Я слишком мало знал тебя, я не знал ни твоих мыслей, ни твоей жизни с тех пор, как уехал из города, словно между нами выросла стена из километров, через которую мы не могли докричаться друг до друга.

В голове моей одни вопросы. Вопросы, на которые я никогда не услышу от тебя ответов. Как ты пришел к своему добровольному одиночеству? Почему ты перестал понимать людей? Что ты успел сделать перед тем, как исчезнуть? Ты до сих пор любишь овсяное печенье? О чём ты говорил со своей мамой? Кто приходил в твои сны? Почему ты так легко выбросил меня из своей жизни? Почему ты так легко покинул всех? О чём ты мечтаешь? С кем ты говоришь? О чём молчишь? Что приносит тебе радость? Ведешь ли ты свой философский дневник? Чувствовал ли ты счастье без привкуса горечи? Вспоминаешь ли обо мне? Остались ли у тебя несказанные слова или ты ничего не хотел говорить людям? Предчувствовал ли ты всё случившееся, как всегда предчувствовал болезни и неприятности в нашей жизни? Чье лицо возникло перед твоим мысленным взором, прежде чем ты покинул город? Кто мне ответит на все эти вопросы? Кто, если не ты?

С кем говорил ты, когда не мог больше молчать? Какие сигареты ты любил? И было ли так, чтобы ты зажег сигарету на своем балконе в тот момент, когда я зажег свою в тысяче километров от тебя? Любишь ли ты поезда так, как я? Какой твой любимый фильм? Часто ли ты смотрел на звёзды в свою подзорную трубу, которую мы не выпускали из рук в детстве? Веришь ли ты в судьбу? Что бы ты сказал, если бы я поведал тебе о своем бегстве от времени? О чём бы ты рассказал мне в первую очередь, если бы я пришел к тебе в гости? Я люблю тебя всем сердцем, мой единственный друг.

ПОЧЕМУ

ТЕБЯ

ЗДЕСЬ

НЕТ?

Я не буду писать тебе «привет», зачем здороваться или прощаться, если я постоянно говорю с тобой в мыслях. Твои тёмные, глубоко зеленые глаза преследуют меня всюду, как навязчивый и обаятельный образ витает над каждым стихотворением поэта… Поэта, готового выпасть из окна.

Всё это время в моих темных зрачках не отражалось ничье лицо. Я как будто сидел на полу в тесной комнате, в комнате своей памяти. Мимо проходили секунды, минуты, иногда часы, реже – дни и месяцы. Я замечал только годы, которые отдавались в ушах глухим боем курантов и хлопками фейерверков. Внутри себя я говорил с тобой, но в моих зрачках никто не отражался. Моя самая отчаянная надежда на то, что ты тоже говоришь со мной в мыслях, умерла, не успев родиться.

Пол был покрыт разным хламом, которому давно место на свалке, разным хламом, который покрывался пылью год от года и теперь я уже не мог различить каждую вещь в отдельности. Среди этого хлама сидел я. Хлопья пыли липли к одежде, таяли под прикосновениями, рассыпались от каждого выдоха. Я взращивал в себе новые надежды, питая их пылью, и все они рождались мертвыми. Пол был холоден, как мои руки, или как снег, а может быть, как пыль, которая падала вниз и кружилась, словно серая метель. Этот снегопад никогда не заканчивался, я ловил пыль пальцами, подставлял ей лицо, я разрешал пыли коснуться моей кожи, покрыть мои волосы, склеить ресницы, чтобы в моих зрачках уже ничто не могло отразиться. Мои мысли утекают прочь с быстротой падающей пыли. Превратившись в пустой бесполезный предмет, я сошел на нет, и уже не мог подниматься с пола, чтобы выбрасывать мёртвые надежды. Может быть, поэтому надежды вскоре исчезли вовсе, из моей головы исчезло даже само это дурацкое слово «надежда» я забыл, что раньше имел в виду, когда его произносил. От меня осталась только пыль на полу. И если однажды ты всё-таки вспомнишь меня и вновь без стука зайдешь в мою комнату, то ни за что не отличишь, где здесь я, а где тот хлам, что лежит на полу.

Слишком много пыли выпало в этот пасмурный год, чтобы её можно было смахнуть одним движением руки. Но я до сих пор жду тебя в своих мыслях.

Мои глаза видят только то, что хотят увидеть. Я всё про нас придумал, Алла. Но тебя саму я придумать не мог. Прошу, только не говори мне, что тебя не существует.

Я так мало говорил с тобой, поэтому на берег моих мыслей порой набегает невыносимая жажда слов между нами. Я так много с тобой молчал. Так много не сказал, что, кажется, однажды всё несказанное польется через край молчания, как кипящее море, которое я взрастил в себе, без которого бы не было тебя. Но я до сих пор молчу, и мне хочется закончить это письмо прямо сейчас, чтобы оставить непроизнесенными все слова, что накопились внутри меня за несколько лет, что я знаю тебя. Словно прочитав мои мысли, в моей ручке заканчиваются чернила. Я не стану искать новую ручку. Я знаю, что всё, что можно описать словами, между нами давно сказано молчанием.

Иногда я боюсь, что твоя внезапная смерть, а может быть и моя, избавит меня от желания обратить в звук всё несказанное. Иногда я надеюсь на это. Напрасно я дышал лишь выдуманными рельсами и километрами, обращаясь к тебе почти на вы, но угадывая тебя в каждом крике пролетающих над головой птиц. Ты была похожа на птицу, ты была похожа на воздух, которого никогда не замечаешь, но которым всё-таки неизбежно и неизменно дышишь.

Я не поставлю в конце точку, потому что точка – это почти что смерть. Я обращаю в смерть все мысли, что возникали, когда я смотрел в твои глаза. Я обращаю в смерть всё.

Раскрытые тайны полупьяного одиночества пробежались щекоткой по замерзшим плечам и упали шелковым платком, как ненужный груз.

Почему я не там, где ты?

Поездами и рельсами отдавались в глубине мыслей звуки твоего голоса. Парусами и соленой морской водой веяло от беззвучия в моей голове. Белые чайки с пропахшими солью перьями проносились над моими безмятежно пьяными глазами и улетали к горизонту. Тяжелее свинца казались секунды, а стрелки часов – легче лебединого пуха. Но я сам выбрал эту легкость и эту тяжесть.

Почему я не там, где ты?

Всё несказанное уже сложилось в моем воображении в толстую книгу с чистыми страницами, которые ты будешь медленно перелистывать и, внимательно вглядываясь в их белую гладь, понимать каждое непроизнесенное слово.

Почему я не там, где ты?

Чистые страницы белоснежны, как морские чайки. Чтобы наполнить их буквами, нужен воздух, которого нет. Которого никогда не будет, так же, как никогда заботливый случай не нарисует тебя и меня на одной картине неизвестного, но талантливого художника, который будет единственным понимающим среди тех других, что меня окружают. Быть может, этого не произойдет лишь потому, что такой художник давно выбросил на свалку свои кисти и масляные краски, пустив на растопку печи чистые холсты и деревянные рамы. Но, так или иначе, этого не произойдет. Потому что я никогда не буду там, где ты, подобно чайкам, летящим за горизонт. Потому что я смотрел в окно, из которого видел лишь небольшой кусок опаленного закатом неба, на котором смешались в причудливый узор оранжевый, фиолетовый и розовый. Потому что давным-давно я ждал твоего автобуса на своей остановке, и мою тень на асфальте пересек хромающий на одну лапку голубь. Потому что…

Рассеянные жесты уставших рук разбросали по пыльным углам полузабытые детали прошедшего. Тяжелеющие веки сомкнулись после того, как дрожащие пальцы от безвыходности щелкнули выключателем. Подожженные полусном воспоминания таяли, как дотлевающий огарок свечи. Их тускнеющий свет ронял лучи в какую-то смутную ночь, которая могла бы длиться сколь угодно долго, но продолжалась лишь мгновение. Слова тонули в горячем воске, превращаясь в нежный полушепот, тёплый от легкого дыхания, на долю секунды замирающего после вдоха и выдоха. Замирающее сердце роняло свои удары в пустую по моей вине комнату.

Я заставлял комнату пустеть до полного отсутствия воображаемых возможностей. Я заставлял свет всего полузабытого меркнуть до кромешной тьмы. Я заставлял ресницы нижнего и верхнего века сплетаться в морские узлы, чтобы глаза стали заколоченными окнами. Я заставлял движения покинуть мои руки, чтобы, подобно запертым дверям, они оставались неподвижными и полумертвыми.