— Дом надежный, — возразил Рэвенсберд, — он выдержал ветры посильнее этого.

— Я не думаю, чтоб у нас был когда-нибудь такой сильный ветер. Слышишь?

Она задрожала. Рэвенсберд, который был очень добрым мужем, хотя иногда немножко строптив, взял у ней из рук свечу и велел ей сесть, придвинув стул и для себя. Через несколько времени вошла служанка.

— Просят еще элю в буфет, сэр, — сказала она. — Прикажете дать? Без двух минут одиннадцать часов.

— Ради Бога, Ричард, позволь им остаться, сколько они хотят, — вмешалась Софи. — Когда опасно, лучше быть с людьми, а в постель лечь я не осмелюсь.

— Не осмелишься лечь в постель? — с удивлением сказал Рэвенсберд. — Ну, Софи, что с тобою? Люди спят крепче при ветре.

— Я такого ветра не видывала с тех пор, как живу в «Отдыхе Моряков», — возразила Софи, за которой всегда оставалось последнее слово. — Я хотела бы, чтобы в буфете у нас сидели до утра.

Рэвенсберд воротился в буфет и сказал всей компании, что уже одиннадцать часов. Однако никто не хотел уходить и от ветра ли, ревевшего на дворе, что, конечно, увеличивало наслаждение от домашних удобств, или желая угодить жене, Рэвенсберд оказался не так суров, как обыкновенно, и не запер свою гостиницу в одиннадцать часов, а приказал еще нацедить элю. Служанка обносила эль кругом, когда вошел новый посетитель, Мичель, береговой страж. Он снял клеенчатый капюшон, который был на нем, и сел.

— Ну, Мичель, вас ветер занес сюда? — этими словами встретил его Рэвенсберд. — А я думал, что вы дежурный сегодня.

— Ветер не дал мне дежурить, мистер Рэвенсберд, так что можно сказать, он занес меня сюда, — отвечал Мичель. — Я видел, что у вас не закрыто, сквозь щели в ставнях. Ужасная ночь!

— Нечего опасаться, что лодка с контрабандой подкрадется к берегу сегодня, — засмеялась вся компания.

— Не опасайся этого, а опасайся другого, то есть, чтоб нас ветер не снес с утесов в море, — сказал Мичель, — надзиратель избавил нас от дежурства. Как страшно смотреть на волны!

— Таможенные целый день не дежурили внизу?

— Не могли стоять, — отвечал Мичель, — море могло их унести. Совершенно понапрасну ставить туда людей теперь, когда нам разрешено ходить на утесах; я боюсь одного, — прибавил он, понизив голос.

— Чего это?

— Какой-то пароход погибает. Я очень хорошо вижу издали, как некоторым из вас известно, и очень хорошо мог различить. Я указывал на него Бэкеру, но он не мог видеть ничего и думал, что я ошибся. Нет, я не ошибусь!

— И пароход погибает?

— Как же может пароход в такую бурю не погибнуть? — отвечал Мичель. — А ветер дует прямо к берегу! Помяните мое слово, если это пароход, он разобьется о скалы нынешней ночью. Я…

Голос Мичеля вдруг прервался, и вся компания разом вскочила на ноги. Тяжелый, громкий звук раздался в ушах их. Мистрисс Рэвенсберд вбежала в комнату, крича в испуге:

— Это пушка?

Если это была пушка, то она стреляла так часто и с таким звуком, какой никогда никому не приходилось слышать из пушки. Некоторые из этих испуганных посетителей слышали этот звук прежде, а некоторые не слыхали.

— Это большой колокол в замке, — проговорил Мичель. — В последний раз, когда звонили в него в набат, это было во время пожара в конюшнях, перед смертью старого лорда.

— Что такое случилось?

Вся компания выбежала на дорогу, смотря по направлению к замку и думая, что там пожар. Софи вышла вместе со всеми, придерживая обеими руками свой чепчик из настоящего кружева; служанка шла за ней, придерживая свой чепчик. Ничего не было видно страшного; но, разговаривая между собой, они кричали изо всех сил, потому что ветер заглушал их слова.

— Я хотел бы, чтоб вы замолчали хоть на минуту, — сказал Рэвенсберд. — Прислушайтесь, насколько позволяет ветер и этот громкий колокол.

Все перестали кричать и стали прислушиваться. Тут они услыхали то, что шум в буфете мешал им слышать прежде: ружейные выстрелы, каждую минуту раздававшиеся с моря.

— Это погибает пароход, — с жаром заговорил Мичель, — я знал, что это будет так. Пароход зовет на помощь, и колокол в замке для этого бьет в набат, так бывало и прежде.

В это время один из дэнских слуг показался на дороге. Его узнали по белой с красным ливрее, и все бросились к нему.

— Не останавливайте меня! — воскликнул он. — Я бегу отыскивать лорда Дэна. Погибает какой-то большой пароход; он, кажется, идет из Индии и, должно быть, везет пассажиров.

— Я так и говорил! — заметил Мичель. — Как вы могли его разглядеть? — спросил он лакея.

— Некоторым из нас послышались сигналы с моря, мы пошли на башню и рассмотрели оттуда пароход, даже видели блеск ружейных выстрелов, хотя ветер заглушал звук. Мистер Брефф приказал ударить в набат и послал меня к сквайру Лестеру за милордом.

Через некоторое время весь Дэншельд собрался на берегу, созванный набатом. Некоторые завязали себе шляпу носовым платком, другие выбежали с одним носовым платком на голове, другие совсем без всего. Пароход, постепенно гонимый ветром к берегу, был теперь ближе, и ружейные выстрелы сделались громче.

Очень ясно можно было различить при лунном сиянии, что пароход был прекрасный. Один старый моряк, имевший хорошее зрение, даже лучше, чем у Мичеля, уверял, что он его знает по постройке, что это корабль американский. Каков бы он ни был, он быстро стремился к своей погибели.

Он находился с левой стороны от того места, где стоял народ, и, по всей вероятности, должен был удариться о скалы подальше деревни, к Дэнскому замку. Ветер был настоящим ураганом, с ревом валившим с ног зрителей, волны вздымались, как горы, с хриплым ревом, и когда-то крепкий пароход трещал и стонал, поддаваясь их бешенству.

О, какая сцена происходила на пароходе! Если бы зрители с берега могли ее видеть! Страшна была бушующая стихия для зрителя, какова же она должна была быть для тех, кто находился в ее власти! Взволнованным зрителям казалось, будто они слышат крики отчаяния с несчастного парохода, а воображение, столь же живое, сколь и справедливое, изображало, как в зеркале, страшные сцены. Для тех, кто находился на пароходе, это был последний день — приближалось время, начиналась вечность, но не все были готовы встретить ее!

Два человека подошли под руку, и толпа расступилась пропустить их: лорд Дэн и Лестер. Сквайр принес ночную подзорную трубу, но ветер делал ее бесполезной.

— Да ведь он совсем близко к берегу! — воскликнул лорд Дэн с ужасом.

— Еще полчаса, милорд, и он разобьется о скалы, — отвечал один зритель.

— Боже милосердный! Как быстро он несется!

— Ребята, — сказал Лестер, обращаясь особенно к рыбакам и морякам, собравшимся тут, — неужели ничего нельзя сделать?

Единогласный сдержанный звук послышался в ответ:

— Нет!

— Если бы кто-нибудь из них, ловкий пловец, мог броситься с парохода в море и приплыть к берегу с кабельтовом, только разве одно это могло бы их спасти, — заметил один старик. — Хотя я не думаю, чтобы ему удалось: волны поглотят его прежде, чем он доберется до берега.

— А спасательная лодка? — закричал лорд Дэн.

Толпа покачала головой с сострадательной улыбкой.

— Никакая спасательная лодка не удержится в море в такую погоду.

Никогда, может быть, не представлялось более ужасного зрелища продолжительной агонии. Один, два, три раза зажигали на палубе голубоватый огонек, освещавший ярче луны толпу, собравшуюся там. Многие стояли с протянутыми руками, а между тем с берега не могли подать помощи. Люди бегали с берега на утес, с утеса на берег в тревожном, торопливом волнении и не могли сделать ничего.

Пароход приближался к утесам — приближался медленно и неизбежно. Ночь проходила, ураган ревел с бешенством, волны вздымались со страшной силой, а пароход все шел к своей погибели. Странным казалось это растревоженным зрителям: теперь, когда смерть была неизбежна, крики отчаяния прекратились.

Через два часа после того, как из замка раздался набат, пароход ударился об утес, много людей полетело через борт, и они начали бороться с волнами изо всех сил так же безнадежно, как боролся пароход. Крики раздались тогда над водою с пронзительным, жалобным звуком, и зрители повторили их; женщины на берегу упали на колени в нервном волнении и молили Бога смилостивиться над душами утопающих.