— Вы говорите мне загадками, хозяин.

Рэвенсберд объяснил, рассказав вкратце обстоятельства, которые довели сына сквайра Лестера до его настоящего положения, и не пощадил леди Аделаиду в своем рассказе.

— Жаль, — заметил мистер Гом, выслушав Рэвенсберда. — Я не обратил на него вчера большого внимания, я был не в состоянии, но он показался мне красивым молодым человеком. Мы говорили о мистере Герберте Дэне, хозяин. Что сделалось с ним? Он в Дэншельде?

— Да, сэр, теперь. Я так и сказал. Он в замке.

— В замке! Это как?

Рэвенсберд опять вытянул свою шею, думая, что если ему удастся взглянуть на лицо, закутанное в одеяло, он, может быть, выведет заключение, в здравом ли рассудке этот господин. Напрасно! Он не мог видеть ничего, кроме кончика носа — тонкого и красивого носа, это правда, но что ж из этого?

— Он поселился в замке на житье, сэр.

— Он! И лорд Дэн позволяет ему это?

Обыкновенно бесстрастное лицо Ричарда Рэвенсберда на этот раз выразило глубокое удивление.

— Возможно ли, сэр, чтоб вы не знали, что Герберт Дэн — настоящий пэр? Лорд Дэн, тот, о котором мы говорили, тот, который приходил узнавать о вашем здоровье сегодня, был прежде Герберт Дэн. Он сделался наследником старого лорда.

Мистер Гом приподнялся на локте и взглянул на Рэвенсберда из-под малинового зонтика.

— Что же сделалось с старшим сыном, с Джоффри, с которым я был в Париже? Где был он, если Герберт Дэн сделался наследником?

— Он умер в одно время с своим братом, — отвечал Рэвенсберд, качая головой. — Прежде чем тело моего господина было найдено, останки мистера Дэна были привезены домой для погребения в фамильном склепе.

— Где он умер? От чего он умер? — повторял Гом, который, по-видимому, не мог опомниться от изумления.

— Он умер от горячки, сэр. Но где именно, я забыл, близ Рима, кажется; я знаю, что тело было отправлено из Чивитта-Веккии. Миледи скончалась очень скоро после того, да и старый лорд прожил не больше двух месяцев.

— Знаю, знаю, — сказал незнакомец с нетерпением, которое казалось почти лихорадочным, — я читал о смерти их в газетах, читал о наследстве нового пэра, Джоффри лорда Дэна, не Герберта.

— Его зовут Герберт Джоффри, сэр, — объяснил Рэвенсберд. — Как только он сделался наследником, его стали называть не Гербертом, а Джоффри. Это любимое имя лордов Дэнов.

Гом лег и закрыл свое лицо. Рэвенсберд ждал молча с некоторым удивлением.

— Видите, хозяин, это было для меня неожиданностью. Я думал возобновить мое прежнее знакомство с Джоффри Дэном, которого я знал, предполагая, что он настоящий пэр. Когда мне пришли сказать сегодня, что пришел лорд Дэн, я принял его за прежнего Джоффри Дэна; но мне не хотелось, чтоб он меня видел в моем настоящем положении. Герберт лорд Дэн! Как-то и теперь не верится.

— Право, это он, сэр, и вот уже десять лет, как он лорд Дэн.

— Его любят здесь?

— Очень, хотя он почти не имел случая заслужить любовь или нелюбовь, так долго находясь в отсутствии, — прибавил Рэвенсберд. — Он сделался популярен с тех пор, как воротился, да и великодушно поступил с завещанием лорда Дэна. В завещании было отказано множество подарков и денежных сумм, но милорд умер прежде чем подписал завещание, следовательно, оно было недействительно. Новый пэр, однако, буквально выполнил все, будто он по закону обязан был это сделать.

— Это хорошо.

— Пятнадцать тысяч фунтов было отказано леди Аделаиде Эрроль, сумма большая, — но он выплатил ее.

— Почему он не женился на ней? — довольно резко спросил больной, как бы забыв свой прежний вопрос об этом. — Он был тогда и довольно богат, и довольно знатен.

— Она передумала, сэр, как я вам сказал, и не хотела за него выйти. Это походило на внезапный каприз, на какую-то непонятную причуду. Моя жена была горничной леди Аделаиды в то время, она знала об отказе и сказала мне, но мы не говорили об этом. Вообще не было известно, что между ними было что-нибудь.

— Может быть, никогда ничего и не было?

— Было, сэр, когда он был просто Гербертом Дэном, — значительно отвечал Рэвенсберд. — Ни он, ни леди Аделаида не думали тогда, что он будет лордом Дэном.

— И вы говорите, что он не женат?

— Нет еще, и наследника нет. Если он умрет, титул исчезнет. Думают, что он, может быть, женится теперь, так как приехал поселиться здесь навсегда.

Гом не отвечал. Он повернулся лицом к стене и ничего не было видно, кроме его серебристых волос и малинового зонтика.

Сцена была поразительная, может быть, еще привлекательнее в своей грусти, а солнце ярко на нее сияло, как бы с насмешкою. Можно было подумать, что на дэншельдских утесах ярмарка, потому что народ толкался с жадным любопытством; богатые и бедные, старые и молодые, дворяне и простолюдины — все собрались на другой день кораблекрушения на берегу; если мы не говорили об этой сцене в последующем порядке, это потому, что другие вещи требовали нашего внимания. Люди отважные пришли на берег с рассветом, но на утес нельзя было взойти тогда от силы ветра. Он разорвал бы их в куски и, казалось, теперь готов был это сделать, хотя его свирепость несколько уменьшилась.

Остатки от когда-то прекрасного парохода виднелись внизу, без сомнения, удерживаемые какой-нибудь скрытой скалой. Множество обломков плавало по морю, куски железа виднелись на берегу. Мачты, реи, бушприт исчезли — словом, все, кроме корпуса, который мог исчезнуть со следующим приливом.

Бил Ганд, авторитет в подобных вещах, высказал свое мнение, что внутри ничего не осталось, то есть, что груз и пассажирские вещи были унесены водой; но это нельзя было знать наверняка. Нечто пострашнее дерева и железа виднелось на волнах по временам, не довольно близко, однако, чтобы разогнать зрителей на утесе, из которых половина принадлежала к робкому полу.

Между ними находился Лидни, очень растревоженный; шкатулка с нужными бумагами была с ним на пароходе и ему не хотелось, чтобы она потерялась. Он стоял и смотрел, пренебрегая опасным ветром.

Неблагоразумно стояли на краю утесов в своем горячем сочувствии, в своем грустном любопытстве мисс Бордильон и Мария Лестер. Бессвязная история о героизме ее брата дошла до ушей Марии в это утро; она поспешила к мисс Бордильон, и они вместе вышли.

— Маргарет, как вы думаете, это правда, что папа пожал Уильфреду руку и просил его не подвергать опасности свою жизнь? — повторяла Мария, стоя на краю утеса.

— Душа моя, ты уже в третий раз задаешь мне этот вопрос, и я могу повторить тебе опять, что я не знаю, — спокойно отвечала мисс Бордильон, — я этого не слыхала.

— Я не могу оставаться спокойной, я надеюсь, что это правда. Маргарет, это могло бы привести к примирению между ними.

— Я скажу тебе, что я слышала, Мария. Когда Уильфред воротился в лодке со спасенными людьми, воротился как бы из могилы, и все столпились с поздравлениями пожать ему руку, мистер Лестер и леди Аделаида стояли поодаль и сохраняли неодобрительное молчание.

— Это очень несправедливо! — горячо вскричала Мария.

С этими словами она сделала шаг вперед и наклонилась совершенно необдуманно над утесом, отчасти от нетерпения, отчасти для того, чтобы посмотреть, какой шум поднялся внизу. В эту минуту порыв ветра, такой свирепый, какого не был уж с час, пронесся над ними, и мисс Бордильон вскрикнула с испугом:

— Мария, берегись!

Могла ли Мария уберечься, это остается вопросом. Верно то, что ветер пошатнул ее, что в эту самую опасную минуту сильная рука обвилась вокруг нее и бесцеремонно оттащила назад. Через минуту Мария повернула свое лицо, бледное от страха, к своему спасителю. Она почувствовала свою опасность.

Она увидала незнакомого человека одних лет с ее братом Уильфредом, каждая черта и каждое движение которого светились благородством.

— Очень вас благодарю, — сказала она с волнением Я не знала, что ветер еще такой сильный.