Сайрус поражен, он смотрит то на меня, то на Дориана, ожидая последней фразы.

- Не понимаю. Твой личный советник? Что скажут другие семь семей?

- Ну. Они ничего не скажут, кроме как своих поздравлений, если захотят остаться при дворе. - Дориан глубоко вздыхает и делает шаг вперед, так что Сайрус может видеть твердое намерение в его в глазах. - Ты - моя семья, Сайрус. А значит, ты будешь ходить рядом со мной. Не позади меня. Ты мне нужен, кузен.

Вампир откашливается, без сомнения, почувствовав комок в горле. Дориан похлопывает его по спине.

- Ты подумай об этом и сообщи мне, когда сможешь.

Сайрус склоняет голову в очередной раз. И мы поворачиваемся, мельком я вижу, одинокие красные капли крови, скатывающиеся по его лицу.

- Это было мило с твоей стороны, - шепчу я Дориану, когда он переплетает свои пальцы с моими. - Ему было необходимо это.

- Нам обоим, - отвечает он. - И я серьезно. Сайрус преданный, а также умный. Всегда был таким. И я знаю, как сильно он ненавидит себя за то, кто он, но я не сожалею, что спас его. И если я мог бы сделать, то же самое...

Я сжимаю руку, и останавливаюсь посредине шага, заставляя его повернуться ко мне лицом.

- Ты сделал все, что мог и я горжусь тобой. И ты знаешь, что Нико где-то там, на небесах, смотрит на нас и испытывает тоже чувство гордости. Он любил тебя, Дориан. Он восхищался тобой. И он не хотел бы прожить остаток своих дней никем другим, как твоим младшим братом. Мы должны отпустить его, малыш. Он бы этого хотел. Чтобы обрести покой.

Дориан наклоняется вперед и целует меня, пытаясь скрыть вспышку боли на лице. Но он знает, что я права. Нико не обрадовался бы обращению в вампира. Такая жизнь была бы не для него.

Мы продолжаем наше шествие в толпу, как вдруг кто-то хватает меня за руку. Я думаю, что это Морган позади меня, пытается привлечь внимание, но это оказывается крошечная пожилая дама, которая сидит за одним из праздничных столов.

Ее волосы цвета только что выпавшего снега, и длинной почти до талии.

Одета она была в длинный, коричневый плащ, который выглядел как мешок. А ее глаза... ее глаза были затуманенными.

- Извините, - говорю я вежливо, подавшись вперед. - Вы в порядке?

Женщина не поднимает на меня взгляд, она всматривается в наши переплетенные руки, а на ее морщинистом лице появляется удивление.

- Ты горишь, дитя. Священный огонь внутри тебя.

- Она слепая, - бормочет Алекс из-за моего плеча, - оракулы всегда слепы. Однако, всё видят.

- Простите, - говорю я женщине, которая по-прежнему не отпускает мою руку. - Я могу вам чем-нибудь помочь?

- Нет. Никакой помощи не нужно, дитя. Ибо я нахожусь здесь, чтобы помочь тебе. Видишь ли, есть жизнь внутри огня. Тебе не следует бояться, ибо это благо. Мощное. - И так же быстро как она меня схватила за руку, кладет ладони мне на живот - костлявые, бледные пальцы на моем шелковом платье. - Да, совсем даже неплох. Боец. Тем не менее, в крошечном сердечке есть сострадание. И любовь.

Она поднимает подбородок и встречается со мной взглядом, словно видит меня насквозь. Смотрит прямо в глубь моей души.

- Он любит тебя, дитя, - произносит она, прежде чем поворачивает эти призрачные глаза на Дориана. - И тебя, своего отца.

Я ахнула и сделала шаг назад, прикрывая рот дрожащими пальцами.

- Но... но это невозможно. Я проклята. Я... Я не могу, - я смотрю на Дориана, который бледный как полотно, его глаза широко раскрыты в недоумении.

Старуха улыбается, все больше обнажая десны, чем зубы.

- Жизнь, которую ты потеряла, возродилась внутри тебя. Теперь она останется с тобой. - Затем, как если бы она была в трансе, старуха вздрагивает, несколько раз моргает и отворачивается, возвращаясь к своему блюду.

Я не могу думать. Я не могу чувствовать. Я просто продолжаю дрожать, когда тысяча эмоций врезается в меня на бешеной скорости. Это не правда. Это просто... этого не может быть.

Дориан медленно подходит ко мне и притягивает к себе. Затем своей нетвердой рукой, он нежно дотрагивается до моего живота с такой любовью и нежностью, словно держит в руках сердце.

Я смотрю на него с переполненными от слез глазами, и нахожу, что он улыбается. Сияет от любви и гордости. И надежды.

Затем случается немыслимое.

Он смеется.

Дориан смеется так заразительно, что весь зал на мгновение затихает и смотрит на него. Слезы скатываются из его веселых голубых глаз, он отпускает эмоции, которые подавлял несколько дней, недель, месяцев, лет.

Я со страхом смотрю на него, впитывая ощущения от его руки на моем животе и чистую радость, льющуюся из него. Чувствуя, что, в конце концов, все будет хорошо.

Фотограф просит запечатлеть редкий момент, и мы с радостью соглашаемся. Я машу нашим друзьям снова, Морган, Ларс и Алекс протискиваются к нам. Окутывая нас любовью.

Испытывая неудержимое счастье, я вспоминаю фотографию, стоящую на тумбочке, моя мама, должно быть, испытывала тоже самое в тот день - страх перед неизвестностью вперемешку с чистой радостью от того, что разделит жизнь с людьми, которых она любила.

Она понимала, что ступает на безумную и опасную тропу, но все равно сделала это. Потому что любовь того стоила. Я имела смысл для нее.

- Хорошо, а теперь улыбаемся, - говорит фотограф.

И пятеро из нас - сделали это. Потому что сейчас, мы можем быть безумно счастливы. Мы можем найти радость победы в разрушении. Мы можем ошибиться, оступиться, и упасть.

Но мы знаем, что кто-то всегда рядом протянет руку помощи, чтобы вытащить нас обратно вверх. Мы можем не знать, что подстерегает на той стороне вечности, но сейчас, все в порядке.

Мы рады быть здесь. Прямо здесь в данный момент.

Это и есть магия жизни. Такие времена стирают все печали. Их возможно можно по пальцам сосчитать, но мы знаем, что утро всегда наступит после ночи. Потому что там, где есть тьма, всегда будет свет.

Моя жизнь прекрасная трагедия.

Но это не конец. Это только начало.

Я вынесу эти чертовы двери.

Я больше не могу терпеть это. Не могу стоять и слушать ее боль. И хотя я больше не чувствую ее, но боль пронизывает меня до глубины души, проникает в ткани и кости. Звук ее криков... я должен что-то сделать. Я должен остановить ее страдания.

- К черту все, я вхожу, - рычу я, направляясь к двери. Александр останавливает меня, прежде чем я оказываюсь в пяти футах от них, словно тугой веревкой, Алекс обхватывает меня руками.

- О нет, ты не войдешь. Ты должен позволить им сделать их работу, Ди.

- Их работу? Они истязают ее! Разве ты не слышишь, как она страдает?

Он почти отрывает меня от пола и уносит оттуда, где моя любимая кричит от боли.

- Да? А вломившись, ты можешь подставить ее жизнь под угрозу. Ты ведь знаешь, что не сможешь просто спокойно стоять и наблюдать. Так что перестань вести себя как чрезмерно чувствительный мудак и дождись, когда тебя позовут.

Я сжал кулаки по бокам и каждая мышца в теле напряглась от слепой ярости.

- Я. Не. Мудак.

Александр пожимает плечами, прежде чем усаживается в кресло, ни капельки, не вздрогнув от проявления моего нрава, от которого большинство мужчин просто цепенели от ужаса.

На самом деле, Алекс один из немногих людей, которые не страшатся меня.

Ну... страшатся - довольно сильное слово. Давайте назовем это, испытывают чувство неловкости.

Не то, чтобы я к этому стремился. Но как Темный король, я должен вызывать чувство уважения и да, чувство страха тоже, и по этой причине другие не видят меня покладистым.

Но поскольку Александр является моим тестем и лучшим другом, то напоминание о королевском титуле просто не прокатывает с ним.

Уступив и вздохнув, я сажусь рядом, обхватывая голову руками от отчаяния... и страха. Прошло уже несколько часов. Несколько часов я слушаю, как Габриэлла страдает.

Что-то не так. О, Боже мой... я не могу потерять ее. Я не смогу жить без нее.