— Как ты, подруга? — угрюмо спросил он, протягивая руку, чтобы прижать Шторм к себе, понимая, какое это ничтожное утешение — единственное, на что он способен.

Она покачала головой.

— Эти иллюзии — единственная магия, что у меня осталась, — шепот Шторм был полон скорби. — Во что мы превратились? Ох, Эл, что с нами стало?

Они оба знали ответ.

Они были пустышками: Шторм юной и красивой, но без своего глубокого и певучего голоса, практически без магии — та ушла вместе с голосом; Эльминстер, не утративший прежней мощи, но не рискующий использовать заклинания — ведь с каждым заклятьем его рассудок погружался в бездну безумия. Они уже и сосчитать не могли, сколько раз после года Синего Пламени Шторм приходилось заботиться о своем наставнике, когда Эл решал, что ему отчаянно необходимо швырнуть заклятие... и на целые годы превращался в безумца.

Их обоих терзала жажда.

Отчаянная, гложущая жажда силы и могущества, каким они обладали в юности. Благодаря древнему тайнику, что когда-то принадлежал Азуту, Эльминстер и Шторм могли бы захватить юные и сильные тела для себя. Боги, это заклятие было таким простым!

Так что Эльминстер постоянно подвергался искушению. Захватить новое тело, начать новую жизнь... или умереть.

Время для забвения уже давно настало, и они так устали от ноши Избранных, но почему-то просто не могли сдаться последним холодным объятьям. Пока нет.

Не после долгих сражений во всех уголках мира в попытке исправить все зло в Королевствах. Конечно, эта борьба была бесконечной, но еще столько необходимо было сделать...

И не было никого, кому можно было бы доверить такую задачу. Никого.

Каждое существо, которое они встречали со времен Синего Пламени, заботилось лишь о самом себе. Или просто не способно было понять, что именно нужно делать.

Так что Эльминстер и Шторм, бывшие агенты в прошлом самой могущественной богини мира, делали то немногое, на что еще были способны — пустить слух там, спасти кого или прикончить здесь... по-прежнему стоя у руля... и эта работа сберегала им жизнь последние сто лет.

Кто-то же должен был спасать Королевства.

Зачем? Кто они такие, чтобы вмешиваться?

Они были Старой Гвардией, скудной горсткой тех, кто видел необходимость в действии и кому было не все равно. И кроме того... хоть Мистры и Азута больше не было, кто-то по-прежнему нашептывал им во снах, приказывая идти и творить свое волшебство для бедных и обделенных, бороться со злыми властелинами и теми, кто использует магию во зло.

Правда, обманывать себя, скрывая, что они продолжают слабеть и уставать, уже не получалось. В этом году они уже четвертый раз приходили к руинам, а сегодня был только — какой? — ах да, пятый день миртула... Весна была ранней и теплой, конечно, и все же...

С небес внезапно сорвался ястреб, пикируя на иллюзорного Эльминстера.

— В этот раз она хотя бы не в теле вонючего стервятника, — пробормотала Шторм, поднимаясь на ноги с обычной для себя плавной грацией и исчезая за деревьями. — Я вернусь, когда ты разведешь костер.

Шторм двигалась все так же быстро; когда Эльминстер обернулся, чтобы ответить ей, он увидел лишь качающиеся ветки.

Так что он проглотил слова, которые собирался сказать, и вместо этого просто пожал плечами. Со стороны Шторм великодушно было позволить ему побыть наедине с ее сестрой — в эти дни у них было не так уж и много времени друг для друга.

Фальшивый Эльминстер исчез, как только когти ястреба коснулись его.

Напуганная птица захлопала крыльями, неловко опускаясь на камень — ястреб  растерялся.

Настоящий Эльминстер подавил вздох, вытащил из ножен украденный им сияющий кинжал, и взобрался на камень, держа клинок на вытянутой руке, как угощение. Чувство магии должно было захватить ее целиком.

Сначала небольшая трапеза, чтобы изгнать ее дикость. Потом, когда она придет в себя, будет время скормить ей ожерелье и добиться более длительного эффекта.

Всепоглощающий голод сверкнул в золотистых глазах ястреба, и птица с криком бросилась на него, замахав крыльями.

Когда клюв ее сомкнулся на лезвии кинжала, тело ястреба потекло, разлилось в пугающей метаморфозе плоти, которая сформировалась в грязную, голую старуху, с дикими космами и дикими глазами, костлявую старую женщину, присосавшуюся к клинку, как дитя к материнской сиське.

Ее рот засиял, когда женщина стала высасывать магию, не обращая внимания на острую сталь — и кинжал расплавился. Так всегда случалось с магическими вещами, которые он приносил ей.

Старуха припала к камню, будто пантера, жадный рот впился в рукоять оружия, ее тело становилось крупнее, сильнее, фигуристей. Волосы приобрели блеск, она стала моложе...

На время. Как это и случалось всегда

Слишком много лет его Алассра — Симбул, некогда гордая королева-ведьма Агларонда, гроза Тэя, рабовладельческой империи многочисленных Красных Магов — была лишь бледной тенью прежней себя. Одинокая и дикая, она скиталась в Долинах, Громовых пиках и Хуллакском лесу, постоянно меняя тела, обычно превращаясь в хищных птиц, пробуждаясь от безумия и обратно погружаясь в него.

Магия всегда пробуждала на время ее разум и самоконтроль, так что Эльминстер уже много лет наносил подобные визиты своей возлюбленной. Или тому, что от нее осталось...

Он постоянно крал, похищал, выкапывал из руин волшебные предметы, один за другим, приносил их к этому камню, чтобы Симбул могла поглотить их и восстановить ускользавшую власть над своим рассудком.

Волшебная чума не была милосердной.

Кинжал растворился, его рукоять сверкнула яркой жемчужиной на языке Симбул, исчезая вместе с сиянием. Глаза женщины сфокусировались на Эльминстере, и Симбул бросилась в его объятия.

— Эл, ох Эл... — все, что смогла выговорить она в перерывах между своими зловонными поцелуями. Вонь ее тела почти оглушила Эльминстера, когда Симбул вцепилась в него, обхватила руками, провела пальцами по его телу всюду, куда могла дотянуться, вцепилась в его изношенную дырявую одежду, пытаясь захватить его целиком.

— Так одиноко, — всхлипнула она, когда ей наконец пришлось освободить рот, чтобы вздохнуть. — Спасибо, спасибо, спасибо тебе!

Потекли слезы, и она зарылась лицом в его шею, всхлипнув: «Любимый»...

Эльминстер обнял ее одновременно крепко и очень осторожно, будто баюкая нечто драгоценное и очень хрупкое. Она вцепилась в него, пытаясь обернуться вокруг него, пытаясь зарыться в него.

— Любимая, — прошептал он нежно, когда она заплакала, содрогаясь в рыданиях. Так было всегда, и он улыбнулся в ожидании, зная, что она сейчас скажет, понимая, что Симбул не обманет его ожиданий.

— Ох, мой Эльминстер, — яростно прошипела она, когда слезы прекратились. — Мне было так одиноко!

— Без тебя, — прошептал он, касаясь кроны ее серебристых волос губами, — мне тоже.

В ответ на это раздались новые всхлипы, но Симбул скоро подавила их; находясь в здравом уме, Алассра Среброрукая прекрасно понимала, как дорого каждое мгновение.

— Какой... какой сейчас год и месяц?

— Пятое миркула, год Нестареющего, — мягко ответил Эльминстер, догадываясь, каким будет ее следующий вопрос еще до того, как Алассра его озвучила.

— Что произошло, пока я... блуждала?

Эл принялся отвечать, левой рукой обнимая ее, а правой шаря по сумкам. Из одной он добыл помятую гроздь винограда, из другой — раскрошенный кусок эрельдского сыра,  а из третьей — останки полностью раздавленных кексов с изюмом.

— Аххх, как мне этого не хватало, — сказала она, смакуя каждый кусочек. Затем на лице Симбул проступило отвращение, когда она увидела помет и маленькие косточки, разбросанные по всему камню.

— Чем, — пробормотала она, — я все это время питалась?

— Как всегда, — успокаивающим тоном ответил Эл. — Не думай об этом, госпожа моя. Мы делаем то, что должны.

Она содрогнулась, но кивнула. Глубоко вздохнув, Алассра прильнула к нему, крепко обняв.