— Так что же? Сестричка — вампир теперь?

— Уверен что да. Посасывает, сучка, а тебе Андрей, я бы от чистого сердца порекомендовал бы сейчас как можно меньше общаться с мамой.

— Да?? — я удивлен. — Что-то я вас, Петр, не пойму — то вы меня пугаете и мы вместе едем к ней, то наоборот — не приближайся.

— А это ж я вам разъясню! — Фетисов уперевшись мне в грудь ладонями мягко отводит меня в сторону, чтобы я не мешал подойти ему к лифту — дело в том, что, на мой взгляд, если уж Сестра не приближается к вашей маме — так это и хорошо. И теперь, стало быть, если она увидит вас вместе — это сможет ее побудить воздействовать на вас через вашу маму. А тут дело такое, как в киднеппинге — похищенного не возвращают, даже получив выкуп, от него избавляются.

Выйдя из маминого дома мы вместе идем до метро:

— Ну вот, — говорю я Фетисову — теперь вы знаете, где живет моя мама!

— Это будет очень полезно — отвечает Фетисов поглаживая рукой рот — случись что — я буду знать, куда бежать.

— И все-таки, — вновь начинаю говорить я после небольшого молчаливого перерыва, пока мы по плохо очищенной дороге буквально пробираемся к станции метро — что этим персонажам от меня нужно, и почему все их действия имеют такой, скажем, временной разброс? Я, честно скажу, думал, что все будет происходить быстрее — сразу после того, как вы мне сказали, что они мной займутся. И именно от того, что я ожидал от них каких-то действий, а это все не случалось, я иногда даже начинаю думать, что, может быть, все, проехали, больше ничего и не случиться?

— Нет — отвечает Фетисов, а мы уже стояли у входа в метрополитен — я думаю сейчас, просто предполагаю, что все действия против вас тех, о ком мы уже много раз говорили, имеют некую связь с вами. Иными словами говоря, вы понемногу что-то вспоминаете, и они вслед за вами начинают, как кажется, ощущать некоторый сумбур, копошение мыслей, эмоций и воспоминаний, происходящих в вашем разуме и душе, что в свою очередь и заставляет их действовать. Сначала — просто с вами поговорить, потом — воздействовать на вас, сначала — мягко, потом, думаю, будет жестко. И вот ожидание этих жестких действий и заставляет напрягаться. Вполне возможно, что они используют так же тактику «беспокоящего огня» — воздействуют на нервы, не идя на серьезный «прорыв», и ждут, когда же бдительность притупится, чтобы после неожиданно атаковать.

Я только тяжело вздыхаю.

Пока мы вместе с Фетисовым едем в метро до центра вместе, он говорит мне о необходимости быть бдительным и обязательного моего регулярного общения с ним:

— Вот вы — кричит он мне в ухо потому как поезд едет шумно — в последнее время стали звонить редко, так не нужно, не нужно этого! Звоните чаще! Я вас напрягаю своим общением?

— Нет. Уже нет. И давно.

— Ну, тогда что? От вас ведь только и требуется, что сообщить, что у вас все в порядке. Не более того.

— Я думал, что буду вам мешать.

— Не надо скромничать и стесняться, тем более в ситуации, когда вам грозит серьезная опасность!

Ну, что я могу сделать? Только пообещать Фетисову, что буду звонить, не реже чем раз в два-три дня.

Совсем же перед новым годом, где-то тридцатого или двадцать девятого декабря меня вызвал к себе Сартаков по поводу Пашкевича, с поручением разыскать его, потому как, вроде бы, предпринятые меры не возымели результата:

— Конечно, у нашей большой комитетовской машины есть огромные возможности, прежде всего основанные на гигантских базах данных по огромному количеству людей, тех самых, которые могут хоть на что-то влиять в политике, экономике, и так далее — сказал Александр Сергеевич, странным образом, как я у него еще не видел, сильно подняв одну бровь, и резко опустив вниз другую, от чего лоб его исказился буквой «Z» — но, увы, как это было всегда, государственная машина чрезвычайно неповоротлива, так что в конце концов в соревновании на скорость с одним человеком, который, по нашим сведениям еще и при деньгах, то есть при больших возможностях, государственная машина проигрывает. От того-то зачастую так эффективны и неуловимы, например, небольшие террористические группы.

Суть, оказывается, вот в чем: почти полгода (сразу после моего возвращения из МОГКР) Комитет под руководством «нашей» группы состоящей из Сартакова, его Приятеля и Павлова занимался розыском Пашкевича, но розыск, кроме получения каких-то отрывочных сведений о месте пребывания, других результатов не дал:

— Он просто неуловим, как тень! — Сартаков хмурится, встает со своего рабочего места и ходит по кабинету туда-сюда, после чего останавливается у окна и после долго смотрит в него — и если мы с ним не разберемся, нам больше никогда не доверят нормального дела, которое нам нужно, чтобы реабилитироваться за полупровал в Маленькой Республике!

То есть что? Нам необходим Пашкевич не просто для того, чтобы узнать, как он смог «накрыть» нашу сеть в МОГКР, но прежде всего для того, чтобы хотя бы отчасти вернуть себе доверие руководства.

— Поэтому — Сартаков, а раньше я не видел, чтобы он курил, закуривает, потом начинает кашлять и тут же тушит окурок в большой цветной стеклянной пепельнице — мы решили изменить тактику.

— Вполне возможно, что у Пашкевича, как это и было раньше, остались какие-то связи в МВД и Комитете, которые, сам понимаешь, были бы деньги вполне можно реанимировать. Исходя из этого мы предполагаем, что он все эти полгода мог иметь данные по слежке за ним и всегда вовремя уходить, когда его уже было накрывали.

Я немного в недоумении, поэтому задаю, наверное, нелепый вопрос, который, впрочем, для меня кажется важным:

— Так что же? Пашкевич, как вы думаете — сейчас в России?

— По нашим данным — да — буква «Z» на лбу у Сартакова распрямляется.

— Странное дело — он что же? Не боится Комитета?

— Сказать тебе честно? Мне кажется, он такой отморозок, что уже совершенно ничего не боится!

Итак, в связи с тем, что «поднимание на уши» всей полиции и КГБ не дало результатов, и, предполагается, что какие-то люди из Комитета и полиции могли помочь Дмитрию Пашкевичу уйти от преследования, Сартаков с Приятелем решили в корне изменить тактику:

— Теперь мы будем действовать по-другому! — голос Сартакова приобрел некоторые нотки торжественности. — Сделаем вид, будто потеряли к нему интерес и пустим по его следу, Андрей, тебя. Ты готов к выполнению этой важной миссии?

Всегда готов. То есть — а куда мне деться?

Я утвердительно качаю головой.

«В конце концов» — думаю я на ходу — «преследуя Пашкевича я смогу долго находиться в отрыве от начальства, в свободном поиске», что, сами понимаете, представляет для индивидуалистических личностей элемент большого жизненного комфорта.

— Тогда поступим так — Сартаков достает из стола какие-то бумаги, пересматривает их, после чего опять убирает в стол — где-нибудь числа третьего, Андрюш, вылетай в Екатеринбург, туда, где Пашкевича последний раз видели перед тем как он исчез надолго, после чего вновь стал мелькать по стране, и уже оттуда, с самого начала начинай постепенно разматывать этот клубок. Встреться с людьми, которые его некогда искали, посмотри материалы и опроси свидетелей. Обо всем докладывай, но не чаще чем раз в двое суток, за исключением, если будет что-то ну очень уж важное!

Под это дело мне даже выдают «Стечкина» и две обоймы к нему, под расписку, ведут в подвальный тир — для прохождения краткого «курса бойца» по обращению с оружием:

— Применяй только в крайнем случае — говорит мне Сартаков в промежутках между отстрелами обойм по мишеням — помни, этот перец нужен нам живым, если его ранишь — тут же ставь на уши всех местных, прежде всего КГБ, чтобы его залечили, не дай бог эта сука окочурится!