— Я показывала мамзели комнаты ее барыни, — сказала Тифль, украдкой глядя своими зелеными глазками на изменившееся лицо мисс Бордильон, — то есть комнаты барина, теперь ведь это все равно. Но вещи еще не привезены из замка, и мамзель не может их убирать.

— Разве леди Аделаида Эрроль приехала сюда ночевать? — спросила Маргарет, более изумленная, чем прежде. — Сюда, в дом мистера Лестера?

— Миледи приехала совсем, приехала домой, — отвечала Тифль, мигая и жмурясь, как будто свет от лампы ослеплял ей глаза, хотя, в сущности, не сводила их с лица мисс Бордильон. — Она сейчас только обвенчалась с барином, и он привез ее домой. Разве в записке, оставленной им, не объяснено? Господи Боже мой! — вскричала Тифль, вынимая из кармана записку. — Ведь я забыла отдать ее вам! Прошу у вас извинения тысячу раз. Мистер Лестер написал эту записку, когда возвращался домой, и поручил мне отдать эту записку вам, а я положила ее в карман, чтобы не потерять. Вон из глаз — вон из головы!

Она не отдала ее с умыслом. Маргарет не лишилась чувств. Она только прислонилась к стене, лицо ее помертвело, но она постаралась преодолеть себя и на ее бледных, сухих губах появилась слабая улыбка, когда она обратилась к Софи.

— Они обвенчаны! Неужели?

— Я, право, думала, что этого не будет сегодня, мисс, — говорила эта самоуверенная и словоохотливая девица. — Моя барышня сидела одетая целый день, а пастора не могли найти. Он пришел в девять часов, мы уже перестали его ждать. Их венчали в большой зале, а мисс Дэн, стоявшая за невестой, была в черном платье. Я говорила, что это к несчастью, меня не послушали. Барышня одета как следует, ей только что сделали это новое платье перед всеми этими несчастьями, и она ни разу его не надевала, а я успела найти для нее в Дэншельде вуаль и цветы.

Маргарет Бордильон слышала довольно. Тифль начала рассказывать ей, какое доверие оказал ей барин, сколько хлопот было у ней и служанок, но Маргарет не слушала ее и ушла наверх. Двери комнат Лестера были открыты, и поток света вырывался из них в коридор. Маргарет прислонилась к стене с своей больной головою и распечатала записку.

В ней заключалось только несколько коротких строк; Лестер объяснял ей, что приготовлялось и по каким причинам это устроилось так скоро, так как леди Аделаиде некуда было ехать, а она желала тотчас оставить замок, куда переселился уже новый пэр. Слова были написаны чрезвычайно ласково, почти нежно, и Маргарет стояла и смотрела на них, сама не зная, сколько времени, глаза ее потускнели от горя.

— Маргарет!

Этот зов испугал ее, потому что ее звал Лестер. Скомкав записку в кармане и проведя рукою по глазам и по лбу, она подошла к лестнице и отвечала:

— Я здесь.

— Подите сюда и сделайте чай, Маргарет, — сказал Лестер, вбегая наверх, — бедной Аделаиде так дико и странно, что очень естественно, так как она столь неожиданно приехала к нам. Это, видите, совершенно исключительный случай.

— Я… я не могу, — проговорила Маргарет, — право, не могу.

Лестер взял одну из ее трепещущих рук и положил другую тихо на ее плечо.

— Маргарет, простите меня. Я вижу, что для вас это ужасный удар, и понимаю почему. Вы думаете об обиде, сделанной бедной Катерине. Это чувство, может быть, справедливое, но вспомните, ее нет в живых. Не позволяйте себе иметь предубеждений против моей молодой жены, которую я сейчас поклялся любить и уважать. Полите к ней с вашим женским состраданием.

Думает о Катерине! Да, лучше пусть он думает так. Почти не сознавая, что делает, она машинально уступила его руке, которая крепко сжимала ее руку и тихо увлекала ее за ним.

— Я ничего не знала, — сказала она. — Тифль не отдала мне вашей записки, разумеется, я была удивлена.

— Тифль — дура, — отвечал Лестер.

Чайный поднос стоял в гостиной, а Софи снимала вуаль с своей госпожи. Аделаида обернулась к мисс Бордильон.

— Она мне мешала, когда я села, — сказала она тоном, похожим на извинение, — она такая большая.

— Не снимите ли вы и венок, миледи? — спросила Софи.

— К чему? Она мне не мешает.

Софи ушла, складывая вуаль, а Аделаида села за стол возле мисс Бордильон. С блаженностью избалованного ребенка она сняла перчатки и бросила их на стол. Это обнаружило ее обручальное кольцо; других колец у ней не было.

— Желала бы я знать, скоро ли я привыкну к нему, — сказала она, смотря на Лестера.

Он только улыбнулся в ответ, Маргарет уже делала чай. Но как она провела этот вечер, и провела с спокойным лицом, она не знает до сих пор.

На следующий день она встретила их обоих, не по своему желанию, а напротив, вопреки ему. Она оставалась целое утро в своей комнате и держала возле себя детей, кроме непослушного Уильфреда, который убежал, Маргарет не знала куда. По окончании утренних уроков дети вышли в сад играть, Маргарет с ними. Свежий воздух мог быть полезен для ее унылого духа.

— Пойдемте сюда, — шепнула она и повела их по черной лестнице из задней двери, избегая обыкновенного выхода, в нервном опасении увидеть Лестера и его жену.

Они пошли в так называемый сад «мистрисс Лестер», квадратное местечко возле самого дома, но закрытое от глаз густыми деревьями и кустами. Тут Маргарет села на скамью, а две девочки стали забавляться, чем хотели. Обе были очень маленькими детьми для своих лет или, лучше сказать, для своего времени. Они были совершенно естественны, просты, безыскусны; теперь мало можно встретить таких девочек, которые не были бы взрослыми женщинами преждевременно. Мария держала свою куклу, новую куклу, купленную вчера в Грит-Кроссе, удивительную куклу, большую, с голубыми глазами и льняными волосами, очень похожую на новую мачеху, которую Мария еще не видела. Хотя это может показаться странным, но леди Аделаида Эрроль и дети Лестера еще не встречались, хотя она так долго жила в Дэнском замке. Но Лестер не любил брать с собой детей и не позволял им выходить, когда у него были гости. Уильфред явился на сцену и направился к новой кукле, и обе девочки начали кричать. Маргарет, желая избежать шума на сегодня, пошла к ним, чтобы прекратить ссору, и увидала, что Уильфред держит куклу вверх ногами, забавляясь испугом девочек. Но шум прекратился прежде, чем она подошла к детям. Девочки перестали кричать и стояли смирно. Уильфред с веселым смехом опять посадил в колясочку обиженную куклу, и мисс Бордильон очутилась лицом к лицу с леди Аделаидой Лестер.

— Я, кажется, заблудилась, — сказала она, с улыбкой протягивая руку мисс Бордильон. — Мистер Лестер вышел со мною, но он остановился поговорить с каким-то человеком, а я пошла дальше. Вы совсем здоровы сегодня?

— Я совсем здорова, — прошептала Маргарет, то краснея, то бледнея так, что это приметил даже мистер Уильфред, хотя он был занят другим.

Он стоял, прислонившись к дереву, и не спускал глаз со своей новой мачехи. Она опять надела свой глубокий траур и была в черном бурнусе из какой-то тонкой материи, с шелковыми кистями, но на голове ее ничего не было, кроме массы светлых льняных волос, такого же цвета, как у марииной куклы.

— Теперь мне надо познакомиться с детьми, — сказала она, улыбаясь обеим девочкам. — Это, верно, Мария? — сказала она, указывая на Эдифь.

Дети засмеялись, Мария покраснела и сказала, что Мария она.

Леди Аделаида смотрела на нее с минуту скорее критически, чем ласково.

— Она не похожа на мистера Лестера.

— Она похожа на нашу покойную маму, — вмешался Уильфред, — только гораздо лучше.

Леди Аделаида обернулась к нему.

— А вы похожи на мистера Лестера, — сказала она, — я всегда сказала бы, что вы его сын. Сколько вам лет?

— Четырнадцать.

— Четырнадцать! Я не имела ни малейшего понятия, что у него такие большие дети, — прошептала она как бы сама себе. — Впрочем, я даже не спрашивала. Он всегда бывает дома? — спросила она, смотря на мисс Бордильон.

— Только по праздникам вообще. Теперь исключительный случай. Он воспитывается в Регби, в школе случилась болезнь, и мальчиков отослали по домам.