранены и вброшены в последний вагон.
Примерно в 10.30 поезд остановился около лагеря Граца в поле. Выгрузка продолжалась пять минут. Немедленно прибывших построили в колонну по четыре.
Сейчас же подошел, судя по хорошей одежде, какой-то командир с двумя ведрами и сказал, указывая на них:
— Здесь касса для часов, а здесь для кошельков!
Пока он прошел всю колонну, то часов наложили полное ведро, а кошельков было мало, потому что большинство их было выброшено по пути.
После этого на прибывших набросились красноармейцы и начали менять одежду, отбирая хорошую и отдавая свою рваную. Так продолжалось до утра, и у некоторых меняли одежду по пять раз. К утру все были, буквально, ограбленные и в лохмотьях. При этом многих били. Особенно свирепствовали новые красноармейцы-инородцы: румыны, болгары, латыши и прочие, а также молодые русские солдаты.
Следующий день люди так и просидели в восемь шеренг, как прибыли эшелоном. Также, поэшелонно, сидели и ранее прибывшие сюда люди. Кругом красноармейцы, не позволявшие сходить с места.
Ко времени прибытия этого эшелона в лагере было 86 тысяч заключенных, исключительно русских мужчин и женщин.
Так просидели они неевши и не двигаясь с места до семи часов вечера, когда дали по котелку какой-то похлебки на два человека. Все люди были разделены по 50 человек и из них же назначены пятидесятники. Через них давали муку, но огня разводить не позволяли. Муку отдавали на кухню. Там ее забалтывали водой. Хлеба не давали.
Для выполнения естественной для каждого человека нужды позволяли отползти на несколько шагов в сторону.
В течение дня многих куда-то вызывали, причем большинство возвращались избитыми. В продолжении дня привезли еще два эшелона из французской зоны, общей численностью до трех тысяч человек. Вечером, часов в десять, привезли примерно 13 тысяч человек, захваченных титовцами. Среди других привезенных было несколько казаков из 3-го Запасного полка домановской группы, из хора.
В таком положении, не сходя с места, пробыли шесть суток.
Прибывшие дети до 13-летнего возраста немедленно, несмотря на вопли и отчаяние матерей, отбирались. Их сажали в классные вагоны и куда-то увозили. Их принимали няни и сестры, угощали конфетами, давали игрушки и цветы. Сами малыши даже веселились.
В течение дня ровно ничего не делали, но шел допрос. Всех казаков и власовцев, а также других, служивших в войсковых частях, выделяли в особую, 13-ю группу и по нонам вывозили якобы на работы, но машины всегда возвращались пустыми. В одну ночь вывезли 96 машин, примерно по 20 человек в каждой.
По словам некоторых красноармейцев, их всех расстреливали.
Возвращавшиеся после допроса, часто носили следы побоев. При допросах применяли вбивание игл под ногти. Допросы производили или в закрытых помещениях, или в кустах. Часто оттуда слышались вопли.
Рассказчик говорит, что сам слышал, как один казак кричал на допросе:
— Лучше убейте меня, гады, а со своего пути не сойду. Вы замучили миллионы людей… Мучайте и меня…
Всех женщин стригли. Некоторых мужчин мазали щеткой какою-то жидкостью от лба до затылка, после чего волосы выпадали, оставалась чистая, голая кожа. После этого тело становилось холодным и безчувственным. Всем на спине ставили краской крест.
В эшелоне рассказчика было около 900 человек, и между ними старые эмигранты: полковник Сиволобов — без одной ноги, станицы Кущевской и войсковой старшина Гавриш, тоже без руки. Гавриш, несмотря на свою инвалидность, удачно выпрыгнул по пути из вагона, залег за какой-то пень и, несмотря на жестокий пулеметный огонь английской стражи, остался невредимым.
Сиволобова опознали его станичники-красноармейцы Тищенки и здесь же в лагере, в кустах, расстреляли.
Кормили очень плохо: 112 граммов муки и котелок чечевичной похлебки на два человека. Воду давали один раз в день. При допросах тех, кто не служил в войсковых частях и тех, кого не отправляли в 13-ю группу, переводили на этап, то есть отделяли здесь же в отдельную группу.
И моему собеседнику удалось попасть на этап и только потому, что среди красноармейцев оказался его зять, который шепнул ему, куда надо отойти, а потом незаметно перевел в этапную группу. Туда же еще раньше попал псаломщик станицы Поповичевской К. и 13-летняя девочка Леночка Шабанова, дочь казака, который пропал без вести, а мать ее убили палками англичане при насильственном вывозе из-под Лиенца. Они трое составили группу и не разлучались до лучших дней.
На шестой день заступила новая стража.
Мой собеседник оставался в лагере Грац восемь дней. Все это время работала следственная комиссия: иголки под ногти, избиения…
Некоторым заключенным помогали красноармейцы.
Мой собеседник говорит, что в лагере он видел через окно одного из бараков полковника Новикова и есаула Овсянникова.
Из слов отдельных красноармейцев, в том числе и от своего зятя, с которым мой собеседник смог несколько раз перекинуться словами, он заключил, что большинство из 1700 офицеров, вывезенных из-под Лиенца «на конференцию» в Шпигель, расстреляны в Граце.
На восьмой день, говорит Троценко, построили колонну в 12 тысяч чело- век, в том числе и его с псаломщиком и Леночкой. Начальник конвоя им сказал, что, ввиду разрушения пути, они пройдут 12 километров пешком и будут погружены в поезда.
Сильная стража вывела их за город Грац, а дальше шли вольно, под слабой охраной. На ходу колонна сильно растянулась. Некоторые из красноармейской стражи относились к заключенным хорошо, другие не позволяли человеку остановиться даже тогда, когда ему это было необходимо.
Вопреки тому, что при выходе из Граца было объявлено, что, пройдя двенадцать километров, колонна будет погружена в поезда, движение ее походным порядком продолжалось более недели, причем начевали под открытым небом.
На седьмой день пути советский лейтенант, находившийся в числе стражи, разговорился с Троценко и сказал, что его два сына тоже служили в наших частях. Что, когда их захватили большевики, то одного куда-то увезли, а другого расстреляли в Граце. Он сказал:
— Ничего хорошего вас не ожидает. В лучшем случае осудят на многолетнюю ссылку, где вы и погибнете, в худшем расстреляют, — и он посоветовал, пока не поздно, уходить.
Последовав этому совету, наша тройка (казак, псаломщик и девочка) в первый же вечер, воспользовавшись движением колонны по редкому лесу, вышли из колонны и, по совету лейтенанта, спрятались за куст, а когда колонна прошла, пошли в сторону от дороги. Пройдя километров восемь, они увидели в окне свет. Псаломщик подошел к окну и попросил воды. Женщина-мадьярка напоила их. Они кое-как договорились с нею, и, когда она узнала, что они бежали от красных, дала им головку сыру, две булочки, молока, девочке сахару, а мужчинам по пачке папирос и показала дорогу.
Шли остаток ночи и целый день. Девочка подбилась и плакала, так как она была босая и натерла ноги. Тогда ее спутники из кусков своей одежи сделали ей что-то вроде туфель, и ей стало легче. С наступлением темноты заночевали под крышей какого-то открытого сарайчика в лесу. Спали крепко.
