Индекс был тем, кто знал, где именно можно было найти любой нужный бит информации, будь он в каком-то древнем свитке или в обширной памяти коллеги. Кроме запасов лекарств, его особым образом организованная травяная хижина представляла собой мнемоническое устройство — индекс Индекса. Джейм задумалась, обнаружил ли это Киндри. Сама она выяснила это только благодаря случайности.

— Так вот, он не сможет подговорить меня отправиться к верховьям реки для участия в каком-то там окаянном ритуале плодородия, можешь так ему и передать. Я просто хочу снова стать нормальным кадетом.

— Им, — сказал грубый голос, — ты никогда не будешь.

Горбел прохромал в лазарет и тяжело рухнул в кресло. — Всё ещё здесь? — сказал он Киндри. — Хорошо. Сделай что-нибудь с моей чёртовой ногой. Живо.

— Тебе следует его простить, — сказала Джейм. — Каинроны почитают хорошие манеры за слабость. Горбел, это Киндри, Бродяга По Душам, мой кузен и кровный родич Верховного Лорда.

— Бастард Норф, а? Ладно, просто не стой на месте, парень. Это болит!

Шанир бросил на Джейм нечитаемый взгляд, затем встал на колени, чтобы стянуть сапог Каинрона. Это потребовало некоторого усилия: нога внутри сильно распухла, зелёные линии лучами расходились от центрального кровоточащего отверстия.

Киндри откинулся назад и сел на корточки, изучая рану. — Я думаю, я с этим справлюсь. Ладно. Давайте посмотрим, в чём тут дело. — Он обхватил широкую, грязную ногу Горбела своими длинными, изящными ладонями и склонился над ней.

— Один из отростков твоей проклятой ивы пустил в меня корень, — Объяснил Горбел Джейм, а затем вздрогнул. — Трое, чёрт побери, парень, будь осторожен! Как бы то ни было, хирург вытащил наружу что-то вроде щепки, которая причиняла боль не хуже самого Порога. А теперь это.

— Тише, тише… — сказал целитель и кряжистые пальцы ноги Горбела медленно разжались. Он обмяк в кресле, маленькие глаза расфокусировались, а жабье лицо расслабилось.

— Здесь лес, — пробормотал Киндри, глубоко в его образе души. — Странно. Он ещё не знает, кто он такой, охотник или добыча. В данный момент он пытается быть деревом.

— Возможно потому, что деревья не чувствуют боли, хотя я больше в этом не уверена. Что насчёт ивы?

— В этом и проблема. Я не могу помочь, пока в его ногу воткнут физический объект — как тебе понравится заживлять рану, когда из неё всё ещё торчит стрела? — но корешки отростка теперь свободно пребывают в его сфере души и, я полагаю, в его крови. Чёрт возьми. Ты когда-нибудь пыталась выкорчевать особенно упорный сорняк? Только ты думаешь, что полностью расправилась с ним, как он снова выскакивает наружу в другом конце сада. Это займёт некоторое время.

— Я не помешаю? — Спросил голос у дверей и там появился Тиммон с охапкой ромашек, сияя над ними, как очень самодовольное солнце. — Ты наконец очнулась. Отлично!

— Для чего это? — Спросила Джейм, когда он ухватил кувшин с водой, чтобы поставить букет.

— Что, неужели никто никогда прежде не дарил тебе цветов?

— Нет. Сорванные, они просто погибают. Что такое?

— Тебе полагается ими восхититься, — пробормотал Киндри, — и поблагодарить дарителя.

— Это касается тебя, Тиммона, но не меня или охапки увядающей зелени, тем не менее очень милой. Твоя подружка тоже восторгается цветами?

— Всё всегда обо мне, — бодро сказал Ардет. — Какая подружка? Ох. Кендар. Нарса. Это беда, какими собственницами бывают некоторые женщины, особенно, когда веселье закончено. Ты, конечно, будешь более благоразумной. На самом деле, эти цветы собрал кадет Комана Гари, но он попросил принести их меня, поскольку сам свалился с заражением термитами.

— Как для него неудобно.

— А, он в порядке, пока продолжает двигаться. В противном случае под ним рухнет пол. Главный десятник его дома оставил его спать на улице. Привет, что это у нас здесь? — Он сдвинулся в сторону, чтобы рассмотреть Горбела, который, медленно мигая, глядел на него.

— Ннннезначительный случай, — невнятно коверкая слова сказал Каинрон, — вросшего дерева. — Затем он издал звук вроде маленького взрыва, который оказался смехом. — Это щекочется, — сообщил он Киндри.

— Вот это да. Я понятия не имел, что в лазарете так забавно.

— Не тамм, где я сишшу. Хочешь поменяться местами?

Джейм приподнялась, опершись на локоть, а затем удивила саму себя, стыдливо натянув на себя мох. Паук ринулся вниз между её небольшими грудями, ныряя в укрытие. — Тиммон, ты не должен так себя вести с людьми, особенно с кендарами. Они и так слишком уязвимы перед хайборнами.

Киндри бросил на неё быстрый взгляд: помни про Серода.

— Ох, ты говоришь совсем, как мой дедушка, — надул губы Тиммон. — В то время, как мой отец Передан развлекался как пожелает, а он…

— … был великим человеком. Как ты и говорил. Неоднократно.

— Ну, вот. — Киндри со вздохом откинулся на пятках. — Я надеюсь, что собрал их все. Опухоль должна скоро спасть. Если этого не произойдёт или она вернётся, мы попробуем снова.

— Идём, — сказал Тиммон, рывком ставя Горбела на ноги и хватая его сапог. — Давай-ка вернём тебя обратно в твои покои. Доброго вам вечера, леди. Сладких снов.

Когда они покачиваясь вышли из комнаты, один поддерживал другого, Киндри повернулся к шеренге бутылочек на больничной полке и снял окрашенный в синее флакон.

— Излюбленный напиток Лорда Ардета, — сказал он, откупоривая его, и накапал немного в стакан с водой. — Настойка болиголова. Это поможет тебе уснуть.

Джейм взяла стакан и понюхала содержимое. — Фу. Больше похоже на вытяжку из мёртвой мыши.

— Давай, давай. Если будешь хорошей девочкой, возможно, мы позволим тебе вернуться в казармы Норф уже завтра.

Она сердито на него посмотрела и выпила. — Ты наслаждаешься всем этим уже чересчур сильно.

Киндри улыбнулся, зажёг толстую свечу с отметками часов ночи в виде полосок, и оставил её одну.

К этому времени наступил ранний вечер. Последний свет дня разливался потопом через окна лазарета и тени уползли от него на стены. Внизу оживлённая, приглушённая болтовня проливалась на тренировочный квадрат из обеденных залов казарм.

Сначала Джейм плавала на свету, а затем утонула в тени. В её пустом желудке болиголов начал действовать почти сразу. Это немного походило на опьянение, насколько она могла помнить из своего единственного опыта, но с неприятным покалыванием в руках и ногах, как будто они засыпали. Она то отключалась, то судорожно приходила в сознание, не отдавая себя во власть снадобья до конца. Это было слишком похоже на потерю контроля. Пламя свечи, казалось, расширялось и сжималось, мерцая под лёгким ветерком из открытого окна. Свет и тьма, тьма и свет…

Кто-то быстро коснулся её, оставив на груди ощущение чего-то лёгкого и гибкого, веса, которого там прежде не было.

Джейм моргнула. Свеча укоротилась на две кольцевые отметины. Училище готовилось к ночи и скоро она станет только одним из сотен спящих, как и должно было быть. Она вздохнула и погрузилась в сон.

Её разбудило низкое рычание, сопровождаемое мягким шипением.

— Ты не мог бы оставить мёртвых покоиться с миром? — пробормотала она и с трудом продрала глаза.

Жур положил передние лапы на край постели и наклонился вперёд, каждый волосок стоял дыбом. В его широких слепых глазах отражался лунный свет. Он снова зарычал, подобно отдалённому грому.

Ему ответило шипение и груз на её груди шевельнулся. Чтобы это ни было, оно было так близко, что ей пришлось скосить глаза, чтобы разглядеть его. На мшистом одеяле лежало кольцо расплавленного золота. Над ним, покачиваясь туда и обратно, поднималась треугольная головка с блестящими глазами. Золотистая болотная гадюка зашипела снова, демонстрируя смертоносные белые клыки и мерцающий чёрный язык.

— И ради этого ты меня разбудил? — сказала Джейм, слыша в своей речи невнятность, вызванную болиголовом, — Успокойтесь, вы оба. Жур, сюда. — Барс крадучись залез в постель и уселся у неё в ногах, всё ещё сверкая глазами. Мало-помалу, они закрылись.