Дед сказал:

— Не поеду, нет.

— Обида — плохой советчик, — возразил ему батя.

А дед ответил:

— Тут не обида. Тут — беда. Если для человека дела нет, — беда!

Батя с досады тоже сбил головку татарника:

— Говорю, дело найдём!

— А зачем мне его искать? — сказал дед Илья. — Пусть бездельники дола ищут. А меня моё дело завсегда само найдёт.

Немного прошли молча, Илюша — по кромке луга, а дед Илья и батя — по дороге.

Батя сказал:

— Какое же из дел твоё? Ты, отец, за свою жизнь и печником был, и ковалём, и плотничал. А сколько домов сложил — не сосчитать. Тебе в руки любое дело просится.

— А то дело моё, — ответил дед, — которому я позарез нужен. Тому делу я и работник, я и хозяин, а не малая родня при большом родственнике. Понял? — И добавил коротко, как отрубил: — На том разговор и кончим.

Они вернулись к дому, где жил дед Илья.

— Матери привет передашь, — сказал дед Илья. — Да смотри, как бы Илюшка в пути с твоего драндулета не слетел. Привяжи его, что ли.

— Никакой не драндулет, а мотороллер! — возмутился Илюша. — Не надо меня привязывать! Маленький я, что ли?

— Мы уж с ним не раз ездили, — успокоил деда Илью Платов Второй. — Садись, сынок. Держись за скобу крепче.

Дед Илья подошёл, поглядел, как Илюша сел, проверил — есть ли за что держаться. Потом трижды поцеловал Илюшу в щёки, в левую, в правую и опять в левую.

— Приезжай, деда! — шепнул ему Илюша.

Мотороллер рванулся вперёд, и они помчались.

По пути в какой-то деревне останавливались у магазина, выпили вдвоём целую бутылку фруктовой воды, а одну взяли про запас.

Когда же Илюша опять взобрался на заднее сиденье, Платов Второй обернулся, весело подмигнул ему и спросил:

— Ну, а тайна-то как поживает? Строишь?

— Почти выстроил! — радостно ответил Илюша. — Только она теперь уже другая, безо всяких колёс!

— Да ну? — Платов Второй нажал на педаль, мотор взревел, они рванулись вперёд.

А Илюше стало вдруг так хорошо оттого, что вот они вместе — отец и сын — мчатся по полям и лугам, через леса и мосточки, далеко-далеко, в свой родной городок. И колосья кланяются им вслед, и пыль клубится за ними. И мотороллер у них такой быстрый. И батя у Илюши прямо замечательный. И ему захотелось сию минуту, вот сейчас, рассказать свою тайну.

Вцепившись руками в скобу, подпрыгивая на рытвинах, Илюша крикнул прямо в горячую отцовскую спину:

— Это настоящая будка для мороженого!

Но мотороллер трещал, полная ветра дорога на самой большой скорости летела навстречу, и Платов Второй так и не расслышал доверчивых и очень важных Илюшиных слов.

…А поздно вечером, когда уже кончилась работа на стройке, дед Илья сидел один в своей каморке и писал письмо бабе Тане. Горела лампа. Из темного палисадника залетали в окно белые ночные бабочки. Дед Илья накрывал их своей большой ладонью и осторожно выбрасывал обратно на волю.

— Лети, лети, пока летается, — говорил он и опять брался за перо. Он писал:

«…а Илью-сына ты, Таня, обихоживай, корми его получше, сала ему давай, что ли. Худой он, а работа его ответственная.

Таня, твои замечания я учитываю, всё думаю, чем могу помочь сыну. Решу, тогда тебе сообщу первой. Однако скоро меня обратно не ожидай. А болезни нам с тобой, Таня, надо пока что отложить. Выдюжим. У меня тоже сильная ломота в сердце, однако я на людях не выказываю, чтобы не подумали: «Пора тебе, старик, на печку да на пенсию». Я так считаю: даже помирать собрался — так рожь сей! А у нас с тобой, Таня, ещё много дел не переделано. У тебя на руках Илюша, да и второй Илья, сын, без твоего обихода совсем, гляди, отощает. Да что тут лишнего говорить: ты всем нам, мать, как ясно солнышко… Ну, а мне до осени обязательно нужно ясли для здешних ребятишек под крышу подвести. Ты уж, Танюша, как-нибудь пока управляйся без меня…»

А бабочки опять влетали в окно, шуршали на бумаге и размазывали чернильные буквы.

В новой школе уже все классы покрашены, и у заведующей учебной частью на столе лежит толстая тетрадь. Туда записаны все ребята, которые осенью пойдут учиться в первый класс. Илюша и Таиска тоже.

В магазин привезли тетради и учебники, у староузских ребят всё уже куплено, сложено в новые ранцы и портфели.

А солнце сияет и жарит во всю силу. Сено давно высушили, сметали в большие, как дома, стога. Ровный гул машин стоит над полями, там убирают хлеб. Но в это лето ребята почти не бегают смотреть на уборку. У них только и разговоров, что о Новом городе.

Три улицы уже выросли. К Октябрьским праздникам во все дома въедут жильцы. А ещё одна улица только-только проклюнулась из земли, стены едва поднялись над пустырём.

У староузских ребят теперь много знакомых строителей. Экскаваторщики их уже по многу раз сажали в кабины экскаваторов, а бетонщики позволяли разравнивать мокрый бетон, а сварщики давали подержать свои защитные маски, сквозь них не больно смотреть даже на солнце.

Все староузские ребята мастерят в подарок Новому городу какие-нибудь интересные штуки, а какие — друг другу пока не говорят.

Илюша строит свою лежачую будку в низенькой чаще Комсомольского леса. Тут у него всё под рукой: инструмент хранится в кладовке меж корней; старый пень служит верстаком: хочешь — гвозди на нём распрямляй, хочешь — доски распиливай.

А которые никак не распилишь, Илюша всё равно прибивает к будке. Ничего, что неровные. Когда будка будет готова, всё закрасится.

Сейчас самое главное — построить стены, чтоб они были прочные и не качались. Илюша набивает на них всё новые планки, доски, фанерки. Но они качаются.

— А помнишь, мы лазали под деревянный помост на площади? — вспоминает Таиска. — Помнишь, как ты набил себе шишку на лбу?

— Помню! — радостно отвечает Илюша.

Он, конечно, не потому радуется, что шишку набил, а потому, что вспомнил, как там были прибиты доски. А они были прибиты крест-накрест, для устойчивости.

И вот они вместе с Таиской начинают набивать всякие горбыльки и планки от угла к углу, крест-накрест. А поверх — ещё крест-накрест и ещё, чтоб крепче было.

Потом они вдвоём изо всех сил раскачивают постройку. Ну вот, теперь она качается только вся целиком, стены крепко держатся друг за друга.

И наконец начинается самое интересное: они красят будку в голубой цвет. Дедушка Матвеюшка дал им краску в банке и толстую кисть. Ах, какое же это чудесное дело — покрывать будку голубой масляной краской! Всё вдруг становится гладким и нарядным, даже неровные доски, даже деревянные заусеницы и вмятины.

Домой Таиска и Илюша возвращаются до бровей измазанные голубым. Масляную краску не так-то легко смыть. Таиску мать оттирает скипидаром. Баба Таня ставит Илюшу в таз и трёт мочалкой с мылом. За этим занятием их застаёт Платов Второй. Он видит под мыльными потоками голубые Илюшины руки и хохочет.

— Ты, я вижу, здорово меня перегнал! У тебя на стройке уже идут малярные работы?!

Илюша стоит голый в тазу посреди кухни. На голове его, под руками бабы Тани, растёт шапка белой пены. Мыльные ручьи сбегают по лицу и плечам. Глаза крепко зажмурены.

— Батя, — говорит он, не видя отца, но радуясь, что он тут, рядом. — Батя, я тебе её сегодня покажу, ладно?

— Кого — её? Тайну?

Илюша весело кивает, кусок пены срывается с его головы и падает на пол.

— Погодите вы с разговорами, строители! — просит баба Таня. — А то заставлю вас двоих пол подтирать, не погляжу, что начальники.

— А мы и подотрём! Да ещё и вымоем! — говорит Платов Второй. — Где у бабы Тани тряпка, знаешь?

— Ага! — кивает Илюша, и новый кусок пены летит на пол.

— Ты мне когда наладишь душ? — спрашивает баба Таня. — Отец был бы дома, сразу бы починил.

— А я вам квартиру построю с душем, хотите — с ванной, — смеётся Платов Второй.

— Не нужны мне твои квартиры, не полезу я на этажи, чини душ!