Сгоревшие когда-то деревья встречали человека растопыренными корнями и мертвыми, облизанными огнем ветками. Кочки редели. Человек прыгал, опираясь на шест, как это делают спортсмены. Он промерял дно и прыгал дальше.

Однажды шест ушел в глубину, и человек рухнул в трясину.

Горелый лес был недалеко. Проводник сделал несколько шагов и провалился по пояс.

— Эй! — приглушенно крикнул высокий. И тотчас из тумана тихо откликнулось:

— О-эй!

Распластав руки, проводник с трудом держался на поверхности. Он напрягался всем телом, но трясина была сильнее. Тогда, закинув руки за спину, человек попытался отстегнуть лямки рюкзака. Это ему не удалось.

Узколицый Гуго вынырнул из белой мглы и, увидев перекошенное лицо проводника, отпрянул назад.

Проводник опустил правую руку в воду и снял с пояса топорик.

— Ближе... — прохрипел он и, размахнувшись, бросил спутнику топорик. Гуго отступил на шаг, и топорик упал в топь.

Проводник скрипнул зубами.

— Шест брось, шест, Гуго! — крикнул он зло.

Гуго бросил ему длинную суковатую палку. Проводник дотянулся до нее и, перехватив правой рукой, оперся на шест. Замер.

Гуго достал из кармана сложенную в жгут капроновую веревку и бросил ее проводнику.

Тот криво усмехнулся, увидев, как конец упал близко от кочки, на которой стоял Гуго.

— Возьмите себя в руки, черт возьми, — прохрипел проводник. — Вам одному отсюда не выбраться...

— Что я должен сделать? — спокойно и холодно спросил тот, которого называли Гуго.

— Мне бы снять сапоги, — пробормотал проводник. Он рванулся, пытаясь вытащить ноги из трясины, и провалился по грудь.

Гуго шагнул вперед. Его остановил крик проводника.

— Стой! — прохрипел тот. — Брось мне нож... Нож... — И он вскинул над хлюпающей жижей руку.

Гуго отстегнул от пояса финский нож в чехле.

Проводник поймал его на лету, тут же выдернул второй рукой из чехла и освободил одну лямку рюкзака.

Проводник повел плечами, и рюкзак, глухо булькнув, ушел на дно. Но вода по-прежнему доходила ему до груди.

Запрокинув голову, человек делал отчаянные усилия, словно вел борьбу с кем-то там, внизу, словно топтал кого-то. Проводник пытался вытащить ноги из резиновых сапог.

Космы тумана скрывали от него спутника. Слышалось только всхлипыванье шагов. Гуго уходил назад, к спасительным кочкам.

— Стой! Не уходи... Гуго!..

Хриплый крик раздался над топью. Поднятое кверху бледное потное лицо чем-то напоминало застывшую на воде медузу.

Внезапно из тумана выплыла фигура Гуго.

Он спрыгнул с кочки и провалился по пояс. Гуго толкал впереди себя полусгнивший ствол и шел прямо в зыбун.

Был на исходе третий час, как ефрейтор Роман Покора и рядовой Смолов затаились в болотистой ложбине.

Стемнело. Кусты в стороне уже трудно было отличить от воды. Низкое серое небо навалилось на землю. Впереди среди кочек лишь тусклыми пятнами выделялись болотные «окна».

Этот район границы местные жители метко прозвали «пойдешь — не вернешься». Случалось, в топях тонули даже лоси.

В первый же свой день на заставе Роман узнал, что болото на северо-востоке непроходимо. Но за два года службы узнал ефрейтор Покора и другое: наряд у Черных болот — такая же необходимость, как и дозорная служба у контрольно-следовой полосы.

Непроходимое болото разделяло два мира. И пусть со времени окончания войны граница в этом районе не знала ни одного нарушения, именно к невидимой тропе посылал в наряд начальник заставы капитан Стриженой своих лучших солдат.

У пограничников затекли ноги и поламывало в коленях. Прорезиненный костюм защищал их от воды, но он же и холодил, несмотря на грубые шерстяные свитеры, надетые на теплые фланелевые рубашки.

Над болотом плыли знакомые за долгие часы сидения звуки. Хоркало, шуршало, хлюпало, словно огромное пространство, заполненное черной непроточной водой, дышало тяжело и надсадно.

И вдруг закричала сойка. Покора насторожился. Эта птица кричит, когда видит людей. Он напряг слух и скоро различил тихий всплеск, отраженно пришедший по воде. Кто-то шел по болоту.

— Слышишь? — тихо спросил Покора.

Смолов кивнул.

— Может, лось? — задышал над самым ухом ефрейтора Смолов. — Бывает, ходят...

Роман прижал палец ко рту, приказывая молчать.

До боли в ушах вслушивался он в болотную тишину. Всплеск сместился куда-то правей и вскоре затих.

«Лось или не лось?» — думал ефрейтор.. Его смущал крик сойки. Эту птицу не очень любят на границе. Она выдает дозоры и наряды. Лазутчики знают об этом, и крик сойки настораживает их так же, как и пограничников.

Покора решил осмотреть участок, где слышался всплеск. Даже здесь, на болоте, если прошли люди, должен остаться след.

Ефрейтор приказал Смолову внимательно следить за местностью и действовать по обстановке. Сигнал тревоги — две красные ракеты. Ответ — одна зеленая.

Чувство настороженности не покидало Романа, пока он медленно, чтобы не выдать своего движения, брел по топкой жиже болота, внимательно всматриваясь в пухлые, похожие на папахи кочки.

Он шел сквозь белесую завесу тумана, улавливая близкие и далекие звуки, пока наконец снова не услышал тихий всплеск.

Пограничник остановился и долго стоял неподвижно, ожидая новых звуков.

Взгляд его упал на ближайшую кочку. Ефрейтор вздрогнул. Кочка шевелилась, словно живая: на ней поднималась примятая чьей-то ногой трава. Первой мыслью было вернуться и предупредить Смолова, чтобы выбрался на сушу, подключился к розетке и вызвал тревожную группу. На возвращение ушло бы пятнадцать-двадцать минут и еще двадцать — путь до ближайшей розетки. За сорок минут нарушитель мог добраться до горелого леса и кануть в озерцах и болотах.

Роман резко свернул в сторону, делая крюк, отрезая нарушителю путь к лесу, тонувшему в непроглядном тумане. Туда вела единственная подводная тропа, и эту тропу преграждали они со Смоловым. Так говорила карта.

Нарушитель идет в самую топь. Значит, он или знает еще одну, никому не известную тропу, либо идет на верную гибель, не подозревая о трясине.

Теперь и Роману приходилось брести наугад, прощупывая ногами зыбкое илистое дно.

Он упал в ложбину между кочками — ему послышался слабый крик.

Роман замер, вдавив тело в темную жижу, и в следующее мгновение увидел две согнувшиеся в напряжении фигуры с длинными шестами.

Он встал перед ними, когда нарушители подошли к кочке совсем близко.

— Руки вверх, — негромко приказал пограничник.

Первый, высокий плотный мужчина, послушно вскинул руки, отбросив шест. Второй, узколицый гибкий человек, рухнул в топь, успев выбросить вперед руку с бесшумным пистолетом. Щелкнул выстрел. Пуля стеганула по прикладу автомата и рикошетом отлетела в горелый лес.

Роман короткой очередью, как ему показалось, достал узколицего, как вдруг высокий в брезентовом плаще, воспользовавшись секундной заминкой, метнулся за ближайшую кочку, и оттуда сухо треснул выстрел. Пограничник полоснул очередью по кочке, за которой затаился нарушитель, и, пригнувшись, упал в ложбину, которую облюбовал для засады.

Посвистывая, пули прошивали над головой холодный воздух, с причмокиванием входили в сырые кочки.

«Вот оно все как обернулось, — подумал Покора. — Волки-то матерые. Где же второй?»

По выстрелам Роман понял, что второй нарушитель жив и тоже ведет огонь. Но где он? В какой стороне?

Покора чуть приподнялся, чтобы по вспышке определить, где узколицый. И тут же начал оседать, ощущая, как горячее и липкое растекается под рубашкой у левого плеча. Потом пришла боль, острая, ломящая.

Роман стал отползать из-за кочки к единственному сухому островку, где рос кустарник и откуда простреливается почти весь участок невидимой тропы.

Позиция в ложбине за кочкой была уязвимая, ее можно было обойти, островок же надежно укрыл бы его в кустарнике.