Вышли из леса. Прадед нёс белку в ладонях. Она лежала смирно, словно поняла, что люди хотят ей помочь.

— Он тут всех белок распугает, — волновалась Алёна Ивановна. — То-то их не стало видно в последние дни.

— И к нам вчера белки не пришли из бочки пить, и орехи на окне все целы, — сказал Матвей.

Шли по улице Зелёной, и все люди, которые встречались, жалели раненого зверька. Встретился им и сторож.

— Взгляните, Фёдор Фаддеич, — пожаловалась ему Алёна Ивановна, — взгляните, какое злодейство, ночной вор белочку подстрелил.

Сторож взглянул.

— Не добита — не добыта, — буркнул он и пошёл своей дорогой.

Алёна Ивановна утешала Капу:

— Мы её вылечим, доченька.

— Отнесём её нашей прабабушке, — сказал прадед. — Она нас с Матвеем всегда вылечивает, когда мы болеем.

— А я буду приходить проведывать, — сказала Капа.

И сразу откуда-то из-за спины Матвея, из-под рук прадеда вывернулись Пискля и Панков.

— И я-а!.. — заканючил Пискля.

— И я! — заявил Панков.

— И я — можно? — тихо спросил Дёмочкин.

Оказалось, он шагал позади всех. Прадед пропустил его вперёд.

— Можно, — сказал прадед. — Конечно, приходите, если Алёна Ивановна позволит.

И они стали ходить проведывать белку, впятером: Капа, Дёмочкин, Панков, Пискля и Алёна Ивановна.

Белка жила на террасе в корзинке на шерстяном свитере, из которого Матвей давно уже вырос, а Матвей положил туда ещё синий шерстяной носок, и Капа принесла кукольное одеяло.

Белкину раненую ногу прабабушка мазала лекарством, перевязывала, а белка перегрызала бинт, лечилась сама, зализывала рану языком. Но скоро она привыкла к прабабушкиным уговорам и ласковым рукам и терпеливо сносила перевязки, легонько покусывая прабабушке пальцы. Капа кормила белку орехами и звонко смеялась, когда зверёк отбирал у неё из рук орех и грыз, держа двумя лапами.

Рана поджила, но белка, сидя на задних лапах, раненую ножку ставила не прямо, а выдвигала в сторону.

— Как же она будет лазать по деревьям? — беспокоился Матвей.

— Ничего, приспособится, — говорила прабабушка.

Окна на террасе стояли настежь, но белка не уходила. Когда приходил Гамбринус, она вспрыгивала на спинку старого дивана и оттуда громко цокала: «цок-цок-цок» — дразнила его. А пить ходила из бочки у террасы и возвращалась обратно. Но однажды белка исчезла.

— Не хочу, чтоб она уходила в лес! — забеспокоился Матвей.

— Да, наверно, она по участку прыгает. Что ей одной в лесу делать?

— А может, там ещё остались белки, — спорил Матвей.

Но что удивительно — вместе с белкой пропали из корзины синий носок и кукольное одеяло.

Когда же после обеда прабабушка прилегла отдыхать на диван, в его высокой спинке что-то шумно завозилось, и пружина звякнула, как гитарная струна. Прадед отодвинул от стены диван вместе с лежавшей прабабушкой, посмотрел, а спинка сзади прогрызена, и из дырки выглядывает рыжий хвост. Белка! Она поселилась в спинке дивана. Вот спрятала хвост и выставила мордочку. Да что ж это такое? Её не узнать! Вся до самых глаз обросла синим пухом! Матвей даже испугался. А прабабушка засмеялась: белка разодрала носок, пухом устилает себе гнездо.

Однажды, когда вся компания пришла из детского сада проведывать белку, Панков с видом заговорщика потянул Матвея за руку и стал так чудно подмигивать глазом. Матвей, озадаченный, пошёл за ним сразу.

Они сошли со ступенек террасы, остановились в гущине малинника, и там, пощипывая ягоды и продолжая чудно подмигивать, Панков таинственно сообщил:

— Я придумал!

— Что? — не понял Матвей.

— Я придумал самое главное: как заставить их — твою прабабушку и прадеда — отдать тебя к нам в детский сад!

— Да? — удивился Матвей… — И они послушаются?

— Обязательно! — убеждённо сказал Панков. И опять моргнул.

— Тебе чего-нибудь в глаз попало? — спросил Матвей.

— Нет, — ответил Панков. — Когда про тайну рассказывают, всегда подмигивают. Я в кино видал. Давай сюда ухо!

Матвей пододвинул ухо, и Панков стал ему что-то нашёптывать. Вокруг никого не было, кроме Гамбринуса, но Панков решил, что лучше говорить шёпотом, если — тайна.

— Не дуй так сильно, а то щекотно. — Матвей почесал в ухе и стал опять слушать.

— Понял? — спросил Панков.

— Ага. А где мы возьмём?

— В лесу. Я уже отодрал.

— А чем царапать?

— Гвоздём, — сказал Панков. — А как твоего прадеда зовут?

— Кузьма Феофанович.

— Кузьма Фи… как? — спросил Панков.

— Феофанович.

— Нет, такое я не могу, — сказал, засомневавшись, Панков. — Фи-фе… как?

— Феофанович! — потеряв терпение, зашипел Матвей. — А как он её найдёт?

— Станет копать и найдёт.

— А зачем ему копать!

— Чудак, попроси его, чтоб он тебе грядку вскопал!

Тайный план был такой хитрый, что Матвей больше ни о чём думать не мог, только об этом деле. Даже прабабушка заметила, что он чем-то озабочен, — за ужином не замечал, что глотает, гречневую кашу съел всю до крупинки без всяких «не-а!».

А когда выпил кисель, вместо «спасибо» спросил:

— А киселя сегодня не будет?

— Прадед, — сказала прабабушка, — пощупай ему голову, нет ли у него жара.

— Нет у него жара, — ответил прадед, подержав загорелую морщинистую руку у Матвея на лбу. — Просто человек мысленно решает мировые проблемы.

Матвей покосился на прадеда: насмешничает? Уж не догадался ли? Нет, прадед ни о чём не догадался. Прадед смотрел на белку. Она утащила со стола сушку и грызла её теперь на верхушке дивана.

Матвей отнёс на кухню тарелки, поставил хлеб в шкаф.

— Можешь гулять, — сказала прабабушка. — Только недолго и недалеко, лучше — на участке. А то ведь уже не июнь — июль, август начался, темнеет рано. Я не хочу, чтобы ты в темноте по улице расхаживал.

Прабабушка даже удивилась — до чего он сегодня был старательным и послушным. Он гулял недолго и на своём участке. Он пять раз возвращался на террасу. И канючил:

— Пра-адед, вскопай мне грядку, я буду сажать…

— Что ты будешь сажать?

— Морковь, — быстро ответил Матвей, вспомнив неприятное приключение в детском саду.

— Поздно. Морковь весной сеют, а сейчас последний месяц лета.

— Тогда клубнику, — сообразил Матвей, вспомнив разговор в очереди у палатки. — Надо туда чёрного… этого… перегноя сыпать.

Прадед удивился:

— Ты откуда взялся такой специалист?

— Просто знаю, — скромно ответил Матвей.

— Ладно, завтра вскопаю, — согласился прадед.

— А когда завтра? — быстро спросил Матвей.

— Тебе нужно точно указать время? — улыбнулся прадед.

— Да! Нужно! Нужно! — чуть не закричал от нетерпения Матвей.

— Ну, скажем, в десять часов утра.

Матвей подскочил к прадеду и потащил его за руку.

— Пойдём найдём место!

— Да к чему такая спешка? Завтра и место найдём и вскопаем.

— Нет, — жарко спорил Матвей, — давай сегодня вобьём четыре колышка по углам, чтоб видно было — здесь будет грядка!

Ни за что не уговорить бы ему прадеда, если бы не вмешалась прабабушка. Она помогла Матвею.

— Неужели ты не понимаешь, что человеку приспичило? — сказала она прадеду. — Ты же знаешь, желания овладевают им со страшной силой! В детском саду есть грядки, а у него нет. Ну, неужели же трудно вбить четыре несчастных колышка? Где молоток? Сама вобью.

— Ну уж нет. Это мужская работа, — возразил прадед.

Он вздохнул, поднялся из качалки, и она, пустая, стала качаться одна.

— Пойдём выберем место, — позвал он Матвея.

Участок у них был большой и заросший. Впереди дома, ближе к солнечной улице Зелёной, несколько старых яблонь и вишен с тонкими перепутанными ветками, и сирень возле калитки, давно отцветшая. А позади дома — просто кусок огороженного соснового леса и тонкие рябины, и заросли одичавшей малины в колючей крапиве вдоль забора. Там, под малиной, разгребал прошлогодние листья петух Вельзевул. Он вздёрнул голову и издал глоткой гортанное приветствие: «Ко-ко-ко-ко!»